Делегация Амакинской экспедиции была очень солидной: она насчитывала в своем составе 15 человек. Возглавлял её лично сам начальник — Михаил Александрович Чумак в сопровождении своей неизменной спутницы — «мамочки», к алмазной науке имевшей, правда, весьма косвенное отношение, но зачастую сопровождавшей мужа за государственный счет в командировочные поездки.

Сохранилась фотография участников совещания, стоящих толпой под колоннами филиала у парадного входа. Участников много, но из них амакинцев на фотографии всего ничего: Чумак с «мамочкой», Арсений Панкратов да Аркадий Лебедев, оказавшийся там явно по ошибке. Где же остальные амакинцы? Об этом и пойдет речь.

Совещание шло по извечно накатанной схеме: пленарное заседание, на котором зачитывались доклады корифеев алмазной науки, потом рядовая работа, где все прочие доклады, потом дискуссия и заключительное пленарное, на котором принимается решение с рекомендациями, куда двигать науку об алмазах дальше и как сделать ее более полезной для поисков месторождений. Как сказал один поэт о другом, правда, совещании:

Отбарабанив доклады, так сказать, внеся свою лепту в летопись алмазной науки и спрятав рукописи в портфель, мы с Георгием Дмитриевичем Балакшиным обходили помещения филиала. Любопытство нас распирало. Мы открывали двери в разные кабинеты и лаборатории, заглядывали во все уголки. Кругом все сверкало чистотой и блестело. В лабораториях находилось какое-то новейшее оборудование непонятного назначения. Все как бы специально было рассчитано, чтобы привести нас в священный трепет перед высокой наукой.

Одна комната на первом этаже нас заинтересовала больше других. Туда мы осмелились даже зайти. В комнате стояло несколько столиков, накрытых белоснежными скатертями. В нише комнаты была оборудована стоечка, на ней расставлены разные закуски, в углу виднелись ящики с коньяком и винами. За стойкой орудовали две симпатичные девочки в белых фартучках. Они с любопытством разглядывали нас, явно кого-то ожидая, но кого точно, видимо, не знали.

Мы спросили, можно ли выпить коньячку. Ответили — пожалуйста. Мы причастились, чем-то вкусным закусили. Повторили. Но потом нас стала грызть совесть. Наши товарищи потеют в конференц-зале, слушая надоевшие всем славословия в честь корифеев алмазной науки (наверху шло заключительное пленарное заседание), а мы тут одни кайф ловим. Пошли зазывать своих. Как раз был объявлен перерыв, и мы увидели в коридоре Леню Красова. Придя в буфет, он мгновенно оценил ситуацию, быстренько нашел Гену Смирнова и еще несколько человек, сразу сколотив тесную компанию. Из неамакинцев в ней оказались какие-то веселые парни из Москвы, начальник Вилюйской экспедиции Андрианов и Наталья Николаевна Сарсадских. Столы сдвинули, соорудив один большой. Во главе посадили Леонида Митрофановича, единогласно избрав его тамадой, и пир начался.

Застолье наше мы скромно назвали «вторым пленарным», поскольку первое пленарное заседание шло на втором этаже. Тамада — председатель — вел заседание очень энергично и уверенно. Не допускал никаких разглагольствований на посторонние (особенно производственные) темы, выступления разрешал только по существу, тосты — короткие, анекдоты — свежие, песни — веселые. Среди разных прочих научно-технических проблем, которые обсуждались на втором пленарном, запомнилась проблема самогоно- и браговарения. Способы изготовлять брагу предлагались самые разнообразные, в том числе и «катанка», и «болтанка», и с помощью стиральной машины «Белка». Общее одобрение и рекомендацию в производство получил, однако, следующий способ: съедаются двести граммов дрожжей и два килограмма сахара. Запиваются пятью литрами теплой воды. Заворачиваются в шубу и ложатся на печь. Через два часа брага готова.

За этим шумным застольем родилась знаменитая потом песня — «Мистер Браун». Кто её тогда занес в нашу компанию, из головы совершенно выветрилось. Но помнится, что пели её очень дружно и энергично. Собственно, публикой скандировался припев, а куплеты вспоминались или сочинялись по ходу дела кем-то одним. Как известно, начинается песня словами:

Далее идут куплеты про футболистов, снявших бутсы, про мушкетеров, про художника на пажитях, про лохматого русского попа, гладившего козу, и так далее. На шум песни в комнату заруливали новые посетители и подключались к общему веселью.

После торжественного закрытия алмазного совещания участников решили сфотографировать. Чумак начал собирать свою команду для общего снимка, но большая часть амакинцев как сквозь землю провалилась. Он послал нас разыскивать оказавшихся под рукой Владимира Маркияновича Гарагцука, потом Льва Зимина. Те нас нашли, но тут же присоединились к компании и возвращаться к Чумаку не стали. Так и оказались на фотографии М. А. Чумак с «мамочкой» в числе немногих амакинцев.

Веселье наше было в полном разгаре, когда дверь распахнулась и в буфет вошли Рожков Иван Сергеевич — директор Института геологии, организатор совещания, Соболев Владимир Степанович, Трофимов Владимир Сергеевич, кто-то еще из аксакалов, а за ними плелись в хвосте группы М. А. Чумак с «мамочкой». Иван Сергеевич привел корифеев в оккупированный нами потайной буфет, который был, оказывается, предназначен совсем не для нас, а для более почтенной публики. Мы, конечно, вскочили, тамада сделал широкий жест, приглашая гостей «к нашему шалашу», но тем явно не улыбалось присоединяться к подвыпившей компании простых смертных. Иван Сергеевич сделал вид, что не расстроен таким проколом в гостеприимстве, извинился перед нами и увел высоких гостей в другое место. Чумак узрел, где находятся его подопечные, и был немало удивлен. Но поскольку спешил вслед за корифеями[5], то мораль нам читать не стал. Буфет был нам оставлен на окончательное разграбление. Потрошили мы его допоздна, пока хватило «пороху в пороховницах».

Мы с Гошей уходили из буфета последними. Девочки дали нам в дорогу еще по бутылке коньяку, и мы покинули храм высокой науки. Коньяк запрятали в портфель. Но поскольку дорога к дому, как оказалось, была не торная и мы постоянно спотыкались, то бутылки оказались разбитыми. И что удивительно: коньяк начисто съел рукописные тексты наших докладов. Пришлось потом немало потрудиться, чтобы восстановить их для печатного сборника.

Такая вот правдивая история со «вторым пленарным».

Научный геологический симпозиум — это большое количество учёного и не слишком учёного народа, которое собирается в одном месте по какому-нибудь знаменательному поводу: круглая дата открытия известного месторождения, день рождения корифея геологических наук или просто по графику научных совещаний, запланированных в Академии наук или в отраслевом министерстве. Могут быть совещания (симпозиумы) по алмазам, по золоту, по траппам, по гранитам, по методике поисков, по методике картирования и т. п. В учёных коллективах типа ЦНИГРИ очень любят собирать симпозиумы по прогнозированию новых месторождений. Наука прогнозирования — дело беспроигрышное, ни к чему не обязывающее, дающее простор для самых экстравагантных гипотез и залихватских рекомендаций. За неоправдавшиеся прогнозы никогда еще никого не наказывали. А до того как выяснится, что они несостоятельны, авторы успевают получить награды и извлечь дивиденды в виде диссертаций, научных статей и монографий.