Юмористическая сторона этого дела культуртрегерами как бы не замечалась. Хотя не могли же они не знать о прецеденте, имевшем место в истории США то ли в конце девятнадцатого, то ли в начале двадцатого века. Один престарелый американский миллионер очень не любил песни и танцы современной молодежи. И чтобы их не видеть и не слышать, он закупил большой пароход, нанял оркестр музыкантов, собрал большую кампанию своих сверстников, бабушек и дедушек, и отправился в плавание. Как они там резвились на море, танцуя прабабушкины танцы и распевая старинные песни, история сведений не сохранила. Но над ними потешалась вся Америка.

Распорядок вечеров отдыха молодежи в Ленинграде, скажем, в Мраморном зале Кировского дворца культуры на Васильевском острове, был примерно таков. Вначале выступал самодеятельный песенный коллектив организаторов вечера (Горного института или какого-либо гуманитарного вуза, с кем стыковались вечера горняков). Исполнялись ритуальные песни вроде «Партия — наш рулевой» или «Сталин и Мао — братья навек». Потом все в зале вместе с хором дружно распевали что-нибудь из песен советских композиторов. Наиболее часто:

Очень зажигательная была эта песня. Даже сейчас, в возрасте за 70 лет, вспоминая её, напеваешь куплеты с удовольствием.

Потом начинались бальные танцы. Наиболее простые из них мы уже довольно сносно танцевали и смело приглашали партнёрш. Не умевшие танцевать наши товарищи стояли около стенок и насмехались над нами. Но мы, закончившие курсы бальных танцев, не обращали на них внимания, пусть себе иронизируют. Им ничего другого не оставалось делать.

Но бальные танцы быстро надоедали. Они довольно утомительны. Может быть, бабушкам и дедушкам в молодости они и нравились, но нам не очень. Все ждали, когда же оркестр сыграет танго или вальс. Ближе к концу вечера раздавались, наконец, звуки вальса. Какое же это было удовольствие — кружиться в вальсе между колоннами обширного мраморного зала, особенно с послушной в вальсе партнёршей (редко кто из женщин хорошо танцует вальс). Под аплодисменты танцующих иногда разрешался второй тур вальса, или по настоянию публики танго под мелодию модной тогда «Бесаме мучо».

Но на этом вечер заканчивался. Фокстрот был под запретом, и редко когда оркестр осмеливался его исполнять. Не говоря уже о рок-музыке, которая была под тройным идеологическим замком.

Так резвилась студенческая молодежь Ленинграда в начале 50-х годов двадцатого столетия.

После завершения учёбы и защиты дипломов в декабре 1953 года мы с моим другом Вадимом Торопановым надумали посетить Москву. Посмотреть столицу, взглянуть на новый университет, воздвигнутый на Ленинских горах и широко разрекламированный, и собрать землячество студентов из города Вельска, что учились в институтах Москвы. Ехать по распределению на места работы мы не торопились, справедливо полагая, что там обойдутся временно и без нас. Деньги у нас пока водились, оставшиеся после «хлебной» практики пятого курса, так что мы могли себе позволить некоторые купеческие вольности: вдоволь поесть мороженого, побывать на сельскохозяйственной выставке и даже сходить раз-другой в ресторан.

Опыт проведения земляческих встреч у нас был. В Ленинграде мы неоднократно собирали до кучи своих знакомых — студентов и студенток из Вельска, учившихся в разных вузах и друживших между собой. Как правило, все охотно откликались на наши «повестки». Встречи проходили обычно в «дядюшкиной» квартире на Выборгской стороне. Дядюшка Вадима — военный — служил в Германии и его пустующая трехкомнатная квартира была нам весьма кстати.

Землячества проходили очень весело и как-то сближали выходцев из города Вельска — из разных институтов, с разных курсов обучения, а также укрепляли наш патриотизм. Мы считали город Вельск лучшим и самым достойным городом России, не считая, конечно, Ленинграда, в котором тоже признавали кое-какие достоинства. Но то, что город Вельск на сто лет старше Москвы, переполняло нас гордостью. А девушек, студенток из Вельска, мы считали самыми красивыми, даже если сравнивать со столь богатым женской красотой Невским проспектом Ленинграда.

Побывав до этого в Вельске, мы собрали адреса выпускников нашей школы, учившихся в Москве, и по приезде в столицу стали всех объезжать. Надо сказать, что в этом деле весьма преуспели: на встречу землячества дали согласие человек пятнадцать, большей частью девушки, поскольку парни всегда более тяжелы на подъем. Хотя двух-трех парней удалось все же уговорить.

Жить нам в Москве первое время было негде. На три ночи мы с Вадимом притулились у моего двоюродного брата-милиционера. Обитал он с семьёй в малюсенькой комнатке коммуналки, чем-то напоминавшей «Воронью слободку» Ильфа и Петрова. В комнате помещалась одна кровать, маленький столик и тумбочка. А у них с женой было уже двое малолетних детей. Так что на ночь нас размещали на полу в коммунальной кухне, да еще поблизости от общего туалета. Хорошо хоть мы рано вставали и поздно возвращались, мотаясь днями по Москве. Неудобства быта мы стойко переносили три ночи, зато потом...

Один из вельских студиусов в Москве имел приятеля с гуманитарного факультета МГУ, который был уже поселён в общежитие нового здания на Ленинских горах. Апартаменты для студентов там были потрясающие. Тогда, в начале 1954 года, каждый студент имел в этом общежитии отдельную комнату. С этим приятелем (звали его Рашид и был он сыном какого-то крупного партийного руководителя в Татарии) мы договорились, что арендуем на время его комнату. По счастливому стечению обстоятельств в соседстве с Рашидовой имелась еще одна, куда более просторная, комната какого-то аспиранта, который был в отъезде, а ключ оставил Рашиду. Кроме того, рядом был обширный холл с мягкими диванами и креслами, и все эти помещения находились в тупиковом конце коридора. Словом, лучшего места для встречи друзей трудно было в Москве не только найти, но даже придумать.

Мы все просочились в общежитие МГУ, кто нагло игнорируя вахтеров, кто по каким-то спецпропускам, которые оформлял Рашид. Собралось почти два десятка человек. В комнате аспиранта оформили стол, в холле танцевали (надо сказать, что эта секция общежития казалась совершенно пустынной, коренных обитателей не было даже видно). Мы с Вадимом чувствовали себя совершенными именинниками, поскольку собрать такую прорву народа, да еще затащить её в новый университет, можно было считать героическим деянием. Тщеславие наше не имело предела.

Встреча, как и следовало ожидать, получилась на славу. Много было вина, тостов, песен, стихов. Была гитара, какая-то девушка умела на ней играть и аккомпанировала поющим. Коронной нашей песней была тогда:

Такие вот романтики мы были: даже любить мы мечтали «...сильней, чем Ромео Джульетту». Только так мы мыслили себе наше будущее.