А Лайл Харт, одетый в цивильный костюм, стоял на одном из голливудских перекрестков рядом с братом, облаченным в полную морскую форму…

— Пошли, — подбодрил его Лауэлл. — Я им скажу, что ты мой брат и это моя последняя ночь здесь. Тебя тоже пропустят.

Лайл покачал головой.

— Я себя чувствую, как чертов дезертир.

— Только не ты! Господи, да ты работаешь за десятерых! Отец уже не тот, что прежде; если не ты, ранчо пропадет. Так что же с того, что ты не носишь форму? Меня это вовсе не смущает, и тебя тоже не должно беспокоить.

Лайл улыбнулся, стараясь не подавать виду, что его это еще как беспокоит. Если бы отец не был болен, он бы записался добровольцем завтра же.

— Иди один, — сказал он брату.

— Ни за что. Идем вместе или не идем вообще. Вместе мы выстоим, поодиночке наверняка погибнем. — Голос Лауэлла звучал слегка невнятно: он выпил больше, чем Лайл. — Эй, мне пришла хорошая идея насчет того, чтобы провести тебя в банкетный зал; Мы скажем им, что ты заезжий актер. Театральный актер. Из Нью-Йорка. Откуда им тут в Голливуде знать всех нью-йоркских актеров?

— Я не актер. Я не смогу профессионально валять дурака.

— Уверен, что сможешь. Представь, что ты стоишь на своем любимом холме, там, у нас дома. Слегка прикрой глаза и смотри вдаль, как будто смотришь на горы. Не говори много. Они ничего не знают о тебе и поверят всему, что я скажу.

Под общим влиянием слишком большой дозы виски и стремления порадовать своего брата в этот последний вечер, который они проводят вместе, Лайл в конце концов согласился на подобную авантюру. Оказавшись внутри, он настолько сосредоточился на том, чтобы придать своему взгляду таинственность, что не заметил хорошенькой блондинки, которая приблизилась к нему. Но, после того как она с ним заговорила, он больше уже ничего не замечал.

— Вы действительно из Нью-Йорка? — спросила она.

Лайл взглянул в ее глаза, голубые, как небо над Уэлли в июньский день, и понял, что пропал. Она была самой очаровательной девушкой из всех, кого он встречал в своей жизни, и она улыбалась ему. Он кашлянул и попытался заговорить, но не смог. Должно быть, она сочла его полным идиотом.

— Если все жители Нью-Йорка такие же спокойные люди, как вы, то это очень приятное место по сравнению с Голливудом, — продолжала она. — Меня зовут Тэда Стэндиш, а вас?

— Лайл, — с трудом выдавил он. — Лайл Харт.

— Это настоящее имя или псевдоним? — спросила она.

Он не сразу понял, что она имеет в виду, а когда догадался, то решил, что отвечать уже слишком поздно. Ему совершенно не нравилась эта дурацкая игра.

— Конечно, это мое настоящее имя, — все же ответил он, — но дело в том, что я не актер. Я не смог бы играть даже под угрозой смерти. Я владелец ранчо. Пришел сюда вместе с братом. Он служит на флоте. Сегодня последний вечер перед его отплытием, и он хотел, чтобы я был с ним. Вам бы следовало заговорить с ним, а не со мной.

Девушка долго смотрела на него широко раскрытыми в изумлении глазами, и он понимал, что никогда не сможет вдоволь налюбоваться ею. Сейчас она, разочаровавшись, отойдет от него, говорил он себе, и кто обвинит ее в этом?

Внезапно Тэда начала смеяться, и ее смех напомнил ему перезвон маленьких стеклянных колокольчиков. Он напоминал высокие ноты кларнета, поющего о любви и страхе перед ней.

— Владелец ранчо! — повторила она. — Ничего удивительного, что вы напомнили мне ковбоя!

— Правда? — Великолепно, Харт, с иронией сказал он себе, просто великолепно. Ты не менее интересен, чем вчерашняя газета.

Что он мог сказать, что сделать, чтобы упросить ее остаться с ним? Может быть, он не Бог весть какой собеседник, но обычно всегда был бойким на язык. Однако Тэда Стэндиш заставила его онеметь.

— Вы снимаетесь в кино? — нашелся он.

Ее усмешка исказилась.

— Я так надеялась, что вы не будете об этом спрашивать.

Проклятье! Должно быть, он сказал что-то не то. Как можно быть таким дураком? Если бы она не была актрисой, ее бы здесь вообще не было.

