Все отчётливее становилась задача Красной Ар­мии — наступать немедленно.

Правая колонна частей Красной Армии атаковала Вахшские переправы, но безуспешно. Тогда в устье Вахта было введено судно из Амударьинского паро­ходства. Удалось найти стариков-каюкчи, они оказа­лись отличными лоцманами. Медленно двигалось судно вверх по течению реки, впервые с тех пор, как первые капли воды скатились с ледников в ложе реки. По­ражённые и испуганные басмачи, не посмели даже оказать сопротивления.

Две роты стрелков высадились на левый берег Вахша и быстpo прогнали басмачей. Под прикрытием пехоты совершилась переправа кавалерийского дивизиона.

Коротким ударом красные заняли Джилликуль. Будёновцы вышли на оперативный простор.

Для басмачей появление кавалерии на левом берегу Вахша прозвучало ударом грома. После нескольких стычек части Красной Армии захватили важнейшие переправы на Пяндже-Чубек и Богарак. 17 июля кон­ница вступила в город Куляб.

Так рухнула башня из слоновой кости, построенная Энвербеем. Теперь по всей линии государственной гра­ницы появились советские бойцы, и требовались боль­шая ловкость и умение, чтобы посланцы Энвербея могли пробраться в Афганистан. Армия ислама ока­залась отрезанной, а сам Энвербей почти окружён.

Красная конница не прекращала своего движения ни на час, несмотря на всё возраставшее сопротивление басмачей. Гриневич не давал басмачам покоя. Удар, направленный через Санг и Турткуль, заставил Энвер­бея запрятаться в старинном арке Бальджуана. Но, сломив упорное сопротивление, красные бойцы выбили зятя халифа из Бальджуана и отбросили его на высоты близ Ханабада.

Осталась-единственная дорога на восток, в сторону городка Ховалинга.

Но Энвербей мобилизовал все силы, и 27, 28, 29 июля шли ожесточённые    бои. Басмачи лавами в пол­торы тысячи сабель неоднократно бросались на красно­армейские части, но неизменно их напор и пыл разби­вались о стойкость советских бойцов. В результате трёхдневных упорных боёв, понеся    большие потери, Энвербей отступил к Ховалингу и здесь созвал всех главарей на достопамятный совет, окончившийся столь драматично.

Всю ночь в энверовском стане царили паника и не­разбериха, вызванные выстрелами ишана. Ворвавшиеся вслед за этим в лагерь мюриды Сеида Музаффара от­крыли бешеную стрельбу. В кромешной тьме, не разби­рая дороги, ломая и сметая палатки, юрты, топча друг друга, мчались ошеломлённые растерянные массы конных и пеших людей. На рассвете появилась вблизи красная конница. Паника стала всеобщей. Ибрагимбек бежал один из первых. Он не любил, когда пули свис­тят над ухом.

Армия ислама ещё носила своё громкое название. На самом деле она состояла сейчас из деморализован­ных банд, слабо связанных друг с другом.

В ночь на 4 августа из Бальджуана на  Ховалинг  двинулись две колонны: правая — по долине реки Кзылсу, в составе 2-го батальона, 2-го эскадрона и взвода артиллерии, и левая — в  составе   15-го и 16-го кавалерийских полков через высоты севернее Кзылсу. Днем 4 августа  произошла стычка  красной  конницы с передовыми частями противника. В восьми верстах от города  Бальджуан  было решено остановить  против­ника. Опасались, что он уклонится от боя. По агентурным сводкам, крупнейшие басмаческие вожаки переполоши­лись. Они чувствовали, что поражение армии ислама грозит им гибелью. Что произошло с Энвербеем и его штабом, никто ничего не знал, но именем зятя халифа действовали его правая рука Давлет Мингбай и турки. Плетьми, палками, расстрелами наместе басмачи беспо­щадно загонялись   под заколебавшееся зелёное знамя пророка. В общей суматохе, неразберихе  промелькнула круглая персидская шапка господина персидского купца Мохтадира Гасана-эд-Доуле Сенджаби.  Многозначитель­ная фраза его облетела всех воинов ислама: «Английские пушки уже близко, о правоверные». Больше господина купца никто не видел, как никто не видел и английских пушек.

Большие конные массы басмачей тем не менее на­капливались в ряде пунктов.

Для решительного удара назначили 16-й кавполк. Кон­ники двинулись в обход сопки, чтобы отрезать путь от­ступления группе главного энверовского  командования.

1-й эскадрон двинулся в лоб на сопку, 2-й эскад­рон — с юга, 3-й эскадрон — с северо-запада.

