— В отличие от тебя, к примеру.

— Кто ж он такой?

— Скажу, если обещаешь, что не прослезишься. Василе Драгу, осужденный на десять лет. Не знаком?

— Нет.

— Ты как наивная девочка, Тэсикэ. Он только что ушел. Не знаешь?

— Откуда?!

— Я и не сомневался, что ты ответишь именно так. Сводник сыграл разочарование артистически: казалось,

он не находит слов от избытка волненья.

— Давно не общаюсь с этим миром, господин майор.

— С каких это пор?

— Вы, конечно, знаете, что у меня судимость.

— Не одна, а три, Тэсикэ.

— Как бы то ни было, при последней отсидке до меня дошло… Простите, мне трудно говорить…

— А ты постарайся.

Сводник вздохнул и продолжал дрожащим голосом:

— В определенном возрасте пора лечь на дно, распростившись с прежними ошибками. Я тогда осознал, что жизнь моя прошла, что я ее разменял не задумываясь. И, выйдя из тюрьмы, раз и навсегда решил распрощаться с этим людом…

— И переключился на выращивание голубей! — Майор восторженно присвистнул. — Хороши же были у тебя там проповедники, Тэсикэ! А не посвятили они тебя в тайны греха вранья?

Старик метнул в него взгляд из-под бровей. Полез за пазуху за пачкой сигарет, но вспомнил, что там" Мальборо", и передумал. Дашку протянул ему портсигар:

— Подыми моими, Тэсикэ, пока я тут. А уйду — вернешься к американским сигаретам, которыми тебя снабжает твой собес. — Он улыбнулся. — Месяцев шесть назад ты дал приют Джиджи Лапсусу из Ферентарь. В январе у тебя кантовался три дня Митикэ Шоп — Рыбья Кость…

— Не вижу связи. Я потрясен, я просто убит вашими подозрениями!

— Ранен, Тэсикэ!

— Ребята зашли в гости. Даже в мыслях не было, что они вас интересуют.

— В противном случае ты бы оставил молоко на плите и помчался в милицию,

— Неужели вы сомневаетесь?.. — Избави бог!

Сводник тщательно протер стекла очков. Нацепил их на нос:

— Могу вам сообщить, что они вели себя безупречно. Мы совершали экскурсии по городу, играли в" дурака", осушили бутылку коньяку, как водится в холостой компании…

— О ставке в" дурака" можно лишь гадать, но на прощанье ты им дал деньги на такси. Брось темнить, Тэсикэ, и скажи мне, как холостяк холостяку, где скрывается Беглый.

Тасе Попеску перешел на конфиденциальный тон:

— Не люблю стукачей, господин майор. Но ради вас…

— …согрешишь. Послушаем.

— Этот субъект, будь он не дурак, приткнулся к Добрикэ Чучу.

Дашку откинулся на спинку стула, сложив руки на животе:

— К Добрикэ Чучу?

— Точно. Вне всякого сомнения!

— Где же можно найти Добрикэ? В чистилище, что ли? Не — ужто ты не знаешь, что чувака прикончили финкой, брат Тэсикэ?

Сводник всплеснул руками:

— Кончился бедняга Чучу? Не может быть!

— Я полагал, что до тебя это известие дошло еще в октябре, когда ты присутствовал на его поминках. Налицо были Бэрбете, Илларий, Святой, Трехпалый — все сливки ворья.

Сводник потер пальцами виски.

— А знаете, вы правы! — Он огорченно покачал головой. — Что значит годы! Памяти совсем не стало.

— Я уже в этом убедился.

Майор встал. Ему все было ясно. Сводник достал листок бумаги и карандаш.

— Как, вы сказали, звать этого беглого? Ах да, Беглый. — И он записал на бумаге. — Загляни только он сюда — он ваш, не беспокойтесь, господин майор,

— Как же не беспокоиться, ты в таком возрасте, когда память частенько подводит. Я хотел бы осмотреть квартиру. Естественно, если ты не против.

— Пожалуйста, пожалуйста!

— Тут четыре койки…

— У меня много друзей.

— Пора уже разобраться с этими одинокими стариками, ну да ладно, до лучших времен. Всех благ тебе, Тэсикэ, хотя трудно на это рассчитывать.

— Дом под наблюдением, — сказал сводник с порога. Он снял плащ и подошел к Силе Драгу.

— Вас караулят.

Беглый глянул на воров — они явно струсили. — Капкан захлопнулся! — пробормотал Челнок. — Проклятая жисть!

