Затем голос попа смягчился.

— Мы братья, Николис, — сказал он, — и мы должны быть перед людьми одного мнения — моего… Ты понял?

Учитель хотел было крикнуть: «До каких же пор? У меня тоже есть свой ум и собственное мнение, я не согласен с тобой, не подпишусь я под этим несправедливым делом! Я выйду на площадь и поведаю людям правду!» Но вместо этого он направился к двери, промолвив:

— Спокойной ночи!

— Ну и потеха! — пробормотал поп, осушив стакан с вином. — Собственное мнение, говорит, есть у его милости!

Он сложил салфетку, перекрестился, возблагодарил бога, который посылает людям так много еды и питья, и отправился спать.

— Завтра рано утром, — сказал он громко, — я позову Марфу.

Ранним утром шла Марфа к дому попа, еще больше сгорбившись и бормоча себе под нос: «И на кой черт я понадобилась козлобородому попу с самого утра? Ведь сейчас в конаке проснется этот проклятый байстрюк и начнет орать: мне нужно то, мне нужно это! Сам не знает, чего он хочет, — чисто беременная баба!.. Будь осторожна, Марфа, и что бы ни говорил тебе козлобородый, так и знай, — это чертовы козни, это ловушка, бедная Марфа! Смотри, как бы не попала ты в беду!»

Марфа вошла в комнату. Поп сидел на диванчике, скрестив ноги, и шумно потягивал кофе. Глаза его опухли от сна.

Марфа низко поклонилась, поцеловала попу руку и отошла в сторону, сложив руки на животе.

Поп обдумывал, как бы ему лучше приступить к делу.

— Ну, Марфа, — сказал он наконец, — в один прекрасный день ты попадешь в рай, стройная, как только что отлитая свечка. Столько лет ты работаешь у турок, но никогда не забывала христиан; и если у нас большая необходимость, мы, христиане, зовем тебя. Потому-то и позвал я тебя сегодня, Марфа.

«Ну и чертов поп, — думала про себя горбунья, — вот он готовит ловушку, вот уже положил сыр, открыл дверцу… Будь осторожна, бедная Марфа, как бы не попасть туда!»

— Отче, — сказала она, — твое слово — слово бога. Приказывай мне.

— Ты ведь знаешь, что Ибрагимчику нужна женщина. Он хочет, чтобы женщины поплясали перед ним, и он мог бы выбрать кого-либо из них для себя. Экий сукин сын! Это большой позор, лучше смерть! Не так ли, Марфа?

— Лучше смерть! — подтвердила старуха горбунья.

— Но нельзя же портить отношения и с агой. Община кровно заинтересована, чтобы он был на нашей стороне. Ага заявил мне бесповоротно: «Если не найдете женщину для Ибрагимчика, я начну войну с общиной!» Ты понимаешь, Марфа, тогда мы пропали! Ну, так что же делать? Что лучше — найти одну женщину для Ибрагимчика или погубить всю общину? Что скажет твоя милость, Марфа?

— Пусть пропадет община! — ответила старуха, которая думала, что угадала мнение попа Григориса.

— Боже упаси! Что я от тебя слышу, Марфа? Чтобы пропала община? Чтобы пропали христиане? Помяни меня, господи! Нет, нет, Марфа, подумай-ка хорошенько!

— Я подумала, — сразу ответила Марфа. — Нужно подыскать ему женщину.

— Браво, такой я тебя и люблю, дочь моя! Ты знаешь, какую он хочет? Кругленькую, беленькую, как свежеиспеченный хлеб, и честную…

— Кругленькую, беленькую, как хлеб, и честную… Гм, что тебе ответить, отче? Я такой не знаю…

— Ну-ка, подумай еще немного, дочь моя, ты меня очень обяжешь…

— Что тебе ответить, отче? Всех я мысленно перебрала; одна кругленькая и честная, но не беленькая, другая беленькая и честная, но не кругленькая…

— Ты знаешь, о ком я подумал? О Пелагее, старшей дочери Панайотароса, и я тебе скажу, почему…

— Но она не беленькая, батюшка! Разве ты не знаешь, что ее дразнят черным горшком, кляксой и еще…

— Это не имеет никакого значения, чудачка! Это легко исправить. Я дам тебе коробочку пудры, она начнет пудриться утром и вечером и станет белой, как хлеб…

— Ну, тогда, дорогой отче, все пойдет как по маслу.

— Но как ты думаешь, она захочет?

— Она? Она же как огонь! Она, отче мой, Ибрагимчик женского рода! Но Ибрагимчик мужчина и откровенно говорит о своем желании, а Пелагея девушка и скрывает его… Ой, и что же это будет, когда соединятся эти два зверя! Стены дома обвалятся!

