Егорка поспешил отступить в глубь коридорчика. Выйдя на крыльцо, спрыгнул с верхней ступеньки.
— Ну, братцы, оглянувшись на машину за воротами, вполголоса произнес он, — не поверите! Витьку-то, как пленника, привезли. Чего-то натворил он. Кирюшин лупцевать его хотел…
Других новостей Егорка не успел сообщить — на крыльце показался приземистый, широкоплечий Василий Степанович.
— Где тут молодой хозяин? Пошли, Егорий, ворота открывать. Багажник мне разгрузить надо.
Давно настежь не раскрывались ворота. Заскрипели тяжело, где-то треснуло.
— Петли надо смазать, Егорий. Крапиву повыдергивай. Да с корнем ее, лопатой. Эк, разрослась!
Витька-барин так и не открыл дверцу. На территорию Егоркиного двора въехал на машине. Но что правда, то правда: сидел, не развалясь, не оттопырив губы. Видно, и он не представлял, как держать себя со своими недавними врагами, что говорить.
За Витьку сказал Кирюшин:
— Принимайте, ребята, подмогу. Что было там промеж вас, чего не было — вспоминать не будем. Я за ихнюю дурь и вредность попрошу вашего прощения. Как, Егорий?
Егорка только плечами пожал. Растерялся командир. У него просят прощения! И кто? Взрослый! Опять, выручила сестрица. Ясным взором посмотрела на Кирюшина.
— Мы, вообще, не против. Если по-хорошему, то мы очень даже рады. — И покосилась на Витьку за стеклом.
— Ну, разумница! — похвалил Василий Степанович и, обращаясь к сидевшим в машине, сказал: — Что, ребята, прижухли? Музыки ждете?
Витька наконец вылез на белый свет и, как ни старался изобразить на своем лице, что ему дескать папашина мирная затея до лампочки, но скрыть смущения все же не мог. А Петра, как видно, не очень беспокоила выражение его лица.
— Здорово! — сказал он всем и похлопал рукой по багажнику. — Четыре седла привезли. Если требуется, могу и свой драндулет развинтить. В нем и так половины гаек не хватает.
В тот момент именно такие слова и нужны были. Через пять минут в сарае, на Егоркином верстаке, выросла груда седел, цепей, зубчаток с педалями, обрезков труб, втулок, болтов, шпонок. Вот так богатство! Все это рассматривалось, ощупывалось, горячо обсуждалось. Егорка, не боясь испачкаться, взял кольцо цепи, широко развел руки и принялся что-то растолковывать Витьке. А Сережка просил Петра подержать зубчатку, сам же тянулся за второй.
Был здесь и Кирюшин. Стоял, внимательно рассматривал Егоркин чертежик, щурился, хмурил широченные брови.
— Вроде и не хитрое дело, — постучав болтом по щитку и прося внимания, сказал Василий Степанович, — но помозговать придется. Этот чертежик, Егорий, как я понимаю, устарел. Но домой возьму, погляжу еще. — И Кирюшин положил листок в карман. — Сколько, значит, у нас седел? Шесть?
— Еще у меня, — сказал Петро. — Велик старый, а седло еще крепкое. Послужит.
— Семь, — подытожил Кирюшин. — А надо сколько?
— Семь. Как раз, — сказал Витька. — Послезавтра вернется Эдька из лагеря.
— Значит, надо восемь, — словно ставя точку, сказал Егорка. — Вот Владя на будущее лето снова приедет. Ему — тоже.
— Добудем и восьмое, — кивнул Василий Степанович. — Заказ ясен. Отсюда и весь расчет… Лучше, наверно, так: четыре места рабочих, четыре для отдыха…
В дверях показалась Нина Михайловна. Подивилась на такое многолюдное собрание, улыбнулась. Поманила дочку:
— Через двадцать минут — ужин. Владику ехать скоро. Не забыли?
— Помню, — вздохнула Наташа. — Помочь тебе?..
Егорка улучил момент — достал с полки газету и сказал Витьке:
— На пару слов… — Развернув газету, показал черный пакет из-под сахарного песка. — Твой? Честно!
Витька крякнул, снизу вверх взъерошил смоляные кудри волос.
— Здорово испугались?
— Значит, твоя работа. Когда выследил?
— Случайно. Вижу: со станции идете. Ну, и я — за вами. Сам виноват: я за деревом стоял — все было слышно.
— Так. Значит, и шиты…
— Ну, сказал же батя — чего вспоминать?
