—  Да хватит вам болтать... Я и сам рад бежать со всех ног отсюда, но Жаннат...

—  А, Жаннат? — протяжно повторил Алаярбек Даниарбек. — Жаннат не маленькая, не  девочка. Не всякая женщина тупа и глупа, — сказал один мудрец по имени Аухади, — если есть тигр, то есть и тигрицы.. Не всякая удостоится быть женой зятя халифа.

—  О чёрт! Вы лучше посоветуйте, что делать!

—  Жаннат понимает... Сказали бы Энверу, что её касались руки прокажённого, и...

Аргамак захрипел и завертелся под доктором на месте, — так резко осадил его Пётр Иванович.

—  Вы думаете?

—  Ну что ж, о её позоре возвестят барабаны, но никто не пожелает ласк женщины, которую... которая спала с махау.

—  Молчите!

Алаярбек Даниарбек только развёл руками — в одной он держал повод, и поэтому конь решительно на­правился в сторону от дороги; в другой — камчу, и конь, вообразив, что сейчас его ударят, помчался по лугу. Известно, что лошадь не может равнодушно переносить, когда её обгоняют. Конь Петра Ивановича кинулся вслед.

—  Что с вами? — спросил доктор, когда они, наконец, поехали шагом. — Вы обиделись?

—  Будь одного цвета  с обществом, — буркнул Ала­ярбек Даниарбек, — если не хочешь быть посрамлен­ным. Вот мы и снова стремимся в пасть крокодила. О локоны! О ресницы!

Так они и вернулись обратно в ибрагимовский двор. Алаярбек Даниарбек предложил передать записку Жаннат с изложением своего плана. Но... Пётр Ивано­вич не смог написать такую записку. Он сидел на кам­не около конюшчи и поджидал, когда появится Энвербей. Он должен был появиться... И он действительно появился, но Пётр Иванович не успел сообразить что-нибудь, как Энвербей в сопровождении десятка своих турок исчез в воротах женской половины.

Внезапно там зашумели, закричали. Крик всё рос, превращался в истошный вой. И среди воплей Пётр Иванович ясно расслышал голос Жаннат. Он вскочил и прислушался.

Мимо прошагал Ибрагимбек с мрачной раздражён­ной физиономией, сжимая в руке огромную камчу. Всем своим видом он говорил: «Подождите, бабы, сей­час я вам задам!» Едва он скрылся за створкой ворот ичкари, наступила тишина, но тут же взорвалась во­плями и криками ещё более пронзительными. Громопо­добный голос заорал: «Гнать её! Бей её!» Ему вторил отчаянный визг и крик.

Алаярбек Даниарбек и Пётр Иванович кинулись к воротам, но их, конечно, не пустили. Они топтались в толпе слуг, басмачей, ничего не понимая. Ворота рас­пахнулись, и Петр Иванович лицом к лицу столкнулся с самим зятем халифа. Красное лицо его, усеянное капельками пота, подергивалось, губы дрожали. Он схватил доктора за портупею на груди и закричал:

—  Проклятие, они хотели, чтобы я женился на про­кажённой! Вы доктор, вы знаете, что это значит. Это заговор на мою жизнь, на  моё здоровье. Клянусь, Ибра­гим ответит!

Он отстранил рукой Петра Ивановича и, продолжая что-то выкрикивать, направился к себе. За ним бежа­ли с растерянными, гневными лицами турки.

Тотчас же следом выскочил из ворот Ибрагимбек. Глаза его бегали, он сгпел и хрипел.

—  Где Энвер?

—  Что с ней? — закричал Пётр Иванович. Он забыл, где он, кто стоит перед ним. Он кричал и тряс Ибрагимбека за отвороты халата. — Что ты сделал с ней?

—  С ней, — растерянно мямлил Ибрагимбек, — с этой дрянью? Она сказала, что она спала с Касымбеком прокажённым...

И, оттолкнув Петра Ивановича, он крикнул ему:

—  Всё равно она тебе не годится. Она прокажён­ная. Мы её прогнали.

Где-то далеко за низкими плоскими домами слы­шались удаляющиеся вопли, свист, улюлюкание. С криком бежали люди; скакали всадники. Казалось, весь кишлак бросился изгонять с позором несчастную Жаннат.

—  Они убьют её!

Пётр Иванович бросился к воротам. Но на этот раз его не выпустили. Ни просьбы, ни угрозы не помогли. Его отвели к Ибрагимбеку…

                                                                                  Разгаданная  загадка легка.

