Каждый шаг приходилось брать с бою. Деревья враждебно вставали на пути, внезапно выгибая корни, подбрасывая коряти. Силе шел вслепую, руки ощупывали мглу, пытаясь обнаружить препятствие.

Вор задушевно прошептал:

— Так, говоришь, не бросил меня, братец? — Нет.

— Говоришь, не бросил малого?

— А ты б меня бросил?

Челнок промолчал. Они плыли в ночном дегте, застывая от каждого шороха. Позади к опушке подъехали машины, их фары осветили лес.

Мощный голос гаркнул в громкоговоритель:

— Сдавайтесь!

Ошалело лаяли псы, карманные фонари просвечивали кустарник.

— Майор Дашку, — проскрежетал вор. — Начинается цирк…

Он лежал на спине Беглого, оберегая больную ногу. Профессор попытался сориентироваться. Справа был темный овраг. Он спустился в него задом наперед, держась за бурьян.

— Это последнее предупреждение, — продолжал майор. Он выждал несколько секунд, затем скомандовал: — Огонь!

Беглый шел вниз по течению. Ручеек омывал ему сандалии, указывая путь. Димок смотрел на небо:

— Сука!

Беглый поднял глаза. Луна своим серпом жала сизые облака. Тонкий свет расколол темноту, наполнив лес тенями.

— Тянешь еще, братец? — спросил вор. — Тяну.

— Знаешь, мне все время казалось, что ты хочешь от меня отделаться.

— Когда хотел, я тебе сказал прямо. Вор вздохнул:

— Теперь я сожалею, Профессор…

— О чем?

— Я тебя за простофилю держал, всю дорогу с подковыркой…

— Брось ты.

Димок растерянно вертел головой, вглядываясь в тени. Он пробормотал в нерешительности:

— Хорошо, дя Беглый. Так держать!

Вес вора казался непомерным. Профессор тяжело дышал. Вода хлюпала под подошвами сандалий. Он остановился и повернул голову назад. Огни карманных фонарей надвигались полукругом, тщательно прочесывая лес.

Силе ускорил шаг. Неожиданно овраг раздвоился.

— Правей, братец, — прошептал вор.

Силе продолжил путь по ручью. Вор провожал внимательным взглядом крутые голые берега, лишь на самом верху поросшие кустарником.

Сзади донесся голос майора:

— Припомните наш разговор по телефону, господин профессор!

— Чувствует себя хозяином положения, — сквозь зубы заметил Беглый.

Он запыхался. Димок изо всех сил старался поддерживать его дух:

— На — кась, выкуси, господин майор! Обставим их, помяни мое слово! Вода сбила столку собак, здорово?..

Беглый пропустил мимо ушей его слова, он сжал челюсти и поправил ношу. Овраг мельчал, вскоре ручей вывел их на плоскую равнину.

Димок оглянулся.

— Фора у нас приличная, их еле видно.

Малый сполз со спины Беглого, и тот глубоко вздохнул. Они продвигались ползком, колючки рвали на них одежду, кусты ежевики протягивали шипы вместо рук. Щиколотка вора вспухла, он приглушенно охал при каждом движении.

Во тьме раздался голос майора Дашку:

— Все напрасно, господин профессор, неужели вы этого не видите?

Тонкие полосы света опять наступали им на пятки. Беглый сплюнул в сердцах:

— Хотят взять нас живыми!

— Откуда?! Стреляют, как на учениях!

— Нет, Митря, это они пытаются удержать нас на месте.

— Лево, братец, иди по тропинке.

Тропа снова провалилась в овраг. Выйдя из поля зрения карманных фонарей, Силе взвалил вора на спину и припустил бегом.

Пыль тропинки вилась узкой светлой лентой между цветущими кустарниками. Димок отводил ветки от лица Силе, тараторя:

— Так, голубь, так, будь ты трижды счастлив! Шуруй! Профессор устал, вор казался ему свинцовым, но тем не

менее он продолжал бежать. Кровь стучала кулаками в виски? реальные образы зашатались, уступая место другим, давно забытым.