И старая горбунья захихикала и вытерла рукавом мокрый нос.

— Хорошо, хорошо, — строго сказал поп, — брось ты эти игривые мысли… Давай-ка серьезно подумаем сообща, как все сделать получше. Панайотарос теперь стал сеизом аги, значит, никто не удивится, если Пелагея придет в конак, будто бы повидать своего отца. Ты все устроишь, Марфа, тебе хорошо известны такие дела, ты устроишь, чтобы Ибрагимчик увидел ее. Но заранее нужно послать ей пудру…

Поп встал, открыл шкафчик и достал коробочку пудры.

— Вот она, — сказал священник и положил коробочку на ладонь Марфы. — Скажи ей, что для экономии пудру можно смешивать с мукой.

Старуха в раздумье покачала головой. Она поняла наконец, на что ее толкал поп, и струсила.

— Все это хорошо, отче, — сказала она, — но об одном мы позабыли, а ведь это главное…

— Что такое, Марфа?

— А если об этом узнает Панайотарос? Тогда прежде всего он убьет меня, потом Ибрагимчика, а потом и твою милость! А затем подожжет село… Знай это!

Поп почесал затылок.

— Ты права, он и меня может убить… Но все равно, у нас нет другого выхода. Что же делать? А! Придумал! Я попрошу агу, чтобы он приказал Панайотаросу совершить поездку.

— А если она забеременеет?

— Кто?

— Да кто же еще, отче? Пелагея…

— Да что ты все каркаешь, противная старуха! — закричал поп в бешенстве… — Не забеременеет!

— Откуда ты знаешь?

— Бог велик, — ответил поп, который не знал, что сказать.

— Гм! — отозвалась старая горбунья, — ты думаешь, отче, что бог вмешивается в такие грязные дела?

— Хорошо, тогда договорись с Мандаленьей, — у нее есть лекарства…

«Отойди от меня, сатана, — пробормотала про себя старая горбунья, — дьявол или бог тебя к нам послал?»

— О чем ты думаешь, дочь моя?

— Ты — представитель бога, батюшка, о чем мне думать? Поступай так, как бог подскажет.

— Я борюсь за благо христиан, Марфа, — бог это знает! Он благословит, и все будет в порядке… Будь уверена, дочь моя, и твой труд будет вознагражден…

Глаза старухи заблестели. «Эх, козлобородый, — подумала она, — вот с этого и нужно было начинать…»

— Хорошо, — сказала она, — я рискую головой, но сделаю все, что в моих силах. Пусть и твоя святость сделает все. Бедная я женщина!

— Не беспокойся, Марфа, ты не останешься в обиде… Теперь ступай с богом, позже опять поговорим. Я всегда дома!

Старуха наклонилась и поцеловала попу руку.

— С твоего благословения, отче, — сказала она, — я поняла, что тебе нужно, а твоя милость поняла, что нужно мне. Я сегодня же встречусь с Пелагеей. Подлая самка запрыгает от радости!

— Да поможет тебе бог! Иди! И поскорее приноси мне хорошие новости.

Он покровительственно похлопал ее по плечам и горбу.

— Будет и твоя свадьба, тетушка Марфа, — сказал поп, — подыщу я и тебе хорошего парня, но по-честному, чтобы повенчалась! Чтобы ты избавилась от этих турок.

— Сделай, что можешь, отче, — сказала взволнованно старуха и даже остановилась, — сделай, что можешь, и бог тебе заплатит за это!

И старуха пошла к дому аги, вытирая нос, из которого опять потекло.

— Вот проклятая, — пробормотал поп, едва закрылась дверь, — поверила! Женщины — странные создания, помилуй меня, господи!

Священник с беспокойством ждал день, два, а на третий вдруг открылась дверь и вошел Панайотарос в новой красной феске. Увидев его, поп испугался.

— Что случилось, Панайотарос? — сказал он, поднимаясь со стула.

— Ага прислал меня к тебе, отче.

— И что же он просил передать мне?

— Разве я понимаю? Что-то странное. Передай привет, сказал, Ибрагимчик стал ягненком!

Зима нагрянула внезапно. Грозно нахмурился божий лик. Пошли беспрерывные дожди, подул ледяной ветер с гор, пожелтевшие листья слетели с деревьев, земля превратила их в прах и приняла обратно в свои недра. Глубоко в земле семена набухали, наливались соками, готовились пустить ростки, чтобы уцепиться ими за кочки, за камни и пробить весною корку земли. Ящерицы скрылись в своих норах, пчелы спрятались в ульях, летучие мыши повисли в пещерах виноградными гроздьями. Вся природа замерла в ожидании.