— И бей, убивай Малыша! Челнок довольно осклабился:
— Ну да я все равно их обдурил. Свихнутым прикинулся.
— И они поверили? — А то!
— Как же тебе удалось?
— Сперва я их завел по случаю пасхальных подарков. Богатеи жратвы прислали. Нам и досталось-то по два крашеных яйца на рыло. — Он засмеялся: — Так я их сунул под зад, сел на них наседкой и давай кудахтать… Глядели на меня мусора, шушукались, не спускали глаз. Назавтра я им скормил второе: полез рукой в печку за горящими угольями, хотел, мол, добыть огня на растопку… На десерт они вызвали" скорую"…
— Ври еще, что сидел в дурдоме! Вор рассмеялся:
— Нет, будь ты трижды счастлив! По пути ушел. Проехали село Тылмач, что рядом с Сибиу, и мои стражи сошли, по нужде. Ночь, темень, только меня и видели!
Они болтали допоздна. У Силе слипались глаза. Он зевнул так, что хрустнули челюсти, сунул под голову корзину и растянулся у костра.
Глава VIII
ДИМОК ИЗБЕГАЕТ ЗАПАДНИ
— Никто не дал бы приют двум беглым! Доктор улыбнулся:
— Ошибаешься, дорогой, люди бывают разные…
Профессор проснулся с тяжелой головой. Всю ночь шел дождь. Небо сливало щелок, заполняя утро липкой грязью. Стены пещеры роняли холодные слезы, пахло холодом и одиночеством.
Димок метался во сне, кусал корзину, упрямо мотал головой, бормотал бессвязные слова.
Силе хотел было разжечь костер, но спички его не слушались, отсыревшие головки крошились. Он плюнул и пустился, повесив голову, по запутанным тропинкам прошлого.
Перед ним проносились давнишние образы, пожелтевшие от времени, словно открытки, которые никого уже не интересуют, потому что время стерло их краски, не известно, кому они адресованы, и отправитель давно скончался.
…Анджела слушала и не слышала его, это было ясно. Она привычно улыбалась. Начало конца. Стены комнаты надвигались, давили, как ледяной грот.
"О чем ты думаешь, Анджела?"
"Что такое?"
"О чем думаешь?"
"Естественно, о тебе…"
Казалось, она говорит из другой комнаты. Что бы он ни рассказывал, смешное или грустное, как бы потрясающа ни была новость, ее улыбка оставалась неизменной. А эти невыносимые паузы… Для обычных прогулок постоянно оказывалось слишком холодно или слишком поздно. Она часами сидела за книгой, забывая перевернуть страницу.
"О чем ты думаешь, Анджела?"
Сердце Профессора сжалось. Покинутое ласточкино гнездо…
Проснулся Димок.
— Доброе утро, дура!
Силе не ответил. Он продолжал смотреть сквозь паутину дождя.
— Ты чего, кляча? Не с той ноги встал?
— А тебе и во сне черти покоя не дают? Вор вздрогнул.
— Что, трепал языком?
— Беседовал с майором Дашку…
— Правда?
Челнок весь напрягся. В глазах — паника. Силе покачал головой:
— Ты что-то затаил в душе!
— Чепуха… — Димок потянулся до хруста суставов. — Скверная погода, чтоб ей пусто было!
Силе продолжал его разглядывать, и вор сказал раздраженно:
— Чего уставился, человека, что ли, не видал?
— Ты разве человек?
— Послушай, дорогой, если тебе тошно, иди пройдись. Мне не до юмора. — Димок переменил тему: — Не видишь — газ погас. Дай-ка спички, сварю кофий…
Силе протянул ему коробок. Димок чиркнул несколько раз и плюнул.
— Дьявол! Все к одному! Что будем делать? Сидишь как дурак на именинах…
— Жду, Митря. — Чего?
— Отдыха в твоей берлоге.
— Какой берлоге, будь ты трижды счастлив? Глаза Беглого сверкнули. Он сказал сдержанно:
— О которой ты мне говорил у Тасе Попеску. Где нас всю жизнь никто не унюхает. Примерно так ты выступал, когда упрашивал взять тебя с собой.
— Да неужели?
— Не играй с огнем, Митря!
Вор ковырял палкой потухшие угли. Глянул на Беглого и поднял руки вверх.
— Сдаюсь!
— Повторяю, не играй с огнем!
— Дя Силе, золотой ты мой, — предусмотрительно отступил Димок, готовый спастись бегством, — я тогда баки тебе заправлял.
