— Ну, поплыли потихоньку? Вдоль берега, — предложила Наташа.

Владик напрасно так смущался и не верил в себя — плыл он вполне сносно, пожалуй, еще лучше, чем в море. Наташа даже разочаровалась: готовилась дать урок, а ученик и руками не хуже ее работает, и не сбивает дыхание. Но не сердиться же на это, в самом деле!

— Рыбу пойдешь со мной ловить? — Наташа отвела рукой пушистую плеточку водяного мха, качавшуюся на воде перед лицом Владика.

— Вместе с ребятами?

— А-а! — небрежно плеснув ладошкой, Наташа рассыпала яркие брызги. — Толик рано не встанет, а Егорка не любит ловить. Все со своими железками… Ты и я пойдем. Вдвоем. Удочки у меня есть. Ты любишь ловить?

На этот раз Владик скромничать не стал.

— Рыбачить мне нравится. На море знаешь каких бычков вытаскивал!

Допроситься брата сходить на колонку за водой Наташа так и не смогла. Чем занят человек — понять невозможно. Сидит в дальнем углу огорода, у куста крыжовника, и молчит. Ягоды, фиолетовые, переспелые, чуть не по наперстку, прямо в рот смотрят, а Егорка — никакого внимания на них. Будто рядки картофельной ботвы, напористо поднявшейся высокими стеблями, интересуют его куда больше, чем ягоды.

— Ну, принесешь ты наконец воды? — в третий раз подступила к нему сестра.

— Вот липучка! Обождать не может! Занят. Не видишь, что ли?

А что можно увидеть? Дармоед, и все! Ждет, когда другие за водой отправятся.

И Владик, пытавшийся разговорить Егорку, ушел ни с чем. На его вопрос, что тот делает, Егорка лишь буркнул:

— Шевелю.

— Чего-чего? — опешил Владик.

— Извилинами шевелю. Не мешай.

Как на это не обидеться! Поморщил Владик губы и отошел. Тем более — срочная работа у него: Наташа попросила насобирать в банку малины. Пирог, сказала, будет вечером печь.

Минут двадцать собирал — как раз банку доверху наполнил. И больше было бы, да горсти три в рот отправил. Наташа так и велела: ягоду — в банку, ягоду — в рот. Только Владик поднялся с банкой на крыльцо, в дверях — молодая хозяйка. Опять с пустым ведром в руке. Очень сердито глянула в сторону длинных картофельных рядков.

— Давай я схожу, — сказал Владик. — Малины набрал. Вот, полная. Как велела.

— Спасибо, — сразу заулыбалась Наташа. — Но ты, наверно, не знаешь, где колонка. Вместе сходим. Еще ведро возьму.

Больше было разговоров, чем дела — колонка была за углом, в каких-нибудь сорока — пятидесяти метрах. Ну ж, Егорка! Расселся на своей грядке, сто раз мог бы сбегать за водой!

Пожадничали они — ведра наполнили до краев. Владик разбежался было нести оба ведра, только с Наташей разве поспоришь! Так вдвоем и несли. Правда, на том невеликом пути сделали остановку. Тяжелые все-таки ведра, как без остановки?

Подув на пальцы с побледневшими вмятинками от дужки ведра, Наташа посмотрела на зеленую крышу Федоринского дома с антенной, на которой сидели два голубя нежного кофейного цвета, и сказала:

— Иногда смотрю на птиц и плакать хочется. Завидую. Тоже раскинула бы крылья и полетела. Над домами, над озером, лесом. Летишь куда глаза глядят. Я во сне часто летаю. Даже обидно просыпаться. А ты?

— И я летаю, — почему-то обрадовался Владик. — Но чаще всего по комнате. Как космонавты в своем корабле.

— Ты, наверно, хочешь стать космонавтом?

Владик потрогал коричневую родинку на щеке.

— Хотят-то многие… Я вот зарядку утром ленюсь делать. И вставать рано не хочется.

— Ай-яй-яй! — карикатурно ужаснулась Наташа и, посерьезнев, добавила: — Это мы и проверим. Завтра на рыбалку пойдем!

Говоря о рыбалке, Наташа и не собиралась спрашивать согласия. Ей, видимо, и в голову не приходило, что Владик может почему-либо отказаться. И не ошиблась: он лишь радостно уточнил:

— А что, вставать очень рано?

— С солнышком.

— А это… когда?

Не поймешь: то ли с сожалением Наташа взглянула на него, то ли с усмешкой.

