Сконфуженные организаторы мероприятия на какое-то время растерялись. Что в данной ситуации предпринять? Освободить Бондаренко от депутатства втихую теперь уже невозможно, акция приобрела слишком широкую огласку. Но и отступать нельзя. Тогда придумывают следующий тактический ход. Амакинцев разделяют на три группы и проводят три отдельных собрания: одно в столовой, другое в клубе, третье в камералке. Полагая при этом, что когда крикуны будут на виду у начальства, а не за спинами других, то результат голосования будет иной. Снова идет напористая агитация за отзыв, и снова во всех трех группах не набирается нужного количества голосов. Амакинцы вошли в раж и упорно не хотят «правильно» голосовать. Кое-кто из них и не по доброй воле становится в оппозицию, но теперь уже пасовать стыдно перед коллегами. Презрение товарищей бывает страшней возможных репрессий.
Организаторы посрамлены и как будто отступают. На амакинцев больше давления не оказывают, оставляют их в покое. Не следует и никаких оргвыводов. Кроме Тимофея Лебедева, никого не увольняют. Да и тот, собственно, предвидя будущие неприятности, уходит по собственному желанию. Цели своей власти добиваются обходным маневром. Собрания организуют в Антоновке, в порту и где-то в ближайшем наслеге за Нюрбинкой. Там народ знать не знает, кто такой Бондаренко, что он сделал плохого или хорошего, и послушно голосует за отзыв.
А амакинцев через некоторое время наказывают всем скопом: присылают в начальники бывшего лейтенанта Дальстроя. В истории Амакинки начинается период так называемого «дальстроевского нашествия», когда противостояние амакинцев руководству экспедиции принимает затяжной характер, и «бунты» становятся повседневным явлением.
ДУЭТ[2]
Будучи по профессии геофизиком, я почти никогда не вникал в тонкости методики поисков алмазных месторождений шлиховым методом. И за все сорок пять лет весьма тесного общения с геологами-поисковиками так и не научился толково мыть шлихи. Препятствием к тому служили не столько природная лень и обычный для поля «недосуг» (чтобы хорошо отмыть шлих, требуется не только мастерство, но и немалые затраты времени, которого в поле всегда не хватает), сколько нежелание лезть не в свое дело, когда этим под боком занимаются профессионалы-поисковики. А им тоже некогда бывает тратить время на твоё обучение. Так и не пришлось мне совмещать работу магнитометриста со шлиховой съемкой во все годы, когда приходилось заниматься поисками и детализацией магнитных аномалий.
Однажды я был искренне удивлен, как быстро могут использовать шлиховой метод опытные геологи, так сказать, мастера своего дела, при поисках кимберлитовых тел.
Где-то в середине шестидесятых годов (увы, уже прошлого столетия) на помощь нашему отряду физических свойств, работавшему на реке Куойка, прилетел и главный геолог Приленской партии Валентин Филиппович Кривонос и геолог той же партии Иван Филиппович Веденьков. Нам надо было взять крупнообъёмную пробу на одной из трубок, и они привезли с собой ВВ и взрывника. Но прежде чем рассказать о нашей совместной работе, нелишне упомянуть о событиях, ей предшествовавших.
Наш отряд ждал вертолета Ми-4 на базе гравиметровой партии экспедиции № 6 в устье реки Беемчиме, впадающей в Оленек в сорока километрах ниже Куойки, где нам предстояло работать. Вертолет не появлялся очень долго, почти два месяца. В то лето по Якутии горела тайга, и все вертолёты Нюрбинского авиаотряда были задействованы на тушении лесных пожаров. Нам ничего не оставалось делать, как только ждать.
Мы, естественно, бомбили экспедицию радиограммами, запрашивая вертолет, но ничего утешительного в ответ не получали. Нам передавали лишь длиннющие РД по технике безопасности и указания о прочих мероприятиях по геологоразведочным работам, нас не касающиеся. Тексты радиограмм принимал радист упомянутой гравиметрической партии, поскольку у нас своей рации не имелось.
