Сейчас Мишка, вспоминая ее милые ямочки на щеках, улыбался. Он слышал, как рядом посапывает Ишакин, как шуршит газетой Лукин: складывает газетный лист так, чтобы удобнее было отрывать от него на закрутку. Какая-то птаха посвистывала над головой, недалеко орал вечернюю зарю неугомонный петух.

Каждый углубился в свои мысли. Григорию такая тишина не по нутру. Он приподнялся на локтях, потом сел, взял у Лукина газету, чтобы оторвать лоскуток на закрутку. Спросил:

— Ну, чего зажурились?

Первым отозвался Качанов.

— А что же делать, сержант?

— Сказку расскажи.

— Не умею, а то бы рассказал.

Ишакин вздохнул и шумно перевернулся на другой бок.

— Может быть, вы, товарищ сержант? — это подал голос Лукин.

— Что я?

— Ну, какую-нибудь историю?

— Какую же историю? Разве что из сорок первого?

— Крой, сержант, из сорок первого, — поддержал Качанов, — люблю послушать.

— Ладно, так и быть, — согласился Андреев, скручивая цигарку. — Война застала нас на границе. Полк разбомбило в первый же час, а наш батальон уцелел, потому что капитан Анжеров увел его по тревоге из военного городка. Потом мы пробивались из окружения, хватили всякого, но чаще всего вспоминаю один случай.

Сержант прикурил и заметил, что Васенев насторожился — он лежал так же, но чувствовалось, что напрягся.

— Прибился к нашему отряду старшина. Не совсем обычный старшина. Сверхсрочник. До войны кутил у своей знакомой и потерял пистолет. Старшину судил ревтрибунал, дал сколько-то лет тюрьмы. Сидел старшина в Слониме, наши второпях забыли о заключенных, освободили их уже немцы. И вот представьте себе положение старшины.

Сержант глубоко затянулся и сделал паузу. Лукин поторопил:

— Ну и что, товарищ сержант?

Ишакин открыл глаза: ага, и тебя заинтересовало.

— Вот и представьте. Немцы предлагали ему служить у себя — все-таки имел он зуб на Советскую власть. Она его в тюрьму посадила. А он отказался и пошел искать своих, на нас и наткнулся. Капитан Анжеров не поверил ему: могли такого подослать и немцы. Словом, в пиковом положении оказался. И от немцев ушел, и свои не признали.

— Правоверный капитан у вас был, — заметил Ишакин.

— Что ж ему оставалось делать? Старшине он сказал:

— Хочешь быть с нами, добывай оружие в бою.

— Правильно, — сказал Лукин.

— В первом же бою старшина стал добывать оружие. Шальной немец выдвинулся к нам ближе, мы его стукнули. Вот старшина и пополз, чтоб автоматом его завладеть. Уже добрался, взял автомат, а тут его немцы и убили.

— Вот тебе и правильно, — отозвался Ишакин.

— Конечно, правильно! — подтвердил Мишка.

— А человека нет, да? — ощерился Ишакин. — Почему бы этот автомат не подобрать после боя?

— Разве дело только в автомате? — спросил Андреев.

— А в чем же?

— B долге, в чести.

— Трудные для Ишакина понятия, — вставил Васенев.

— Трепалогия, товарищ лейтенант, — зло возразил Ишакин. И вдруг Мишка зашипел:

— Тихо, братцы!

Разговор оборвался, и ясно стало слышно, что где-то играет духовой оркестр. Радио? Нет, не похоже, вишь, как заметно вздыхают трубы. Лукин толкнул Качанова в бок:

— Играют, а?

Теперь уже все отчетливо слышали, что духовой оркестр играл вальс «Амурские волны».

— Можно на разведку, сержант? — спросил Мишка.

— Почему ты меня спрашиваешь?

— Виноват! Разрешите, товарищ лейтенант?

Васенев для важности помешкал, но все-таки разрешил. Андреев даже удивился: как он на это решился? Мишка, закинув за плечо автомат, подмигнул Лукину и выбрался из садика на улицу. Вернулся быстро и был очень возбужден.

— Хлопцы! — сказал он, сияя, как медная пуговица. — Хотите верьте, хотите нет — танцы! Провалиться мне на этом месте — танцы под духовой оркестр.

— Вот это да! — вздохнул Лукин.