Склон сопки был очень крут, и 1-й эскадрон при­шлось спешить. С гребня сопки противник вёл сильный прицельный огонь. Рассыпавшиеся в цепь красные кон­ники были очень малочисленны. Тем не менее эскад­рон выполнил свою задачу с честью.

Ночная тьма скрыла от посторонних глаз, что творилось в долине.

Наутро боевая обстановка прояснилась. И проясни­лась не в пользу красных частей. Организаторские спо­собности Давлет Мингбая сказались с полной си­лой. Ему удалось сосредоточить мощный ударный кулак.

Первый эскадрон оторвался от своих, расстрелял почти все патроны, и когда впереди на гребне сопки показались конные массы басмачей, положение сразу же определилось как тяжёлое, если не безвыходное. Среди басмачей гарцевали кавалеристы во френ­чах.

— Ого, — говорили бойцы, — уж не сам ли Энвер-паша?

Басмачи ринулись вниз по склону и, несмотря на ожесточённый огонь, смяли красных бойцов. Отчаянно отбиваясь, красный эскадрон скатился в долину, пресле­дуемый по пятам озверевшими от успеха воинами ислама.

Басмачи осмелели. Они явно затевали про­рыв. Как выяснилось, позади передового отряда двига­лись грозные массы конницы.

Главари басмачей не обеспечили хорошей разведка и, в пылу преследования, попали под удар 2-го и 3-го эскадронов. Произошла ожесточённая схват-ка. Масса басмачей была порублена. Уцелевшие рассеялись во все стороны.

На поле боя обнаружили труп человека в английском френче, галифе. В нём удалось опознать претендента на престол халифа и эмира великого Турана, вице гене­ралиссимуса, зятя султана турецкого, Энвера-пашу.

Весть о бесславном конце зятя халифа, вице-гене­ралиссимуса турецкой службы главнокомандующего Энвера-паши мгновенно облетела все полки, эскадроны, соединения Красной Армии. Раскатистое «Ура!» неслось над холмами. Конец авантюре! Одной из самых круп­ных авантюр в мировой истории.

— Всё! — сказал Гриневич. — Железная воля пар­тии исполнена! Партия приказала мне, нам, Красной Армии именем революционного народа покончить, раз­громить Энвера, освободить трудящихся Бухары от это­го фанатика и безудержного честолюбца! Энвер хотел земли Туркестана, Энвер получил её — три аршина! Да здравствует партия, да здравствует народ, да здравствует Красная Армия рабочих и крестьян!

Тело Энвера было пронизано пятью пулями, но странно, на одежде не удалось обнаружить и капли све­жей крови.

Как удалось выяснить в дальнейшем, труп зятя ха­лифа пытался вывезти с поля боя его ближайший по­мощник Давлет Мингбай. Но басмача свалил уда-ром сабли Юнус. В пылу схватки он промчался дальше, не подозревая, кому он нанёс смертельный удар.

Через несколько часов Давлет Мингбая нашли в домике соседнего кишлака. Гриневич, забрав с собой Юнуса, прискакал, чтобы лично допросить заместителя командующего.

Но Давлет Мингбай умирал.

Подняв медленно дрогнувшие веки, он всматривался в лицо Юнуса:

—  Ты великий воин, — сказал, наконец, Давлет Мингбай, — мне не зазорно сказать теперь это... Азраил уже взял меня за сердце... Ты умеешь рубить. Твой удар... удар батыра... Кто ты?

—  Я солдат, — сказал Юнус. Он смотрел на рас­простёртого на одеяле врага. Честно говоря, Юнус ис­пытывал не чувство торжества, а скорее жалость к это­му огромному, здоровенному басмачу, последние часы которого были сочтены.

Надо сказать, что в пылу боя Юнуса никто не мог упрекнуть в отсутствии решительности и храбрости. Но вот при виде мёртвых и раненых врагов Юнусу дела­лось как-то не по себе... А тут лежал человек, которого он, Юнус, свалил с коня ударом клинка.

—  Ты солдат! Ты неумытый солдат, раб! — восклик­нул Давлет Мингбай. — Ты не начальник! Увы, мне, мне, могучему воину, перед которым трепетали тысяча ты­сяч врагов... Постой! Не уходи, я вижу по говору и об­личью, что ты такой же таджик, как и я... ты мусульма­нин... И ты, устремившись вперед ногами мужества и отваги, отвернулся от ислама и поднял руку на таджика и мусульманина... Ты вероотступник... Ты пойдёшь в ад.