…Повозка катится к обрыву. Орет младенец, ударившись о борт. Еще двадцать шагов! Еще пятнадцать! Ему ее не догнать, хотя он бежит что есть силы… Правильно поступает Санду Гоаче, разворачивая тележный передок, после того как распряжет лошадей. Чтобы телега не покатилась сама… Сколько ему было тогда лет? Он учился в третьем классе гимназии, приехал на каникулы. Ребенок плакал, а Гоаче с женой пололи далеко на краю оврага. Ему стало жалко малыша, и он решил потешить его, катая туда — сюда на телеге. Он повернул передок…

Над оврагом вспыхнула ракета, осветив окрестности. Майор Дашку снова что-то прокричал. Но Беглый не услышал. Надо догнать телегу, повернуть дышло! Еще десять шагов… Успел! Жена Гоаче с плачем целует ребенка, очумевший крестьянин, белый как полотно, замахивается тяпкой. Он в ужасе бежит к дому дедушки…

Пот лился градом по лбу Беглого, застилая ему глаза, ноша отнимала остатки сил.

…Если бы за плечами не было рюкзака! Когда он выбежал на перрон, мимо проследовал последний вагон. Надо было вскочить на ступеньку… Немцы вошли в город, это был его последний шанс. Он побежал за поездом, скользя по гравию. Проводник подбадривал его жестами, рюкзак оттягивал плечи. Кончики пальцев коснулись поручня. Еще чуть — чуть! Он упал, споткнувшись о стрелку. Из глаз брызнули слезы, он колотил кулаком по земле…

Силе с трудом поднялся. Ладони были исцарапаны, колено кровоточило.

Вор прошептал:

— Остановись, дядя, отдохни!

Дыхание Беглого превратилось в непрерывный стон. Спина горела, ноги заплетались. Он побежал дальше.

…Стой! Стой, негодяй! Крики девушки исчезли вместе с машиной… Они решили пообедать в загородном ресторане. Анджеле очень шло короткое платьице с розами. Такси не было, их посадил частник — смуглый тип с маслеными глазками, то и дело жадно смотревший на колени девушки. Силе вышел первым и протянул руку Анджеле. Подлец резко взял с места, и машина скрылась в лесу. Он погнался за ней, крича в отчаянии…

Тело Беглого пылало жаром. Он шатался, как пьяный, ударяясь о деревья.

Вор испуганно потряс его за плечи:

— Стой, дя Силе, стой!

Они вышли из зоны обстрела. Автоматы трещали где-то далеко, но Профессор продолжал бежать. Кровь залила ему глаза, в уголках выступила пена.

— Дядя!

Огненный обруч сжимал голову Беглого.

Надо догнать телегу… Если не поверну дышло, она провалится в пропасть… В телеге Анджела… Рюкзак… Будь я без рюкзака…

Колеса у телеги железные, они скользят по рельсам… У проводника смуглое лицо, масленые глазки… Он машет, крича: скорее, скорее!

Паровоз углубляется в лес… Анджела кричит…

— Стой, негодяй! — С хриплым стоном Профессор рухнул в камыши.

Он с трудом пришел в себя, будто в жестоком похмелье. Вода была теплой и приятной, тем не менее Беглый почувствовал, что нога онемела.

— Нож, быстро!

— Что случилось?

— Судорога!

Он укололся, и боль исчезла. Вор спрятал нож. Он плыл рядом, не отрывая взгляда от берега.

— Еще не догнали, — Он засмеялся и покачал головой: — Молодец, петух! В жизни не видал такого марафона.

— Я был сам не свой…

— Оно и к лучшему. У тебя из ноздрей пламя пыхало, как из паровоза, слово чести!

— Дошел до ручки… Бредить начал.

— Точно, я думал, ты чокнулся!

— Во всяком случае, был на шаг от этого.

— Слушай, петух, кто такая Анджела?

Силе не ответил. Он плыл на спине, раскинув руки. Его охватила предательская сладкая сонливость, глаза слипались. Вор нахмурился.

— Что с тобой, дядя?

— Не могу больше! Хоть минуточку отдохну…

— Вперед, гад!

— Руки… Руки не слушаются…

— Вперед, слышишь?!

Профессор плыл еле — еле, совершенно обессиленный. Вор повернул голову:

— Вон они!

На берегу замелькали огни — прочесывали камыш, скользили по черной воде. Собаки остервенело лаяли. Беглый стряхнул с себя сонливость:

— Нырнули!

— Спокойно, голубь, слабо фонарям высветить нас. Опять мы их сделали, ась?

И он был прав: рассеянные, ослабевшие пучки света захлебывались в нескольких метрах от них. Профессор изо всех сил старался не заснуть, но отяжелевшие веки падали. Вор это заметил:

— Спусти голову в воду. Так. А теперь встряхни. Если уснешь, пиши пропало — завтра съедят тебя рыбы на дне. Давай, немного осталось, вот он берег!