Нам было не совсем удобно перед чужим радистом, у него и своей работы было предостаточно. Одна радиограмма, как хранить ВВ, с текстом на целую страницу, совсем вывела нас из терпения. Взрывчатки у нашего отряда не было, и поучать, как хранить её, было совершенно ни к чему. Но дело в том, что обязанности начальника Амакинской экспедиции исполнял в тот период Иван Ильич Н. в своем обычном амплуа — заместителя главного инженера по ТБ. Заполучив на время власть начальника экспедиции, он старательно рассылал в партии распоряжения именно по ТБ, то есть без помех делал работу, более ему свойственную.
Чтобы прекратить поток подобных радиограмм, мы придумали следующий ответ: «Вашу РД номер такой-то, сообщаем, что соль храним в резиновых мешках вместе со спичками». Юмор этой РД заключался в том, что «солью» в те времена именовалась взрывчатка. Начальник гравиметрической партии Эрнст Яковлевич Келле такой юмор не очень одобрил, но радиограмму к отправке подписал. В результате поток РД в наш адрес прекратился, но в Приленскую партию Кривоносу поступил приказ: «Работы на объекте Саврасова запрещаю. Н.». Мы этим приказом не были так уж обеспокоены, поскольку запрещать плановые работы и.о. начальника права не имел. Через неделю, осмыслив, вероятно, неправомерность такого распоряжения, Иван Ильич приказ отменил и работы на «объекте Саврасова» Кривоносу разрешил.
В конце сентября Валентин Кривонос и Иван Веденьков с горной бригадой прилетели на Куойку. Намеченные работы по расчистке от делювиальных наносов и отбору пробы кимберлита из интересующей нас трубки на правобережье реки Куойка были в короткий срок выполнены. У геологов осталось еще немного времени для разных прочих дел.
Рыбалка на Куойке не прельщала (рыба уже вся скатилась в Оленек), поэтому они занялись своим привычным делом: стали шлиховать русло и склоны ближайшего распадка, в приустьевой части которого располагалась трубка Русловая. Трубка была известна с 1957 года, когда её нашел поисковый отряд Ивана Афанасьевича Галкина, сотрудника 247-й партии Амакинской экспедиции. Небольшая по размерам трубка обнажалась в русле пересыхающего летом ручья. И она не могла дать обширного ореола рассеяния минералов-спутников, тем более выше по течению ручья, где последние прослеживались. Обнаружив это обстоятельство, Кривонос и Веденьков предположили, что в бассейне упомянутого ручья есть свой источник выноса спутников — не обнаруженное ранее кимберлитовое тело. А раз есть, то надо его найти, чем они и занялись.
Я со стороны наблюдал за их работой — интенсивным грохочением в шлиховом лотке крупнообломочного материала шлиховой пробы, очисткой от глины каждого обломка и обломочка пород перед их удалением, осторожным отмучиванием и отсадкой мелкозернистого материала с тонкой доводкой концентрата тяжелой фракции до требуемых кондиций «серого» шлиха. И вот на донышке лотка в чистой воде среди отсаженного концентрата ярко поблескивают то красный пироп, то бутылочно-зеленый оливин, то изумрудно-зелёный хромдиопсид, то смоляно-черный пикроильменит, то есть вся гамма минералов-спутников алмаза!
Не так-то просто шлиховать крутые безводные склоны распадка, постоянно спускаясь для промывки шлиховых проб к ручью. Но дело мастера боится! Работали они настолько энергично и споро, что уже к вечеру первого дня на правом склоне ручья был обнаружен и оконтурен ореол спутников над доселе неизвестным кимберлитовым проявлением. К исходу второго дня магнитометрическими наблюдениями была установлена в границах шлихового ореола слабая магнитная аномалия, а в закопушках, пройденных в слое делювия, выявлена дресва кимберлита. Быстрота, с которой это кимберлитовое тело было найдено, удивила меня и убедила в широких возможностях шлихового метода при поисках кимберлитов.
Найденную трубку Валентин Кривонос назвал Дуэт. То ли потому, что они с напарником Веденьковым «спелись» при её поисках, то ли потому, что обнаружена она была с применением шлихового и магнитометрического методов. Так сказать, дружно спаянным геолого-геофизическим дуэтом.