По ночам узники изучали окрестности сквозь жалюзи. У них не было никакой надежды выкарабкаться. Домосед Трехпалый смирился с судьбой. Челнок казался испуганной крысой.

Профессор потерял самообладание. Скрипя зубами, он мерил шагами переднюю. Тасе Попеску, скорчившись в кресле, испуганно таращился на него.

— Соседи снизу, — сказал он, — знают, что я обычно прогуливаюсь на улице. Вы вызовете подозрения, господин профессор.

Силе Драгу остановился перед ним, кипя бешенством:

— Вот уже три недели, как я даже к окну подойти не смею! В тюряге и то лучше было! Водили на прогулку, на работу. Двигались по крайней мере.

— Преувеличиваете.

— Зачем я ушел? Чтобы сидеть в этой мышеловке? Даже вздохнуть боюсь!

Морщавый сдержанно улыбнулся.

— Вы, кажется, меня считаете виновником создавшейся ситуации. Но Дашку не меня поджидает.

— Что же делать? Еще несколько дней, и я сойду с ума!

— Боюсь, вам придется остаться с нами несколько дольше. Майор — человек упрямый и знает, что я один из немногих, кто соглашается приютить беглых.

Силе Драгу возобновил вышагивание. Руки, с силой засунутые в карманы, прорвали сукно брюк.

— Должен же быть выход!

— Дом одноподъездный, господин профессор, а моя квартира, если вы соизволите вспомнить, находится на пятом этаже.

Морщавый беспомощно развел руками. Глаза Беглого остановились на большом сундуке у стены. Тасе Попеску покачал головой:

— Рискованно! Первый же милиционер попросит меня приподнять крышку. Полагаю, вы имели в виду именно этот вариант.

Силе Драгу напряженно думал.

— Под окнами, кажется, пустырь?

— Был. Ныне используется как склад стройматериалов. А как раз под окном вашей комнаты бодрствует необыкновенно бдительный сторож, и бригада работяг трудится денно и нощно…

— А за складом — школа, — прервал его Беглый. — Да.

— Какое расстояние до забора?

— Метров двадцать пять.

Шальная мысль пронеслась в голове Беглого. Он выпалил:

— Свяжитесь с моим двоюродным братом Санду Бурдой. Мне нужна прочная веревка.

— Начинаю понимать… Хм! Смахивает на самоубийство.

— Знаю.

— Кроме того, вы не должны забывать, что живете в одной комнате с необыкновенно опасным субъектом, он мать родную продаст! — прошептал сводник, — Я далеко не сразу согласился его приютить. Глядите в оба, господин Профессор!

Весенние, напоенные отравой ночи. Где-то на окраине города лает собака, царапая тишину. Сквозь жалюзи ночь протягивает пригоршню покоя.

Глаза Беглого сверлят тьму, пронизывают ее. Челнок наводит маникюр зубами. Но Силе не видит и не слышит, его мысли витают среди звезд и персиковых садов, на запыленной дороге, обсыпанной липовым цветом тишины.

Челнок облизнул губы:

— Дя Беглый!

Ему ответили только шаги Трехпалого, волочившего ногу по коридору (грехи молодости: бегал за красоткой, и его отделали дрючками парни из Брэилицы).

— Господин профессор!

Силе Драгу вздрогнул и обернулся, моргая, как внезапно разбуженный человек. Недоносок сладенько ему улыбнулся:

— Чем я тебе не угодил, дя? Зыришь на меня, как солдат на вошь.

Беглый пожал плечами и показал ему спину. Легкий ветерок донес в комнату кислый, застарелый запах каменной кладки. Челнок встал.

— Что я те сделал?! Вот уж неделю глаз с меня не спускаешь!

Профессор потер подбородок. Его зеленые глаза впились в вора.

— Не нравишься ты мне, Челнок, — процедил он.

— С чего бы? Настучали тебе, что ли? Силе Драгу покачал головой:

— Ты мне с первого взгляда не понравился.

— Почему же, господин профессор?

— Глаза у тебя подлые. Отвратные глаза, Челнок! Как у вурдалака, — добавил он, — Просись в другую комнату, делай, что хочешь, только сматывай удочки. Иначе тебе не жить!

— Дя Беглый…

— Собирай манатки и катись!

— А чо я тебе сделал?!

— Покуда ничего.

— Черт!

Профессор не спускал с него глаз: