— Ты все видела… и слышала? — пробормотал я задыхаясь. — Они стреляли в меня. Беги… Беги-беги-беги от света!

— Никто в тебя не стрелял. Во всяком случае, сейчас.

Я обхватил плечо Ксаны, на которое было наброшено полупальто из верблюжьей[440] шерсти. (Неужели тот «камель»-«кэ-мел» и впрямь выделывал странные прыжки в воздухе, после того как началась перестрелка? Может быть, я действительно вывел из строя его боковые рули и только потом, потеряв сознание, упал на руки Гумонды.) Обхватив Ксану, я постарался оттащить ее от фонаря-василиска, вокруг которого вились летучие мыши.

Осторожно поведя плечами, Ксана сбросила мою руку.

— Ты один стрелял. Вот что я видела, и слышала, и видела. Ты неожиданно бросился на эту мусорную кучу, а может, и не мусорную. Бросился и начал палить. Почему ты стрелял, Требла, в копну сена?

Да, видимо, около часа ночи Ксана облачилась в свой халат-рясу и накинула поверх него пальто; не спеша попыталась хоть как-то одеться для улицы. На лице ее лежал слой ночного крема. Под фонарем-василиском оно блестело, словно его посеребрили; казалось, Ксану уже не смущают летучие мыши.

— «Поверьте, сударыня, быть излишне чувствительной, право же, неразумно». Помнишь, Требла? Ты сказал мне это месяц назад. Когда я убежала вечером из дома в «Акла-Сильве». Потому что они… Максима Гропшейда… когда я… когда ты обнаружил меня на той скале у берега. Тогда ты и сказал эту фразу. Процитировал фразу из репертуара пратеровского балагана. Кукольного театра маэстро За…

Разгоряченный бегом, я почти сорвал с шеи младенчески-голубой шарф Полы.

— Заламбучи.

— Отец мой погиб. — (Она не сказала Гюль-Баба.) — Но я не дам отравить себя. Отравить себя тоской. Я на третьем месяце. Малыш. Нннет… Никогда больше я не назову тебя так. А случилось это со мной, наверно, после того как ты спустился с Сильвретты. Но потом, сидя здесь наверху… вот уже целый месяц, мы не нашли, что сказать друг другу. Не нашли, что сказать. Да?

Ульрих Бехер, уже знакомый советским читателям своей повестью «В начале пятого» (издана в русском переводе в 1971 г.), — весьма заметная и непростая фигура в современной немецкоязычной литературе. Он родился и провел свои юные годы в Берлине, где и состоялись его литературные дебюты; затем несколько лет жил в Австрии и по сей день является гражданином этой страны; его мать была швейцарского происхождения, он был издавна связан родственными узами со Швейцарией, и в последние два десятилетия его постоянное местожительство — Базель. Авторы энциклопедий и справочников порой затрудняются определить, к каким писателям отнести Ульриха Бехера — к немецким, австрийским или швейцарским.

Сама неясность этого вопроса не случайна и весьма показательна. Она фокусирует в себе обстоятельства, характерные для судеб европейской интеллигенции середины XX века и вместе с тем сказавшиеся на некоторых индивидуальных особенностях творческого облика Бехера, особенностях проблематики его произведений и их художественной формы.

Ульрих Бехер родился 2 января 1910 года в Берлине. Его общественное сознание формировалось в годы Веймарской республики, и его левая демократическая ориентация, его резкая враждебность милитаризму и национализму определились довольно рано — еще в бытность студентом Берлинского университета. Столь же рано пробудилось и его многостороннее творческое дарование. Он увлекается изобразительным искусством и становится учеником и другом знаменитого революционного художника-графика Георга Гросса, сближается с кругом близких тому людей, среди которых были режиссер Эрвин Пискатор, писатель Макс Герман-Нейсе, художники Джон Хартфилд и Макс Пехштейн, издатели Виланд Херцфельде и Эрнст Ровольт и др.