_ Что-что?!
— Натрепался.
Беглый потемнел лицом и поднялся со сжатыми кулаками. Недоносок сиганул в дождь. Он спрятался за скалу, не спуская глаз с Профессора.
— Запомни, Челнок, я тебя прикончу!
Челнок промок до нитки и дрожал как осиновый лист, но не смел приблизиться.
— Прости меня, дядя, не наври я тогда, ты бы меня не взял.
— А о том, что я ради тебя подставляюсь, ты не подумал?
— Я…
— Что сам чуть не сорвался, когда ты повис на одной руке, забыл?
— Что ты, дядя, такое не забывается!
— Ради чего я все это делал, Митря? Ради твоих красивых глаз? Чтобы нюхать твои ходули по ночам? Выходит, я держу корову, а ты ее доишь!
— Расплачусь я, господин профессор, сквитаемся! Все, что наворую, — твое. Пашой заживешь, в ус дуть не будешь!
— Митря, Митря!
— Другого выхода у меня не было, пойми ты это. Теперь я пуст, но подфартит же и мне когда-то! Озолочу тебя, дай срок, один бы только взломчик сделать!
— Ты еще и дурак к тому же!
— Почему, дя Силе? Без казны — хана. На что жить? Совать же надо налево и направо…
Беглый задумался. Димок почувствовал слабинку и затараторил:
— Сам ты воровать не умеешь, это трудная профессия. Тебе нужен посредник. Так, что ли?
Силе показал ему спину:
— Заходи, черт с тобой!
— А не вдаришь?
— Ты говорил, что тебе ндравится.
— А вдруг ты переборщишь, да и уложишь! Бей лучше словом…
— Заходи. Разорви кошелку да накинь на плечи. Димок осторожно приблизился.
— Нам нужна казна, паря, большая казна. Хозяина фатеры надо подмазать, чтоб не чирикал, робу надо — по ней же встречают, рисовальщики три шкуры за одну печать сдерут…
— Ты говорил, завяжешь.
— Чего только человек не сболтнет! Я бы завязал, да на что жить? Разве пенсию назначат…
Силе покачал головой.
— Всю жизнь ты, Митря, воровал, а толку?
— Что поделаешь?
— Ничего не прилипло, все равно гол как сокол!
— Вор в бедности подохнет, не знаешь, что ли?
Он примостился в уголке, мокрый и грустный. Беглый потер подбородок:
— Ты знаешь, за что я сел? — Нет.
— Врешь, тебе Трехпалый сказал. Я убийца, Митря.
— Бывает.
— С тех пор как свет стоит… Убил за… Одним словом, судьба. Шесть лет просидел вместе с ворами да бандитами, набрался такого, чего другой за всю жизнь не — наберется, но достоинство человеческое сохранил.
— Что такое достоинство? От него не разбогатеешь, помяни мое слово. Говорят, ты человек ученый. А на что она, наука? Грош ей цена в базарный день.
— Найду я себе работу.
— Чего?! Повсюду разослали твое фото. Тут же возьмут.
— Лягу на дно до поры. Есть у меня друзья, коллеги. А там видно будет…
Челнок скептически пожал плечами.
— Бог не выдаст — свинья не съест.
— Так что давай: я — направо, ты — налево!
— То есть распускаем кооператив?
— Каждому свое, Митря.
— Господин профессор!
— Наши пути расходятся.
— Неладно, господин профессор, неладно! Пока к месту не прибились, нельзя расставаться. Вдвоем легче, четыре глаза видят зорче! Не будь меня, продал бы тебя Каиафа — подметальщик, верно? До Бухареста путь далекий, как его пройти в цыганской робе? Сразу мусора рюхнут, и часа не пройдешь! Дома, в Рахове, другое дело! Народу тьма, можно и затеряться.
Беглый смягчился.
— По — своему ты прав.
— Вот именно!
— Дойдем вместе до столицы, а на Северном вокзале — мы друг друга не знаем. Но пока мы вместе, чужого не тронь, Димок! Запустишь руку в карман ближнего — задушу на месте!
— Идет, господин профессор, записываюсь в праведники.
Дождь перестал, но тучи мчались за беглецами, готовые напасть на них в открытом поле. Четыре голые ступни оставляли глубокие следы на склоне оврага. Беглый то и дело поскальзывался, шлепался. Ели протягивали ему руки, и он стряхивал с них воду на голову Челноку.
