Перед уходом он несколько недель читал старинные книги в форме свитков, табличек, листов драгоценных металлов с выгравированными на них древними символами, и сейчас ими была завалена вся комната. Элементали в прошлом помогали ему поддерживать вещи в порядке, но теперь Хаос привел их в такое состояние, что они большую часть времени оставались немощными.

Он снял с пояса меч и бросил его на кровать, застланную шелками и мехами. Он с иронией вспомнил те прежние времена, когда он, бывало, впадал в отчаяние. Какими же мелкими в сравнении с нынешним грузом, отягощающим его душу, казались ему теперь причины, вызывавшие те приступы хандры. Хотя он и чувствовал себя усталым, но все же решил не заимствовать украденную энергию у Буревестника, потому что испытываемая им при этом эйфория сводилась на нет чувством вины. Это чувство владело им с раннего детства, когда он впервые понял, что видит на лице своего отца выражение не любви, а разочарования в том, что он породил больного отпрыска — бледного альбиноса, который без снадобий или колдовства ни на что не годен.

Элрик вздохнул и подошел к окну, откуда открывался вид на невысокие холмы и море за ними. Бессознательно он заговорил вслух, надеясь, что вместе со словами его хотя бы частично покинет напряжение.

— Я не ищу этой ответственности, — сказал он. — Когда я сражался с Мертвым Богом, тот говорил, что боги и люди — это тени, марионетки в представлении, разыгранном до начала настоящей истории Земли, до того как люди взяли судьбу в свои руки. Потом Сепирис сказал мне, что я должен сражаться с Хаосом и способствовать уничтожению мира, в котором живу, иначе история никогда не начнется, а реализация великой цели, предписанной судьбой, будет отложена. А потому я должен пройти все испытания, закалиться, чтобы исполнить то, что мне предначертано, я не должен знать душевного покоя, должен без конца сражаться с людьми и материей Хаоса, должен ускорить кончину этой эпохи, чтобы в какие-то отдаленные времена люди, не знающие искусства колдовства или Владык Высших Миров, могли бы перемещаться по миру, в котором не будет сил Хаоса, где справедливость может существовать реально, а не как некая умозрительная концепция, созданная философами.

Он потер свои красные глаза.

— Значит, судьба делает Элрика мучеником ради того, чтобы в мире мог властвовать Закон. Она вручает ему меч, порождение самого уродливого зла, этот меч уничтожает как друзей, так и врагов, выпивает их души и этим питает Элрика, давая ему необходимые силы. Этот меч делает меня слепым ко злу и к Хаосу, чтобы я мог уничтожить зло и Хаос. Она не делает меня каким-нибудь бесчувственным болваном, которого легко убедить в чем угодно и который готов на самопожертвование, нет, она делает меня Элриком из Мелнибонэ и заставляет меня безумно страдать…

— Мой повелитель разговаривает вслух сам с собой, и мысли его мрачны. Поговори лучше со мной, и я помогу тебе справиться с ними.

Узнав этот нежный голос и удивившись, Элрик быстро повернулся и увидел Заринию. Она стояла перед ним, вытянув вперед руки с выражением любви на молодом лице. Он сделал шаг ей навстречу, но остановился и сердито сказал:

— Когда ты сюда приехала? Зачем? Я же говорил, чтобы ты оставалась во дворце отца в Карлааке, пока с этим не будет покончено. Если только это случится.

— Если только это случится… — повторила она, уронив руки и пожав плечами. Хотя она была еще очень юна, но со своими полными алыми губами и длинными черными волосами держала себя как принцесса и казалась старше своих лет.

— Не спрашивай меня об этом, — резко сказал он. — Мы здесь об этом предпочитаем не говорить. Лучше ответь на мой вопрос: как и зачем ты здесь оказалась? — Он знал, каким будет ее ответ, а говорил лишь для того, чтобы продемонстрировать свое недовольство, которое было следствием страха за нее, — она оказалась сейчас всего в нескольких шагах от опасности — опасности, от которой он уже избавлял ее.

— Я прибыла сюда с двумя тысячами воинов моего кузена Оплука, — сказала она, с вызовом тряхнув головой, — который присоединился к защитникам Ухайо. Я приехала, чтобы быть рядом со своим мужем, если ему может потребоваться утешение. Боги знают, что у меня почти не было возможности выяснить это!

Элрик мерил шагами комнату.

