В ночи можно было различить два силуэта в дождевиках. То вспыхивали, то гасли огоньки сигарет.

— Пошли бог здоровья тому, кто придумал табак! — пробормотал вор.

— Тсс! Налево кругом!

— С чего это? Иди за мной. — Димок свернул к аллее бедноты, заросшей бурьяном. Деревянные кресты под порывами ветра шатались как пьяные.

Сердце Беглого сжалось. Он вспомнил своего отца на катафалке. Покойный был человеком бережливым, все беспокоился о детях, ради того, чтобы они не знали нужды, отдавал последнее. Как-то осенью он повстречал крестьянина, торгующего виноградом по дешевке. У отца не было корзины, так он снял сподники, завязал тесемками штанины и наполнил их гроздьями… Он отказывал себе в кружке пива, даже в стакане сельтерской. Единственной его страстью была обувь. Он недоедал месяцами ради покупки новых башмаков, трижды на дню чистил их кремом и наводил лоск бархоткой.

Хоронили его в одежде, купленной у старьевщика, и в ботинках с дырявыми подошвами…

Они опять оказались среди мраморных склепов. Вор достал из тайника ключ и открыл тяжелую железную дверь.

— Прошу, Посаженая мать ожидает нас.

Скупо светила лампада. Пахло маслом, смертью. Силе содрогнулся:

— У тебя не все дома! То ты меня в гроб затащил, теперь в склеп, а следующий раз…

— Отправлю на тот свет!

Вор смеялся, скривив рот, прищурившись. Смех этот настораживал Беглого.

— Чего же ты эдешь?

— Все в свое время, голубь. Пока что сиди за своей партой… — Он заметил, что у Беглого заходили желваки на скулах, и положил ему руку на плечо. — Брось, слушай, шуток, что ли, не понимаешь?

— Не понимаю.

— Кусочник! — Он прицельно плюнул в фотографию на камне: — Привет, мадам Маргарита!

— Кто это?

— Патрет-то, а? Весь гарнизон с ума свела! Чины дрались, аки петухи, один даже пулю себе в лоб пустил…

Силе всмотрелся в нежное лицо с большими ясными глазами и кукольным носиком.

— А на вид — сама чистота… — Дану?

— И немного мечтательная… Такие женщины всю жизнь хранят первый цветок, подаренный любимым.

Вор рассмеялся:

— Теперь я понял, почему ты попал в штангу с бабами!

Всем падлам падла! Ясно? Прикидывалась непорочной девой и дурила мужиков, что твоих младенцев!

— Как?

Вор растянулся на полу, заложив руки за голову.

— В те времена богатеи дневали и ночевали в Синае, морем-то заболели только теперь, в последние годы. Раз — и она приземлилась на курорте. Они всем скопом на нее. А сучка свое дело знает: очи в землю да вздохи" пока не подвернется старикашка с набитой мошной. Она тянет его в горы с рюкзаком, по немецкой моде. У живчика язык на плече, а ни гу — гу, за мужика хочет сойти. К вечеру он готов, забыл, как его зовут. Пьют шампанское, потом начинается цирк: не могу, я девственница. Утром фрайер готов поклясться, что это он ее спортил.

— Господи! А дальше что?

— Шлюха в истерику: в окно выброшусь, жизнь мою загубил! И фонтан слез. К обеду кладет миллион за пазуху…

— Фантастика!

— А через три дня — другой. На том и разбогатела, в газеты попала, здорово ей врезал Зизи Шербан куплетом.

— Маргарита… Как ее дальше?

— Врабие, дочь Жижи Паспарола из Милитарь. Отец ее работал по части покера, что его и доконало. Имей я столько деньжат, сколько домов разбила эта маруха!..

— Да уж…

Беглый опять залюбовался фотографией.

— Глядишь — и не верится, прямо ангел… Век живи, век учись!

— И все равно дураком помрешь! — дополнил вор, зевая. — Поспим часок? Глаза слипаются, не могу больше. Ложись рядом.

— Давай по очереди. Один захрапит — второй его толкает. Представляешь, идет мимо патруль и вдруг слышит храп мертвецов…

— Силен! Даром что дура, а нет — нет да и выдаст что-нибудь путное. Чур, я первый.

Уснул он мгновенно. Силе осмотрел тесное помещение. Лампада спокойно освещала лик Маргариты, заполняя утлы тенями. Вдруг он вскочил в испуге, вспомнив историю студентки, закрытой на ночь в склеп. Дурацкая шутка сокурсников дорого ей стоила: наутро ее нашли седой и абсолютно невменяемой. Ее взгляд был прикован к змее, ползавшей по полу…

Беглый стерег сон вора до самой зари, вздрагивая при каждом шорохе.