— В последнее время я не так уж часто смотрю фильмы. — Его слова казались ему такими неуклюжими. — Конечно, если бы я хоть раз увидел вас на экране, то уже никогда не смог бы забыть. Вы так же прекрасны, как апельсиновое дерево в цвету.

— Это самый оригинальный комплимент, который я когда-либо слышала, — заявила она.

— Это не комплимент, это правда.

Кто-то окликнул ее по имени, и она помахала рукой в ответ, но продолжала смотреть на Лайла. Боясь, что она может исчезнуть в любой момент, он отчаянно пытался придумать какой-нибудь способ удержать ее и не мог.

— Откуда вы? — спросила она.

— Из Сан-Хоакин-Уэлли. Я живу на ранчо, которое мы называем «Харт-вей». Разводим скот и выращиваем апельсиновые деревья. Вам бы понравилось у нас.

— Мне пора вернуться к гостям, — сказала она после паузы. — Я должна идти.

Забывшись, он протянул руку, чтобы удержать ее, но вовремя спохватился. У него нет никаких прав на Тэду.

Какое-то время она колебалась.

— Я очень рада была познакомиться с вами, Лайл, — наконец произнесла она и одарила его улыбкой, теплой, как июньское солнце. — Это правда. Может быть, мне даже понравилось бы в «Харт-вей».

Лайл смотрел ей вслед, и, когда она затерялась в толпе людей, одетых в форму, свет для него померк.

Наверняка она сейчас улыбается той же самой улыбкой другим мужчинам, с которыми разговаривает. Разве она не актриса?

«Я так хочу, чтоб ты любил меня одну», — пела женщина в микрофон.

Но у него не было выбора — он окончательно и бесповоротно влюбился в Тэду Стэндиш. Он знал, что это безнадежно. Зачем молоденькой хорошенькой голливудской актрисе нужен неотесанный домосед, живущий на ранчо? Он даже и мечтать не смел о том, чтобы остаться здесь и начать ухаживать за ней. Это все равно что пытаться достать звезду с неба. Он решил уйти и подождать Лауэлла снаружи.

Лайл подошел к двери и остановился. Нет, он не может уйти вот так, не унеся с собой ни малейшей надежды. Не сказав ей всего того, что чувствует. Если только он вообще найдет ее в этой толпе…

Тэда разговаривала с каким-то моряком, но думала о человеке, который смотрел на нее так, словно бы действительно видел ее, Тэду, а не одну из голливудских старлеток. Она подошла к нему не потому, что подслушала, будто он актер из Нью-Йорка, а потому, что он привлек ее внимание. Что-то в нем навевало мысли о бесконечных просторах полей, о ветре, свистящем в ушах лошадей, о свежем воздухе. От него веяло душевной прямотой. Здесь, в Голливуде, ей этого так не хватало. Ей и самой приходилось лгать — она выдавала себя за восемнадцатилетнюю, в то время как была на два года младше.

Ее первое впечатление от Лайла Харта оказалось верным: он действительно был честен. Он не стал выдавать себя за актера, которым не являлся.

— Мне очень понравилась ваша последняя роль в кино, — сказал ей моряк. — Я никогда бы не подумал, что увижу вас наяву.

Почти не думая о том, что говорит, Тэда поблагодарила его, механически улыбнулась и отошла. Для того она и была сегодня здесь — улыбаться и разговаривать с людьми, которые завтра уедут сражаться за свою и ее страну.

Лайл не воюет, он хозяин ранчо. Почему тогда он никак не выходит у нее из головы? Сан-Хоакин-Уэлли находится всего в нескольких часах езды от Голливуда, но кажется, до него не ближе, чем до Луны. Ни один из тех, с кем она была знакома, не жил в Сан-Хоакин-Уэлли и даже ни разу не был в тех местах. На ранчо всегда бывают лошади, не так ли? Она никогда не была любительницей лошадей. Скорее наоборот.

Она только начинает узнавать жизнь и идет по пути, ведущему наверх, у нее нет времени на какого-то владельца захолустного ранчо. И каким бы теплым ни был его взгляд, завтра она наверняка забудет о нем.

Тэда прижала руку к сердцу, ощутив внезапный трепет при мысли о том, что больше никогда не увидит этих карих глаз. Он заставил ее почувствовать себя защищенной. И спокойной. В отличие от тех, кого она встречала в этом городе, он никогда не причинил бы ей никакого вреда.