В 1928 г. в Германии разразился скандальный судебный процесс против Георга Гросса. За издание антивоенной литографии «Христос в противогазе» он был осужден по обвинению в богохульстве. Под впечатлением этой ханжеской расправы над любимым художником Бехер (присутствовавший на суде и ведший неофициальную протокольную запись заседаний) создает одно из первых своих литературных произведений — пьесу «Никто». В этой «современной мистерии» молодой автор изобразил фантастическую ситуацию — воскрешение во время спиритического сеанса и возвращение к людям Христа. Проповедуя любовь и добро, Христос — заступник и вожак угнетенных — погибает вновь, на этот раз став жертвой заговора капиталистических концернов и националистической военщины. Осуществить постановку пьесы в условиях стремительно фашизировавшейся Германии Бехеру и его друзьям не удалось (премьера состоялась лишь значительно поздней — в 1936 г. в Швейцарии, в Берне). Но в 1932 г. Ровольт издал том его рассказов «Мужчины совершают ошибки». Не прошло и года, как эта книга вместе с выдающимися произведениями человеческого духа была брошена беснующимися коричневорубашечниками в костер во время варварской церемонии сожжения неугодных фашистам книг.

Гитлеровцы еще раньше имели с писателем свои счеты. В 1932 г. он участвовал в схватке с ними в стенах Берлинского университета, поэтому после прихода их к власти оставаться в Германии Бехер не мог. Впоследствии он писал в своей автобиографии: «В 1933 г. в ночь поджога рейхстага покинул Германию, чтобы избежать — будучи ее самым младшим «дегенеративным писателем» и младшим членом круга Георга Гросса — опасности ареста». Начинается эмигрантская одиссея. Бехер поселяется в Вене, получает австрийское гражданство, но в 1938 г., в день вступления в Вену немецко-фашистских войск, вынужден бежать дальше, в Швейцарию (где еще раньше, в 1936 г., вышла его вторая книга, сборник рассказов «Завоеватели»).

Весной 1941 г., когда угроза быть выданным германским властям подступила вплотную, Бехер покидает Европу. Лавируя среди опасностей, с документами на чужое имя он пересекает вишистскую Францию, франкистскую Испанию, салазаровскую Португалию и на испанском пароходе достигает берегов Бразилии. Здесь он проводит три года, сначала в Рио-де-Жанейро, а затем на небольшой ферме в глухой сельве. В 1944 г. он переезжает в США и поселяется в Нью-Йорке. Это последний этап его эмигрантских скитаний.

Беспокойные годы изгнания не создавали благоприятных условий для неторопливой и сосредоточенной творческой работы. Рукопись наполовину законченного романа «Паяц» пропала при переездах. За все это время Бехеру удалось написать лишь несколько баллад и поэм, но зато он активно выступает как публицист в немецких антифашистских изданиях, выходящих в Швейцарии, Франции, Аргентине, Мексике и США.

Накопленные им впечатления, общественный опыт, который он обрел в изгнании, — все это с особой интенсивностью реализовалось в его творчестве в послевоенные десятилетия. В это время Ульрих Бехер завоевывает широкое международное признание как драматург и прозаик. Под его пером оживает во всей своей красочности и драматизме то, что он вынес и видел в Австрии (повесть «В начале пятого»), Швейцарии (роман «Охота на сурков»), Бразилии (пьесы «Самба» и «Макумба»), США (пьеса «Огненная вода», «Нью-йоркские повести», роман «Профиль»). Но где бы, в каких бы уголках земного шара ни происходило действие этих пьес, повестей, романов, они объединены некой глобальной тревогой писателя, сознанием, что в критическую эпоху, переживаемую ныне человечеством, в эпоху кровавых фашистских преступлений, войн, террора, империалистической агрессии, термоядерных угроз, судьба рода человеческого неделима, а идея замкнутого, изолированного существования народов и стран — не более чем уже изжившая себя иллюзия.

Столь же иллюзорными писатель считает и всяческие мечты о тихом личном счастье, независимом от общественного состояния современного мира. Обывательскому эскепизму Бехер противопоставляет активную позицию, социально-политическую ангажированность художника на стороне сил мира и демократии.