Как и на Руси, у русско-устьинцев запрещалось мыть или подметать пол в тот день, когда хозяин уехал из дома. Верили, что это принесет несчастье, что уехавший может не вернуться. Любопытно, что одним из способов умиротворить погоду у русско-устьинцев было распевание былины про Садко — богатого гостя. Древняя новгородская былина сохранена была у них в устной памяти через много поколений.

Сохранились в памяти сказителей былины «Алеша Попович и Тугарин», «Илья Муромец и Идолище», «Добрыня и Змей». Исследователи фольклора Русского Устья отмечают, что, несмотря на позднейшие искажения и добавления, память русско-устьинцев сохранила в основе своей древнерусские тексты былин, относимые по времени возникновения, может быть, к Киевской Руси.

То же относится к сказкам, которые были неотъемлемой частью культурной жизни русско-устьинцев, множество которых хранилось в памяти сказителей. Сказки являлись для русско-устьинцев источником знаний о мире и в то же время служили организующей и нравственной силой. В сказках просматривались непреложные законы человеческого общежития, семейных отношений (своеобразного домостроя), этических норм поведения в тех или иных условиях.

Сказки русско-устьинцев в основном те же, что и на севере европейской России. Среди них и «Смерть Кощея», и «Гусли-самогуды», и «Три царства», и «Звериное молоко», и «Бова-Королевич», и «Кот, петух и лиса». Перечень тематики сказок обширен: в их числе и бытовые, и волшебные, и о животных, и своеобразные «сказки-былички». Конечно, текст их не совсем идентичен древним текстам известных на Руси сказок, в них привнесены новые детали, да и элементы более поздней литературной их обработки (Пушкиным, к примеру). Следует иметь в виду, что все же русско-устьинцы с XVIII века не были полностью отрезаны от внешнего мира. Что-то из песен, сказок и преданий передавалось и навещавшими их приезжими из Казачьего, из Нижне-Колымска, из Зашиверска. Сказки интересны и тем, что излагались они своеобразным говором русско-устьинцев.

Частушки у русско-устьинцев в XX веке процветали, они сочинялись на всякие злободневные темы, как и везде в деревенской России. Старинных среди них практически не сохранилось. Из трехсот частушек в сборнике «Фольклор Русского Устья» [9] лишь единичные можно отнести к классике. Например:

У русско-устьинцев:

Вологодский вариант на туже тему в пятидесятые годы прошлого века:

Или такая русско-устьинская:

Вологодская — про милку, ростом маленькую:

Когда-то на Вологодчине пелась задушевная частушка:

Отпевка была такая:

У русско-устьинцев на эту же тему есть вариант частушки, но скорее всего не точно записанный:

Интересно отметить, что в речевом обиходе русско-устьинцев, по сведениям А. Г. Чикачева [10], сохранились слова, которые до недавнего времени бытовали у жителей севера Вологодской области, но к настоящему времени почти утраченные. К примеру, баско, басница — красиво (баско) говорящая. Но у русско-устьинцев оно приобрело несколько иной смысл — сплетница. Прочие слова, тоже пришедшие с Поморья и северных губерний: жалеть — любить, пахать — мести пол в избе, в сенях. В. Зензинов тоже обращает внимание на это, мало употреблявшееся за пределами севера России слово. Другие поморские слова: лонись — прошлый год, летось — прошлым летом, ночесь — прошлой ночью. Бытует у русско-устьинцев ещё слово зимусь, но оно на прародине вышло из употребления.

Есть в лексиконе русско-устьинцев общие с используемыми на севере России слова, которые изменили свой первоначальный смысл. К примеру, кулига. У них это залив в море, а по-вологодски — это часть луга, покоса, пашни. То же самое можно сказать о слове черен: по-русско-устьински — это рукоятка ножа, а в современном языке черен — это ручка ковша (поговорка: у него не душа, а черен от ковша), черенок лопаты, тяпки. Но ясно, что эти слова, пройдя через века, мало изменили свой первоначальный смысл.

Сохранилось, но получило несколько иной смысл слово блажь.

По-русско-устьински — это истерика, а в современном языке — причуда или что-то вроде этого (блажь в голове). То же самое можно сказать о слове накликать: у А. Г. Чикачева — вызвать на спор, на состязание, а в современном языке оно употребляется в паре с другим словом — накликать беду. Почти аналогичная ситуация с русско-устьинским словом надсада. В их лексиконе это забота. На Руси такое слово в этом смысле не употребляется, но есть слово надсадиться, то же, что надорваться (от непосильного труда).

Своеобразно слово натакиваться. По-русско-устьински — это случайно найти. Оно созвучно редко встречающемуся ныне слову натакивать, иначе говоря, науськивать (собаку, например). Но смысл уже совершенно другой. Или слово напетаться. По-русско-устьински — это тепло одеться, а на коренной Руси оно означает сильно устать. Разница существенная. Впрочем, слово напетаться уже вышло из употребления и на Руси.

Интересное слово у русско-устьинцев пустобай. Оно у них вроде бы уподобляется слову краснобай. В разговорной речи вологодского народа такого слова нет, но есть близкие по смыслу слова — пустомеля, пустозвон.

Есть в словаре русско-устьинцев глагол галиться, что означает издеваться, насмехаться, глумиться. В современном литературном языке слова галиться нет, но есть производное — изгаляться. Смысл тот же, но слово галиться, видимо, более древнее.

Любопытно слово истопель. У русско-устьинцев это количество дров на одну топку. Совершенно очевидно, что оно производное от слова топить (печь), и возникло тогда, когда в домах появились печи с заслонками, сохраняющими тепло. У якутов и тунгусов такого понятия не было, так как огонь в очагах их жилищ поддерживался сутками. В современном языке русских северян истопель не встречается, разве что услышишь: одна топка дров. А слово истопник имеет все права на существование, и не только в обиходе крестьян, но даже в литературном языке. Сохранилось у русско-устьинцев и слово шесток, хотя применяется оно не столько к предустью русской печи, сколько к ящику с песком, на котором разводится костерок в промысловых избушках.