— Я люблю тебя, Зариния, и поверь: будь у меня малейшая возможность, то я был бы сейчас с тобой в Карлааке. Но такой возможности у меня нет. Ты знаешь мою роль, мою судьбу, мой рок. Своим приездом ты несешь мне печаль, а не помощь. Если это дело завершится удачно, мы встретимся снова в радости, а не в страданиях, как теперь. — Он подошел и обнял ее. — Ах, Зариния, не нужно было нам вообще встречаться, не нужно было соединять наши судьбы. В такое время мы можем только приносить боль друг другу. Наше счастье было таким коротким…

— Если мое присутствие причиняет тебе боль, значит, от этого никуда не деться, — тихо сказала она. — Но если тебе потребуется утешение, я буду рядом, мой повелитель.

Он тяжело вздохнул.

— Это слова любви, моя дорогая, только вот сказаны они не во времена любви. Я пока забыл о ней. Попробуй сделать то же самое, и мы оба сможем избежать ненужных осложнений.

Она, подавляя в себе гнев, медленно отошла от него и с едва заметной ироничной улыбкой указала на кровать, где лежал Буревестник.

— Я вижу, другая твоя любовница по-прежнему разделяет с тобой ложе, — сказала она. — И теперь у тебя даже нет потребности освободиться от нее, поскольку этот черный властелин Нихрейна дал тебе оправдание, чтобы ты мог никогда не расставаться с ним. Судьба — так ты это называешь? Судьба! Чего только не совершали мужчины во имя судьбы! А что такое судьба, Элрик, ты можешь ответить?

Он покачал головой.

— Поскольку ты задала этот вопрос в гневе, я не буду на него отвечать.

Внезапно она воскликнула:

— Ах, Элрик, я проделала такой длинный путь, чтобы увидеть тебя. Я думала, ты обрадуешься. А мы говорим с ненавистью.

— Страх! — взволнованно сказал он. — Это страх, а не ненависть. Я боюсь за тебя и боюсь за будущее мира. Проводи меня завтра утром на корабль и как можно скорее возвращайся в Карлаак. Умоляю тебя.

— Как скажешь.

Она вернулась в маленькую комнату по соседству. 

— Мы говорим только о поражении! — прорычал Карган из Пурпурных городов, ударив кулаком по столу. Казалось, даже борода у него дымится от гнева.

К рассвету в зале совещаний остались всего несколько офицеров, сумевших побороть усталость. Карган, Мунглам, кузен Элрика Дивим Слорм и лунолицый Дралаб из Таркеша продолжали разговор о тактике грядущего сражения.

Элрик спокойно ответил ему:

— Мы говорим о поражении, Карган, потому что мы должны быть реалистами. Разве нет? Если поражение неизбежно, то мы должны спастись, сохранить наши силы для нового сражения с Джагрином Лерном. У нас не будет сил для еще одного генерального сражения, поэтому мы должны воспользоваться нашим знанием течений, ветров и территории, чтобы нападать на него из засад на земле или на море. Таким образом нам, может быть, удастся деморализовать его воинов и убить гораздо больше врагов, чем враги убьют нас.

— Хорошо, я принимаю твою логику, — неохотно пробормотал Карган, которого этот разговор явно приводил в беспокойство, потому что если генеральное сражение будет проиграно, это будет означать потерю острова Пурпурных городов, а за ним и материковых королевств — Вилмира и Илмиоры.

Мунглам, изменив свою позицию, проворчал:

— А если придется отступать, значит, будем отступать — лучше гнуться, чем ломаться, но потом возвращаться с других направлений, атаковать, сеять замешательство в рядах врага. Я так думаю, что нам придется двигаться быстрее, чем мы можем, поскольку мы будем измотаны, а при недостатке продовольствия… — Он слабо улыбнулся. — Простите мне мой пессимизм. Боюсь, что он совсем не к месту.

— Нет, — сказал Элрик. — Мы должны смотреть правде в лицо, если не хотим, чтобы нас застали врасплох. Ты прав. А чтобы обеспечить нам пути отступления, я уже послал отряды во Вздыхающую пустыню и Плачущую пустошь — они оборудуют там склады провизии и оружия. Если нам придется отступить до пустынь, то мы окажемся в более благоприятном положении, чем Джагрин Лерн. При этом мы исходим из предположения, что для распространения власти Хаоса им потребуется какое-то время, а его союзники из Высших Миров не обладают абсолютной мощью.