— Ух-х! — скрипнул зубами Егорка. — Ладно, не будем…
Все хорошо, интересно, просто здорово все. Да не очень вовремя. Пришла Наташа и объявила:
— Василий Степанович (ох, уже и по имени-отчеству узнала!), будете с нами ужинать? Сейчас. А то Владику скоро на поезд.
— Спасибо, разумница, сказал Кирюшин. — В другой раз если. Тоже засиделись… Так, ребята, я все это нарисую, посчитаю и покажу завтра. А там, как говорится, и начнем помаленьку…
Только Кирюшин отъехал, только сели к столу, еще одна машина замерла у ворот — зеленый служебный «Москвич» главного инженера завода, где работала Нина Михайловна.
Заминка произошла, когда решали, кто поедет провожать Владика.
Тетя Нина — это ясно. Но остается еще свободное место.
— Чего же будем от ребят отрываться? — сказал Егорка. — Здесь простимся, дома.
Так и решили. А место пусть будет свободное.
Владик с грустью подержал худую руку дяди Вани и лишь сумел проговорить:
— Выздоравливайте, пожалуйста.
— Будь сделано! — улыбнулся Иван Петрович и добавил: — Помни нас. Приезжай.
Потом с бабой Катей Владик простился, все приветы ее обещал передать. У калитки пожал руку Сережке, Толику, выдержал крепкий хлопок Егоркиной ладони. А Наташа хотела протянуть руку и вдруг сказала:
— А мама как же, одна будет возвращаться? Я тоже поеду.
— Так бы сразу и говорила! — засмеялся Егорка. — А то и слезы не успеешь пролить.
Обошлось без слез. Когда поезд остановился и проводница восьмого вагона сошла с подножки, Наташа обняла Владика и поцеловала в щеку. А что особенного? Родственник же!
— Письмо напишешь?
— Сразу же.
— Точно?
— Вот увидишь.
— Владь, ты — хороший. Ты, может быть, самый хороший мальчишка.
Владик расцеловался с тетей Ниной и поднялся на подножку.
— До свидания, груздик! — помахала тетя Нина рукой.
Самостоятельность
Еще в машине главный инженер не очень понравился Владику. Сидел он прямо и совсем не поворачивал бритой, без единого волоска, головы. Обращался только к шоферу.
В купе он снял пиджак, повесил его на плечики и лишь тогда внимательно оглядел доверенного ему Владика.
— Ну-с, молодой человек, как прикажете располагаться? Нижнюю полку по лотерее станем разыгрывать?
— Что вы! — замахал рукой Владик. — Мне на верхнюю очень хочется. А вы — здесь.
— И я могу быть спокоен? — спросил инженер. — Как-никак, в роли ответственного лица выступаю. Шеф.
— Да я уже ездил на второй полке! (Сколько раз ездил, Владик уточнять не стал.) И ничего. Запросто.
— Они теперь такие! — смешливо сказал горбоносый старик в подтяжках. — Все им теперь нипочем, все на свете им запросто!
Старик Владику понравился. Веселый. Шашки — на столике. Утром наверняка предложит сразиться. Вошла проводница — принесла белье.
Владик протянул рубль и сказал:
— Я сам постелю.
— Ишь, сам! — хмыкнула хозяйка вагона, но возражать не стала: сам так сам.
И Владик, забравшись на полку, не мешкая, принялся за дело. Вполне прилично вышло, не хуже, чем у шефа-инженера.
Не ошибся Владик: утром старик расставил на черных клетках картонки голубые и белые шашки и подмигнул снизу Владику:
— Слезай. Спал, как богатырь. Поглядим, что за игрок.
Владик и здесь не подкачал. В трех партиях из пяти вышел победителем. Не пощадил он и шефа. С помощью нехитрой ловушки снял с доски сразу три шашки и в дамках к тому же оказался.
— Сушите весла! — хохотнул старик.
— Действительно… — главный инженер потер в смущении бритую голову. — Вылезет вот такой из-под стола, пропищит: «Давайте сыграем» — да и оконфузит при всем честном народе.
Старик в подтяжках с удовольствием потирал руки:
— Все правильно! Смена идет! За это самое и до Берлина дошагали.
Совсем нос задрал Владик. Смена! Пуп земли! И как мог, без устали доказывал свою взрослость, самостоятельность. Ходил старику за водой, включал радио, гремевшее под потолком веселыми маршами, собрал и отнес проводнице постельное белье…