— Здесь недалеко культурный садик, есть танцевальная площадка. А девчонки — закачаешься, так бы и остался до конца войны. Хлопцы, куда мы попали?

— Кому война, кому мать родна, — вставил Ишакин. — Шумишь тут со своими танцами.

— Лежи ужо! — огрызнулся Мишка и к Васеневу елейным голосом: — Товарищ лейтенант, на один танец, а? На один, а?

— Отставить, Качанов!

— Иэх-х! Жаль!

— Не переживай, — улыбнулся Андреев. — Напрасно нервы портишь. Видишь, старшина идет? За нами.

— Уже?

И в самом деле, старшина с противогазом и с красной повязкой на рукаве спешил к гвардейцам.

— Кажется, он хочет доложить, что карета подана, — вздохнул Качанов. — Ну, что ж, мы, сержант, готовы. Потанцуем потом, когда вернемся.

Парашютистов ждала полуторка, а на аэродроме — вместительный тихоходный «Дуглас».

«Дуглас». В утробе его, возле двери, у противоположного борта, высился штабель простеженных, как телогрейки, продолговатых мешков защитного цвета. То мягкие парашютные мешки, в которых партизанам сбрасывали продукты и боеприпасы. Видимо, в одном месте летчики сбросят парашютистов, а в другом — мягкие мешки.

Командир «Дугласа», высокий, с черными усиками грузин в меховых унтах, усадил гвардейцев вдоль правой стенки — Васенев сел от двери первым, а Лукин — последним.

Перед посадкой грузин придирчиво осмотрел своих новых подопечных, остановился возле Лукина, покачался на носках и спросил:

— Послушай, дорогой, ты куда собрался? Скажи, пожалуйста, куда?

Лукин растерянно оглянулся на Васенева, не понимая, чего хочет от него летчик. Как это куда собрался? Разве это секрет?

— Почему молчишь? К бабушке в гости собрался, да? В туристский поход собрался? Почему вещевой мешок повесил сбоку? Посмотри, как у них!

Лукин, конечно, немножечко слукавил. Вещевой мешок полагалось пристроить на груди, а Лукин умудрился приладить сбоку, справа.

— Убиться хочешь, да? — не унимался капитан корабля, и Лукин, покраснев, приладил вещмешок на груди, а поверх пристроил автомат.

Сейчас грузин взял у Васенева вытяжную фалу и защелкнул карабинчик за металлическую трубку над головой. Таким же образом зацепил фалы у других гвардейцев.

В центре самолета возвышалась тумба, над ней в потолке зияла круглая дыра, покрытая сверху стеклянным колпаком. Перед вылетом на тумбу встал летчик, по пояс очутившись в стеклянном колпаке, и только теперь Андреев догадался, что купол сделан для наблюдателя. Из него можно было вести круговое наблюдение и стрелять из спаренного авиационного пулемета. Купол мог вращаться вместе с пулеметом.

Удивительное дело, пока было неясным назначение купола, до тех пор Григорий сохранял относительное спокойствие. А тут будто что-то прорвалось внутри, и ему стало не по себе. Почувствовал себя беспомощным и уязвимым. Если до этого не думал ни о чем, то теперь мысли вокруг тревожного и роились. Не было сил от них избавиться.

Что такое «Дуглас»? Тихоходная неуклюжая машина. Не дай бог, ее настигнет быстроходный и маневровый «Мессершмитт». Опаснее того лететь над линией фронта. Там прожекторов и зениток чертова уйма. Зацепит какой-нибудь прожектор самолет и поведет ослепшего летчика на гибель. А ты будешь сидеть в утробе машины беспомощный и неуклюжий — ждать, когда самолет врежется в землю. Не пошевельнешься, не повернешь лишний раз голову, не посмотришь на друзей. Справа чувствуешь горячую руку лейтенанта, а слева ишакинский автомат, который прикладом уперся в бок.

Загудели моторы. Самолет вздрогнул, как живой, подался вперед, подпрыгивая. Затем подпрыгивание прекратилось. Неведомая сила хотела было сдвинуть парашютистов к хвосту, но это ей не удалось. Самолет оторвался от земли и взял курс на запад, в сторону Брянских лесов.

В воздухе Андреев успокоился. Душевное равновесие сопровождало его до конца пути. Перед линией фронта из пилотской кабины вышел командир корабля — грузин с черными усиками — и многозначительно показал пальцем на пол самолета: мол, внизу передовая, хотите — можете посмотреть.