Хотя комнату успел наполнить холодный воздух, он все равно не смог вытеснить сладковато — удушливый запах, пропитавший все вещи, — запах горелого мяса и сгнивших цветочных стеблей. Труп лежал ничком на медвежьей шкуре. Падая, Манафу, видимо, пытался схватиться за камин и угодил обеими руками в догоравшие угли — и теперь его ладони представляли собой две черные культи. Пуля, прошедшая навылет под левой лопаткой, проделала в толстом шерстяном пуловере красивого коричневого цвета страшное отверстие.

Смерть любого человека внушает уважение, даже если при жизни никто не питал к нему подобных чувств. Та же самая женщина, что обнаружила тело Рафаэлы Манафу, опустив голову и сцепив на коленях руки, исполняла свой христианский долг возле обезображенного тела человека, с которым ее не могла примирить даже смерть. Ледяной холод, проникавший сквозь распахнутые окна, как бы подтверждал, что между ними никогда не существовало, и теперь уже не будет существовать, теплоты и привязанности.

Дело ясное, живой Аркадие Манафу не вызывал у людей ни симпатий, ни интереса. Однако в скором времени его тело будет восприниматься как нечто самостоятельное, отдельное от него, как звено в сложной, запутанной истории. Сначала надо

установить его личность и время, истекшее с момента смерти, — одеревенение конечностей указывало на то, что прошло как минимум двенадцать часов. Далее — мотивы, по которым совершено преступление, и предположения относительно личности убийцы…

Бледность лица, застывшего в страшном оскале, и отсутствие мертвенной синевы на теле говорили о том, что смерть была насильственной и наступила мгновенно, а вся кровь вытекла через рану.

Липкий, как клейстер, туман продолжал наполнять комнату. Передернувшись от холода, он решительно закрыл окно и кашлянул, пытаясь привлечь внимание женщины. Но она застыла, как ледяное изваяние.

— Вас, по — видимому, не слишком удивило это новое преступление? Почему?

Несмотря на то что слова прозвучали очень естественно, словно в продолжение недавно прерванной беседы, женщина вздрогнула. Она не привыкла к тому, что ее душевное состояние кого-то интересует. Пожав плечами, она продолжала смотреть в одну точку тусклым взглядом. Она замкнулась в себе, и вывести ее из этого состояния было совсем не просто.

Предстоял трудный разговор. Это сомнительное занятие — копание в человеческих душах — следовало бы оставить шефу. Голем всегда старался избавиться от тягостной процедуры, нередко прибегая к уловке, что якобы не удается расположить к себе свидетеля.

— Вы не могли бы угостить меня кофе? — изменил он тактику, пытаясь придать своему общению с Иоаной Горунэ неофициальный характер.

Глаза женщины на мгновение прояснились, но тотчас же опять сделались тусклыми и безразличными.

— Не знаю, — пробормотала она, — могу ли я отлучиться от господина инженера?

— Можете, можете! Вам так или иначе скоро придется покинуть его комнату. Сюда явится множество людей, и ваше присутствие здесь будет нежелательным. Еще раз прошу вас, сварите мне кофе.

Женщина секунду поколебалась. Она взглянула на труп и, будто увидев его впервые, содрогнулась от ужаса. Когда она поднялась со стула, суставы хрустнули, как сухое дерево.

Он прошел вместе с ней на кухню, где было очень тепло, почти жарко. Просто не верилось, что где-то наверху лежит труп.

— Пожалуй, лучше сварить два кофе, — уточнил Голем. — Мой шеф подъедет через несколько минут.

Он вытащил из кармана резиновый мячик и принялся задумчиво с ним играть, наблюдая за автоматическими движениями Иоаны Горунэ. Подождал, пока она нальет ему в чашку кофе, и тогда спросил:

— Вы уже сообщили родственникам?

— Родственникам? У господина инженера больше не осталось родственников.

— Совсем никого?

— Его мать живет в Яссах, — Она дернула плечами. — Господин инженер и госпожа Рафаэла родом из Ясс. Но только старая госпожа не в себе… она выжила из ума, да к тому же ее парализовало.

— Она в доме для престарелых?

