Так Эсберн Снар, Северный оборотень, спас если не свою душу, то свою честь.
Часть третья
РОЗА ОТМЩЕННАЯ; РОЗА ОЖИВШАЯ
Есть три меча у трех сестер:
Один — из кости: бел, остер;
Второй клинок —редким златом блестит;
А третий из них — колдовской гранит.
Один из них — Разящий Рог,
А второй носит имя Быстрый Клинок;
Третий, алчущий меч — сильнейший из всех:
Он Свободой зовется вовек.
Уэлдрейк. «Баллады Приграничья»
Глава первая
ОБ ОРУЖИИ, НАДЕЛЕННОМ ВОЛЕЙ; СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ; ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ПОИСКОВ
Элрик из всех сил пытался противиться гневу Ариоха — он вытянул левую руку, словно желая ухватиться за ткань времени и пространства и замедлить свой полет через измерения. Он крепко держал свой меч, который завывал в его правой руке; меч тоже обезумел от таинственной сверхъестественной ярости Герцога Ада, который истратил остатки своей временной энергии в этом измерении ради мелочной и преходящей мести. Ариох показал себя таким же капризным, как и любой другой обитатель Хаоса, готовым уничтожить любое будущее, на которое ты питал надежды, чтобы только удовлетворить
свою минутную прихоть. Поэтому-то Хаосу и можно было доверять не больше, чем Закону — который был склонен позволять себе подобные же действия, но только ради принципов, смысл и цель которых нередко были давно утрачены, и это приносило смертным не меньшие мучения во имя Рассудка, чем порождал Хаос во имя Чувства.
Такие мысли одолевали альбиноса, который несся, пробивая барьеры мультивселенной, — несся чуть ли не вечность, поскольку когда вечность ускользает от сознания, то вскоре все, известное сознанию, превращается в мучительную агонию ожидания, которому никогда не суждено сбыться. Вечность — это конец времени, конец страданиям ожидания. Это начало жизни, жизни безграничной! Так и Элрик пытался постичь красоту и сверхчувственное изящество этой обещанной идеальной мультивселенной, неизменно пребывающей в состоянии преображения между Жизнью и Смертью, между Законом и Хаосом, в состоянии, принимающем все, любящем все, защищающем все, в состоянии постоянно изменяющихся обществ, естественного разума, милостивой природы, эволюционирующих реальностей, извечно вкушающих различия между собой и другими, различия, пребывающие в гармоничной беспорядочности — беспорядочности естественного и известного мудрым состояния, в котором пребывают все существа, все миры; это состояние воспринимается некоторыми как некое всеведущее существо, как идеальная Сумма Вечности.
Вселенная за вселенной поглощали, а потом извергали его, и альбинос думал: человеческая любовь — вот наша единственная постоянная, единственное качество, посредством которого мы можем победить неуязвимую логику Энтропии. При этом меч задрожал в его руке и, казалось, попытался освободиться, словно испытывал отвращение перед таким сентиментальным альтруизмом. Но Элрик цеплялся за меч как за единственную свою реальность, единственное, что давало ему безопасность в этом безумии разорванного времени и пространства, где значение цвета приобретало все более глубокий смысл, а значение звука становилось неизмеримым.
Он все сильнее сжимал рукоятку Буревестника, поскольку его адский меч пытался двигаться своим собственным путем через измерения. Именно в этот момент Элрик проникся уважением к необыкновенной силе, имевшейся в черном клинке, к силе, которая, казалось, была порождена Хаосом, но не подчинялась ни Хаосу, ни Закону, ни Равновесию, к силе, которая была настолько самодостаточной, что ей почти не требовалось никаких внешних проявлений. Но в то же время сила эта могла быть полной противоположностью всему, что ценил и пытался создать Элрик, словно эта ироническая связь между тоскующим идеалистом и циником-солипсистом символизировала какую-то непримиримую силу, которая, возможно, присутствует во всех мыслящих существах и нашла сверхдраматическое выражение в симбиозе между Буревестником и последним властителем Мелнибонэ…
Альбинос летел за мечом, который прорезал для себя путь, словно бы отвергая власть Ариоха, отказываясь задумываться о последствиях не из эмоций, которые мог бы понять Элрик, а для подтверждения некоего принципа, так же повсеместно поддерживаемого, как и любой из, возможно, менее мистических принципов Закона, словно пытаясь скорректировать некое до непристойности уродливое образование в ткани космоса, некоторое событие, которое он отказывался допустить…
Казалось, Элрик попал в некий ураган, который влек его между измерениями; в мозгу альбиноса, проживающего в этом урагане более десятка других жизней, одновременно возникали тысячи противоречивых мыслей, и он на мгновение становился тысячью других существ. Такая судьба лишь немногим отличалась от той, что была знакома ему, и мультивселенная стала такой громадной, такой невероятной, что Элрик начал сходить с ума, когда попытался понять хоть малую долю того, что совмещалось с его здравомыслием. Альбинос умолял меч остановиться, прервать этот безумный полет, пощадить его.
Но Элрик знал, что меч воспринимал его как нечто вторичное рядом со своей главной задачей: восстановить себя в той точке мультивселенной, которую он считал наиболее отвечающей его статусу… Возможно, это был порыв, не более осознанный, чем инстинкт…
Чувства Элрика множились и менялись.
Розы испускали томительно-сладостный звон, музыка его отца струилась по венам с изумленной печалью... с изнуряющим страхом... словно давая понять, что его время на исходе и скоро у Садрика не останется иного выхода, кроме как навеки соединиться душою с сыном...
Завывающий рунный меч содрогнулся, словно эта мысль нарушала его честолюбивые устремления и логику его собственной безрассудной решимости выжить, не идя ни с кем в мультивселенной ни на какие компромиссы, даже с Элриком, который должен быть уничтожен, как только он исполнит свое предназначение, в настоящий момент не известное никому, даже рунному мечу, который не жил ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, как их понимали обитатели Нижнего, Среднего или Высшего Миров; при этом он сплетал собственную ткань, призывая энергии куда как более мощные, чем все известные Элрику, чем те энергии, которые когда-либо приходилось использовать ему самому, чтобы воздать Элрику за души, не отданные Ариоху…
— Элрик!
— Отец, боюсь, что я потерял твою душу!..
— Мою душу тебе никогда не потерять, сын мой…
Яркая внезапная вспышка жесткого розовато-золотистого цвета ударила по глазам, морозный воздух хлестнул по коже, и послышался ритмический звук, такой знакомый, такой прекрасный, что глаза альбиноса сразу же наполнились горячими слезами, которые потекли по его обледеневшим щекам…
Вот к Кораблю, Который Был,
Принц Гейнор устремился.
И трех сестер смелых пленш он умело,
Чтоб Хаос в мир явился.
Одной сестре имя — Цветок ароматный,
Вторая — Долга Бутон,
А третья — тот Шип, что в грозу не погиб,
Ее дом на крови возведен.
И рыдающий Элрик упал в бережные руки Эрнеста Уэлдрейка, маленького поэта с большой душой.