Димок заморгал. Сквозь вентиляционные отверстия врывался утренний свет,

— Почему ты не разбудил меня на смену?

— Уж больно ты сладко спал, — ответил Беглый устало. — Давай смываться, Митря, не могу я здесь больше. Вор приоткрыл дверь и внимательно осмотрелся.

— Зеленый!

Когда они выбрались с кладбища, Беглый облегченно вздохнул.

— Скажи, Митря, правда, что в склепах водятся змеи?

— Навалом! Но они не ядовитые. Профессор с отвращением плюнул:

— Знай, за эту ночь я постарел на десять лет!

— Боишься их, что ли?

— Не то слово! Хорошо, они не выползли, а то я там бы и остался.

— Тоже мне, мужик. Да я ребенком таскал их за пазухой. Сеструха даже проглотила одну…

— Прекрати!

— Не сойти мне с этого места, если. вру! Она спала в саду с открытым ртом, и змея залезла ей в глотку…

— Кончай! Чокнулся, что ли? Я ж могу кишки выблевать!

— Погоди, дай расскажу, как ее вытащили. Беглый ускорил шаг, Димок засеменил следом.

— Привязали ее ногами к балке. А на пол поставили таз с горячим молоком. Змея почуяла и…

Силе позеленел:

— Как двину! Нарочно измываешься? Я же их не выношу! Даже в кино, когда показывают змей, отворачиваюсь.

— Не заливай!

— У каждого свой пунктик, у меня — змеи и мыши…

— Ну, уморил! — Однако Димок тут же вспомнил: — А ты мне плел, будто намылился туда, где не ступала нога человека. Что б ты, братец, делал в пустыне, где гады кишат?

— Больших я не боюсь.

Они сели на скамейку в парке Свободы. Беглый достал сигареты.

— Еще одна ночь миновала.

— Бог милует. — И Димок уточнил: — Пока…

— Что ты предлагаешь?

Челнок курил, глядя в землю. Затем сказал со вздохом:

— Тут нам не жить, дя Силе. Надо двигать в другую сторону. — Куда?

— Где рыба водится, к морю. В Констанце народу что сельдей в бочке: и нашего, и иностранного, — легче уйти, легче затеряться…

Беглый переломил сигарету в пальцах.

— Чертова на тебе кожа, Митря!

— Весь я чертов, до сих пор не расчуял?

— За братцем Тити гоняешь! — Я?!

— На мокрое дело тебя тянет, Димок, не будет тебе покоя, пока не выпустишь кишки младшему Зуграву! Ты сам говорил. Говорил или нет?

Вор сверкнул зубами.

— Другой коленкор!

— Возможно, но как бы тебе не сгореть!

— За кого ты меня имеешь? Дурья твоя башка! Что ж я, сам полезу в полосатую робу? За ним мусора гоняют, высунув язык, а тут я в придачу! — Он вздохнул: — Не боись, он свое получит, да только не время теперь. Уговор-то я помню. Веришь мне али нет?

Беглый улыбнулся тонко:

— Допустим,

— Правильно допускаешь. Как почую жажду крови, свернем кооператив. Лады?

— А вдруг забудешься…

— Ну! Стоит глянуть на твои лопаты. — Вор взял его руку. — Хорош инструмент! Как умно распределил все Всевышний: одних наделил умом, других — лопатами…

— Тебя-то Нижайший всем наделил! Знаешь, сегодня ночью я щупал твою черепушку — рожки искал.

— Чокнутый!

— Иногда я думаю, что ты — это он, тьфу, тьфу! — Силе несколько раз оглядел Челнока с головы до пят, — Ну-ка, Митря, перекрестись!

— Тьфу!

— Давай, давай! Хочу убедиться.

— Ты гляди, а еще ученый человек, профессор! На мыло его! Беглый рассмеялся и покачал головой:

— Пугаешь ты меня, Митря, не знаю, что и думать. В жизни не видал таких глаз, как твои!

Вор вскочил на ноги:

— Опять лезешь?

— Да нет, пошутил. Ты божий человек, Митрий Челнок, он же Димок, божий человек. Пошли в буфет.

Пиво было теплым, рогалики — каменными, стол шатался.

— Будто сговорились! — вздохнул вор. — В случае чего смывайся направо. На вершине холма есть дырка в заборе. Встречаемся на Белу…