— Думаю, да. Вполне возможно, что она уже умерла. Господин инженер не слишком-то ею интересовался.

Кофе был горячий и горький.

— Как вел себя господин инженер после смерти жены?

— Трудно сказать. Он казался разбитым, потому что по — своему очень ее любил… — В глазах женщины показались слезы, — И нервничал, будто что-то грызло его. В пятницу, после похорон Рафаэлы, он не просил меня остаться, и не сказал, чтобы я уходила. Я и решила поступать по — своему. Думаю, буду и дальше за домом приглядывать. Только… у меня есть друг, вдовец. Он живет в Теи и хочет, чтобы мы поженились. Бесплатная домработница ему нужна, — вздохнула она, — но это к делу не относится,,

— Значит, с тех пор вы не разговаривали?

— Да нет, разговаривали, позавчера, в субботу. Он позвал меня к себе в кабинет и сказал, что с вещами госпожи Рафаэлы я могу делать что хочу — он мне их дарит. Вот и все.

— А вчера вы были здесь? — Нет.

Он опять отхлебнул кофе. Женщина присела за маленький столик возле запотевшего окна. Она опустила руки на белую скатерть, продолжая нервно теребить пальцы,

— О чем вы подумали, когда обнаружили труп?

Он услышал, как она судорожно сглотнула. Это был тот же вопрос, который он задал вначале, только теперь сформулированный иначе, да и обстановка для разговора стала более подходящей.

— О чем я подумала? Да ни о чем.

— Вы так спокойно говорите, будто ждали этой смерти.

— Да, — шепотом призналась женщина.

— Почему?

Иоана Горунэ смотрела прямо перед собой. После небольшой паузы она отчетливо произнесла:

— Кто любит жизнь, тот ее и теряет, а кто ненавидит — тот и до Страшного суда промается.

Ее слова имели весьма туманное отношение к их беседе.

Казалось, в данной ситуации они совершенно не к месту. Уж кем — кем, только не любительницей читать проповеди считал он свою визави.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что господин инженер, — покачала головой женщина, — уже давно был не жилец на этом свете,

— Не понимаю.

— Он готовился жить до ста лет. Даже зубочистками не пользовался — дырку в зубе боялся расковырять. Но к чему бы он ни прикасался, все точно мертвело. У него и друзей не было. Уж очень мрачен. Вот жизнь сама и сбежала от него.

— Вы хотите сказать, что, сам того не желая, он готовился к смерти? Почему вы так думаете?

— Про господина инженера нельзя было сказать, что у него ума палата. Вот он и любил пустые и злые разговоры. Все твердил госпоже Рафаэле, что после его смерти все ей останется. Зачем? То ли угрожал, то ли вбивал в голову, что только с ним она может быть счастлива и что всем обязана ему…

Пока что Голем не видел в ее словах ничего, за что можно было уцепиться.

— Ну и что из этого?

— Да то, что человек, который готовится долго прожить, а сам все время о смерти толкует, носит в себе эту смерть. Она не дает ему покоя и, словно рак, поедает изнутри… Теперь-то мне кажется, что у него и был рак.

Стало жарко, рубашка прилипла к спине. Голем почувствовал, как струйка пота скатилась по левому плечу. Встревоженно глянул на часы — тридцать пять минут восьмого. Ребята из отдела экспертизы сильно запаздывали.

— Рак? Так вы думаете, что у него был рак?

— Однажды я застала его с кучей анализов и снимков, — прошептала женщина. — Он очень смутился.

— Во всяком случае, уж не рак продырявил ему грудь.

— Кто знает, А может, он покончил с собой.

— Нет.

— Должно быть, попросил кого-нибудь выстрелить в него. Он был мастер на такие штучки.

— Какие штучки?

— Он был способен извлечь выгоду даже из собственной смерти.

В дверь постучали. Приехали ребята из отдела экспертизы. Щеки у них разрумянились от холода. Он махнул им рукой — наверх, на второй этаж.

— Тебя Патрон разыскивает, — крикнул на бегу один из парней,

Голем попросил женщину, удивившую его своей словоохотливостью, налить еще одну чашечку кофе и пойти вместе с ним.