Как у всех сельских врачей, практика у него была огромная, поэтому он знал многое о разных болезнях. Но возможности лечения больных у него, конечно, были ограниченные, не имелось в те годы достаточного количества лекарств, да и антибиотики еще не получили широкого распространения. Но он лечил иногда и трудных больных, не имея под рукой лекарств. Возможно, в каких-то случаях он использовал и психотерапию, и в какой-то мере обман, давая больным безвредный порошок и внушая им его целительную силу. Не будем строго осуждать его за это.

Но не о врачебных его приёмах ниже пойдет речь. Петрович был хорошим хозяином. Больница у него была на редкость ухоженной, чистой, подходы к домам по гравийным дорожкам, летом вдоль дорожек клумбы с цветами. При больнице имелся приличный огородик в десяток соток, засаженный летом картошкой и всякими овощами (подспорье для питания лежачих больных). По периферии этого огородика сложены были в три ряда высокие поленницы. Проходя мимо в школу (в годы войны), мы всегда завидовали этим запасам; в деревнях дрова всегда были большой проблемой. Хотя лес вроде и рядом, но заготовить и привезти дрова из сухостоя для рядовых колхозников — целое дело. Вероятно, Петрович использовал для заготовки дров не слишком тяжелых больных, может быть, даже придерживая некоторых в больнице и дольше положенного срока, лишь бы они работали на колке дров и в огороде.

Но не только болезнями своих подопечных и хозяйственными нуждами больницы занимался Александр Петрович. Была у него и своя мечта. А мечта вот какая: построить гидростанцию на речке Пежма, протекавшей рядом с больницей. Когда мы с моим другом Вадимом Торопановым (сыном школьного товарища А.П.) были в гостях у него, летом 49-го или 50-го, то у хозяина был разговор только на тему о ГЭС. Он рассказывал нам, какие блага принесет в Морозово электричество. В больнице и в деревнях загорятся лампочки Ильича, на молокозаводе будут работать электросепараторы, на скотных дворах — электродоильные аппараты, на льнозаводе — механические трепалки. И прочее, и прочее. О многом фантазировал Александр Петрович.

Надо пояснить, что в те годы в деревнях не было электричества. Дома и производственные помещения освещались керосиновыми лампами. Имело место строжайшее запрещение Сталина подключать деревни к государственной энергосети. Но запрещение это было негласным, о нем в газетах не распространялись. А что писали в газетах и о чем много шумели в прессе и по радио, то это о строительстве многочисленных небольших ГЭС на малых реках. Имела место как бы дымовая завеса, прикрывающая ущемление деревни в части энергетики со стороны правительства. Ну и тут же подсказывалось решение проблемы; пусть, дескать, колхозники построят сотни тысяч малых ГЭС и потом хоть купаются в электричестве.

И что интересно: многие вроде бы и светлые умы поверили в это. Да и, казалось бы, чего разумнее и проще: перегороди плотиной небольшую речку, поставь турбинки и генераторы, а потом черпай электричество пригоршнями. Вот и сельский врач Петрович заразился этой идеей и со всей присущей ему энергией подключился к строительству ГЭС на Пежме вблизи своей больницы.

Надо сказать, что в обмане населения активное участие принимали и проектировщики Ленгидропроекта. Они имели от этого свой кусок хлеба и заваливали деревенских гидростроителей своими прожектами, не вдаваясь в детальные расчеты: во что обойдется стране строительство многих тысяч малых ГЭС на равнинных реках и будет ли от этого серьезная выгода. Как бы то ни было, сооружение малых ГЭС началось во многих районах России.

Вернёмся конкретно к Морозовской ГЭС. Петрович с великим энтузиазмом подключился к её строительству. Выбрал место в полукилометре от больницы, договорился с колхозами о транспорте, о рабочих, о стройматериалах. Начал завозить лес на сваи, камни, цемент и пр. Естественно, где-то на колхозные деньги закупали оборудование, оснащение, провода. Хлопот было множество, и все они ложились на голову сельского врача. Строительство велось, конечно, ни шатко, ни валко с 1947 по 1951 год, но все же продвигалось вперёд. Сил у местных колхозов едва хватало на текущие дела — с пахотой, сенокосом, уборкой урожая, содержанием скота, да еще с принудительными лесозаготовками и лесосплавом. Поэтому усилия на гидростроительство тратились по остаточному принципу.