— Ты хоть видел когда-нибудь, как встает солнце?

Подумав, он ответил:

— Видел. Зимой.

— Зимой и самый ленивый увидит. А вот летом… Ладно, ты сегодня накопаешь червей. Я покажу, где копать. — Наташа подняла свое ведро. — Идем. Надо еще подсобить бабе Кате поставить тесто на пироги…

Наташино распоряжение Владик выполнил на совесть — под старой яблоней, в черной, комкастой земле, накопал столько червей, что Наташа чуть не прыснула со смеху:

— Всю рыбу в озере собрался выловить?

Из-за того, что любительница рыбалки собиралась поднять Владика «чуть свет», тетя Нина сразу после ужина прошла в горенку, разобрала племяннику постель и велела ему ложиться спать.

Владик посмотрел на оконце.

— Тетя Нина, еще видно на улице.

— Ложись, ложись. Наташа ведь знаешь какая: сказала «чуть свет» — так и разбудит. Мычать будешь, брыкаться — все равно не отстанет.

— Хоть полчасика еще.

— А мама-то говорила, что послушный.

При упоминании о матери Владик покорно вздохнул и стал снимать рубашку.

— Посижу минутку, посмотрю на тебя. А то, как приехали, и не видела толком. Закрутилась на заводе… Как ты тут, не скучаешь по дому?

— Что вы! — с наслаждением вытягиваясь под прохладной простыней, сказал Владик. — Здесь интересно.

— Не обижают ребятишки-то?

— Нет. Вместе ходим. Купаемся.

— А Егорка? Он у меня горячий, кулакастый.

— Он, тетя Нина, молчит все. Один сидит. Извилинами, говорит, шевелю.

— Это уж что-то задумал. Ох, фантазер… Весь в отца. Иван-то выдумщиком был. — Тетя Нина вздохнула. — Да и сейчас таким, остался. Все таким же…

Владик тихо сказал:

— Мне дядю Ваню очень жалко. Неужели он всегда-всегда будет так лежать? — Владик прижался щекой к тетиной руке. — А если еще раз сделать операцию? Тетя Нина, а вдруг поправится? Ведь может он поправиться?

— Будем пытаться, Владик, будем… Добрая душа у тебя. Спи, мой хороший. Не буду мешать, а то не выспишься. Закрывай глаза.

Владик послушался, закрыл глаза. А что толку? И пять минут пролежал, и десять, на бок перевернулся — не идет сон. Четвертый день гостит, а кажется, будто месяц живет. Как на экране, возникают лица ребят, Наташи, лицо дяди Вани с глазами, следящими за каждым, кто находится в комнате. Глаза у него светло-карие, с угольными точками зрачков. Живые, даже веселые глаза, и сколько в них в то же время печали. А может, все-таки поднимется дядя Ваня? И встанет, как все люди, на свои ноги? Как было бы хорошо! Владику казалось: ничего бы он не пожалел ради этого. Потребовали бы: отдай палец — отдал бы. А руку?

Представлять, как у него отрезают или отпиливают руку, было так страшно, что Владик не просто закрыл, а зажмурил глаза.

Ни мычать, ни брыкаться Владику не пришлось. Всего-навсего лишь схватился за нос, потер его, чихнул и… проснулся. В горенке с оконцем, где ему отвели место, был полумрак. Владик на миг даже усомнился: а спал ли он? Может, еще вечер? Однако тихий, с отчаянным усилием придушенный смех тотчас все объяснил. Это же Наташа! Пришла будить его.

Стоя над ним, Наташа зажимала ладошкой себе рот, чтобы не рассмеяться во весь голос.

— Доброе утро! Видишь, какой хороший будильник у меня. — И пушистой, пахучей веточкой укропа она провела у Владика под носом.

И вновь рука его судорожно метнулась к лицу, он чихнул во второй раз и теперь уже проснулся окончательно.

— Надо вставать?

— Пора. Слышишь: плотва по воде хвостом бьет?

Владик прислушался. Потом сообразил и сам засмеялся:

— Разыгрываешь.

— Открывай рот!

— А зачем? Пауком хочешь накормить?

— Открывай. А то не получишь…

Наташа положила в открытый рот Владика самый вкусный — из середины — кусочек пирога. Он пожевал, проглотил с наслаждением и сказал:

— Спасибо.

— Не за что. Одевайся. Скоро солнце покажется.

Никогда еще так рано Наташа не выходила из дому. Специально для гостя затеяла такое — поднялась до солнышка.