                                                                                                           Хакани

—   Вы знаете, что такое таввакуль?

—  Упование на бога... Слышу часто от эмира... Он начинает с таввакуля и кончает таввакулем.

—  Ну так вот, пусть эмир уповает себе на тавва­куль, а...

—  Но имя его... эмир Сеид Алимхан! Это звучит на Востоке... это знамя.

—  Ни для кого уже не знамя... Эмир — миф, отжив­ший, покрытый пылью и  паутиной символ... Сейчас за ним идёт кучка слепых фанатиков... В игре он битый козырь...

Разговор шёл где-то на берегу беспокойной речки между двумя охотниками. Из них один — купец Мохта-дир Гасан-эд-Доуле Сенджаби — внимательно, но с до стоинством слушал очень высокого, очень тёмного лицом, очень подвижного сахиба в типичном индусском костю­ме, с зелёной сикхской чалмой на голове. Достоинство и важность сахиба измерялись высоко, судя по дорого­му убранству великолепных коней вооруженных саисов, расположившихся шагах в ста.

Поглядывая на белое брюхо лежащей у его ног подстреленной антилопы, сахиб продолжал:

—  Здесь дьявольски жарко, но одно хорошо: нет длинных ушей проклятых негров. Ужасно любят они подслушивать.

—  Чёрт бы их побрал! — охотно подхватил Мохта-дир Гасан-эд-Доуле Сенджаби.

—  Нет, уж лучше продолжим на фарси, — смерил глазами расстояние до группы саисов сахиб, — а  вдруг ветер сыграет с нами шутку... Вернёмся к фактам.

—  Факты? Позвольте тогда представить факты. Бу­харский рынок, завоёванный нами с таким трудом, ускользает. Большевики вышли на линию Вах-ша. Ещё всюду расчёты ведутся только на рупии и на фунты... Доходы мы получаем неплохие. Но золото... я говорю о российских  империалах и полуимпериалах, мы выка­чиваем, и недопустимо потерять страну в двести тысяч квадратных миль... я говорю о торговом рынке... Поло­жение с каждым днем всё острее.

—  Каковы планы большевиков?

—  Красные, как сообщают наши люди, а они есть всюду, даже в штабах, в ближайшие дни нанесут, если уже не нанесли, удар в  направлении Куляб-Бальжуан.

—  О, они не бездействуют.

—  Они встретят отпор... Такие вожди, как Ибрагимбек...

—  Главари разбойничьих банд... Что с нашей базой?

—  В  Кабадиане? Большевики пронюхали об оружии. Оружия там нет... его вывезли. Часть потопили в Вахше, часть доставили в Курган-Тюбе.

—  Чёрт бы побрал Хикса. Он слишком самоуверен. Итак, базы нет. Тогда переправьте немедленно послед­ние партии оружия и амуниции Энверу, пока не поздно. Пусть вооружит имеющийся у него контингент. Сейчас пойдём   на всё... Сэр Уинстон чрезвычайно недоволен. Он требует... Ташкент.

—  О!

—  Дело серьёзное. Надо, чтобы басмачество продер­жалось ещё немного. Поход решён. Этой осенью. На Самарканд, Бухару, Хиву... Только неясно,    кто его возглавит. Кому мы передадим все эти тысячи винто­вок, патроны, пулемёты...

—  Ибрагиму.

—  Туркестанскому Робин Гуду... Храброму Робин Гуду, но он только Робин Гуд... тупой, невежественный...

—  Но он верен нам.

—  Что делает Энвер?

—   Собирает силы... ведёт переговоры с главарями... с Ибрагимом.

—  Придется рискнуть. Пусть Энвер станет полноправ­ным главнокомандующим, пусть собирает силы. Ибра­гиму дайте указание подчиняться Энверу.

—  Значит, оружие передать ему?

—  Послушайте, Петерсен. У вас сомнения? Говорите.

—  Большой караван оружия уже на той стороне... Его повел Хикс. У него задание передать всё Энверу.

—  Пошлите  нарочного. Пусть поделит между Иб­рагимом и Энвером — по-братски.

Сахиб замялся. Мохтадир Гасан-эд-Доуле Сенджаби выжидал.

—  Неприятно одно обстоятельство, — проговорил са­хиб. — Мы получили из Бухары сведения, что Энвер как будто делает ставку на религию, на панисламистское движение... По всей Бухаре кричат: «Борьба с неверными»... не против большевиков, а против... кяфиров.