Но всё же, когда мы были в гостях у Петровича, строительство гидростанции близилось к концу. И Петрович ликовал. Он даже не реагировал на наш полуехидный вопрос, как же будут через плотину пропускаться бревна при лесосплаве. А сплав леса по Пежме в паводок шёл тогда ежегодно. И мы знали, что плотины бывших водяных мельниц, отобранных у раскулаченных крестьян, или смыты, или основательно повреждены лесосплавом. Как помнится, Петрович ответил, что это не нарушит работы гидростанции, что пропуск леса предусмотрен проектировщиками.

Через какое-то время, наверное, лет через десять, мне удалось проездом побывать в Морозове. Я поинтересовался у местных жителей, как тут работает Малая ГЭС, в такие-то годы построенная. «Какая ГЭС? Не знаю я такой», — ответил один из них. Второй оказался осведомленнее и рассказал, что станции давно нет. Что работала она всего несколько лет, а потом её разрушило лесосплавом. И от бывшей плотины остались лишь корешки — поваленные сваи. А энергии она давала мало, мощность ее была всего 90 киловатт, и даже для освещения домов в деревнях Морозова ее не хватало. Правда, эпизодически работало на ней несколько электромоторов на пилораме и зернотоках.

Конечно, много ли могла создать запас воды речка, почти пересыхающая зимой, при высоте плотины всего 1,5 метра. Шумиха в газетах о роли малых ГЭС в сельском хозяйстве оказалась обычным блефом. В 60-е годы лесопункты и деревни Верховажского района были подключены к государственной энергосистеме, и всё стало на свои места.

Петровича к этому времени уже не было в живых. Как он переживал крушение своих надежд, не удалось узнать об этом ни у кого.

Наверное, нелегко ему было сознавать, что столько сил и энергии потрачено впустую. Но, наверное, нельзя всё же сказать, что впустую. Отрицательный результат — тоже результат. Куда более серьезные ошибки были совершены в те же годы, когда построили крупные ГЭС на Волге, затопив громадные пространства плодородных земель. Но об этом сейчас никто не вспоминает.

В молодости все мы тщеславны. Может быть, не все в равной мере, но тщеславие не чуждо и самым скромным молодым людям. Многие из них гордятся знакомством с великими мира сего: с известными артистами, спортсменами, поэтами, писателями. И всегда находятся завидующие им, иначе не было бы интереса похваляться.

Я когда-то хвалился знакомством с Любовью Орловой. Знакомство было несколько односторонним: я её по кинофильмам знал хорошо, а она меня не очень. Лишь однажды она сказала мне «спасибо» и сделала ручкой прощальный жест. Но и этого было достаточно, чтобы я всем своим знакомым при случае упоминал, что я был лично знаком с великой актрисой — самой Любовью Орловой.

А дело было так. На рубеже сороковых — пятидесятых годов прошлого уже века в нашем Горном институте зимой проводились довольно оживленные студенческие вечера: с самодеятельностью, концертами артистов и танцами в заключительной части вечеров. Обычно такие вечера проводились совместно с каким-нибудь гуманитарным или медицинском вузом, где студенческий контингент составляли преимущественно девушки. Преследовалась благая цель — знакомить горняков с будущими невестами, а в перспективе женами.

На один из таких вечеров было приглашена Любовь Орлова. Вроде бы она уже не в первый раз посещала Горный институт. Организаторы вечера из комитета комсомола говорили, что она охотно соглашалась давать концерты на студенческих вечерах, если ее удавалось поймать. И оплату за свои выступления не заламывала чрезмерной, как певец тех же лет Леонид Кострица. Тот знал всего три песни (в том числе известную «Не нужен мне берег турецкий»), но гонору было у него сверх всякой меры. И деньги драл без зазрения совести.