К экзегетическим трудам в более широком плане принадлежат книга «О толковании еврейских имен», этимологический словарь собственных имен Ветхого и Нового Завета, полезный для того времени, но во многих отношениях недостаточно хороший и сейчас бесполезный[2125]; также вольный перевод «Ономастикона» Евсевия (нечто вроде библейской топологии в алфавитном порядке), до сих пор ценный для исследователей древности[2126]. 2. Исторические труды, которых мы уже касались в других местах, важны для истории отцов церкви и святых, для христианской литературы и для истории нравов. Первый среди них — это вольное латинское воспроизведение и продолжение греческой хроники Евсевия, то есть хронологических таблиц самых важных событий в истории мира и церкви до 379 г.[2127] Иероним диктовал этот труд довольно бегло, когда жил с Григорием Назианзином в Константинополе (380). Несмотря на многочисленные ошибки, он внес очень полезный и заслуженный вклад в латинскую литературу, и труд его стал основным источником той небогатой исторической информации, которой владело западное христианство в Средние века. Проспер Аквитанский, друг Августина и защитник учения о свободной благодати от полупелагианства в Галлии, продолжил хронику до 449 г., а жившие позже авторы довели ее до середины VI века. Более оригинален «Перечень известных авторов» («О знаменитых мужах»)[2128], составленный Иеронимом на десятом году правления Феодосия (392 и 393)[2129] по просьбе друга, офицера Декстера. Это первый труд по истории богословской литературы. В нем, в ста тридцати пяти главах, приводятся краткие биографические справки о многих церковных авторах от апостолов до самого Иеронима со ссылками на их наиболее важные труды. Отчасти труд был задуман как опровержение обвинения в невежестве, которое выдвигали против христиан Цельс, Порфирий, Юлиан и другие язычники. Иероним в то время не был еще ярым ненавистником еретиков, он вполне справедлив и либерален в оценке таких личностей, как Ориген и Евсевий[2130]. Но многие из его очерков кратки и слабы, даже посвященные, например, таким важным людям, как Киприан, Афанасий, Василий Великий, Григорий Нисский, Епифаний, Амвросий и Златоуст (ум. в 407)[2131]. Своего младшего современника, Августина, который к тому времени уже создал несколько философских, экзегетических и полемических трудов, он вообще не упоминает. Позже «Перечень» был продолжен в том же духе полупелагианином Геннадием из Марселя, Исидором Севильским, Ильдефонсом и другими, вплоть до Средних веков. Иероним написал также биографии знаменитых отшельников, Павла Фивейского (375), Илариона и заключенного Малха (390), весьма элегантным и увлекательным стилем, но со множеством вымышленных и суеверных дополнений и с чрезмерным восхвалением монашеской жизни, распространению которой он хотел способствовать своими произведениями[2132]. В те времена их читали так же охотно, как романы. Эти биографии и несколько некрологов в память об усопших друзьях, таких как Непотиан, Луциний, Лея, Власилла, Павлина, Павла и Марцелла, — шедевры риторической аскетической агиографии. Они образуют преддверие к легендарной литературы Средних веков с ее неразрывной смесью истории и вымысла, когда историческая истина приносилась в жертву популярному назиданию. 3. Из полемических доктринальных и этических трудов[2133] одни касаются арианских споров, другие — оригеновских, третьи — пелагианских. К первой группе принадлежат «Диалог против схизматиков люцифериан»[2134], написанный Иеронимом во время жизни в пустыне в Сирии (379) в связи с мелетианским расколом в Антиохии; также его перевод труда Дидима «О Святом Духе», начатый в Риме и законченный в Вифлееме. Его книга «Против епископа Иоанна Иерусалимского» (399) и его «Апология» против бывшего друга Руфина, в трех книгах (402 — 403), направлены против Оригена[2135]. К третьей группе принадлежит его «Диалог против пелагиан», в трех книгах (315). Другие полемические труды, «Против Гельвидия» (написан в 383), «Против Иовиниана» (393) и «Против Вигилантия» (продиктован быстро, за одну ночь, в 406 г.), имеют природу отчасти доктринальную, отчасти этическую и в основном посвящены защите непорочной девственности Марии, безбрачия, бдений, поклонения реликвиям и монашеской жизни.
Эти полемические труды, о содержании которых мы уже говорили в соответствующих местах, в целом не очень благоприятно характеризуют своего автора и поразительно контрастируют с его славой одного из главных святых Римской церкви. Из них видно, что он обладал всеми искусствами адвоката и всеми умениями диалектика, но притом был невероятно мстителен и фанатичен, без стеснения пользовался оружием насмешки, издевательства, иронии, подозрениями и хулой, чтобы уничтожать своих оппонентов и преследовать их даже после смерти[2136]. Содержание этих трудов ничем не компенсирует присутствующие в них недостатки, ибо Иероним не был оригинальным, глубоким, систематическим или последовательным мыслителем, так что для роли дидактического богослова он был весьма мало пригоден. В арианских спорах он ничего не говорит о разнице между ουσία и ύπόστασος, оставляя этот важный вопрос на усмотрение Римского епископа Дамаса; в оригеновском споре он вынужден, яростно осуждая всех сторонников Оригена, противоречить своим прежним взглядам, когда он почитал Оригена величайшим учителем после апостолов; в пелагианском споре он руководствовался в основном личными соображениями и на полпути переместился на сторону Августина; он всегда был убежден во всеобщности греха[2137], но в вопросе о свободе воли и предопределении был склонен к синергистским или полупелагианским взглядам, и позже полупелагиане, вплоть до Эразма, очень уважали его[2138]. Он также неудовлетворительно выступает в роли моралиста и практического богослова. У него не было связной системы морального учения, он не проникал в основу и зерно христианского образа жизни, но двигался во внешнем круге аскетизма и игры словами. Следуя духу времени, он нашел сущность религии в монашеском бегстве от мира и презрении к естественным установлениям Бога, особенно к браку; совершенно обратив вспять здравые принципы, он выступал даже за аскетическую грязь как внешний признак внутренней чистоты[2139]. К браку он относился очень презрительно, считая его необходимым злом, нужным исключительно для того, чтобы на свет появлялись новые девственники. Из слов Павла в 1 Кор. 7:1 «хорошо человеку не касаться женщины» он делает совершенно неоправданный вывод: «Следовательно, плохо ее касаться; ибо противоположность хорошему — плохое». Плач Господа над беременными и питающими сосцами (Мф. 24:19) он воспринимает как осуждение самой беременности, как порицание плача маленьких детей, да и вообще всех беспокойств и плодов супружеской жизни. Стараясь умалить значение того неприятного факта, что Петр был женат, он необоснованно утверждает, что апостол оставил свою жену, когда оставил свой невод, а кроме того, «ему пришлось омыться от пятна брачной жизни кровью своего мученичества»[2140]. вернутьсяLiber de interpretatione nominum Hebraicorum, или De nominibus Hebr. (Opera, tom iii, 1–120). Клерик в своих Quaestiones Hieronymianae сурово критикует эту книгу. вернутьсяLiber de situ et nominibus locorum Hebraicorum, обычно под заглавием Eusebii Onomasli‑con (urbium et locorum S. Scripturae). Opera, tom. iii, 121–290. См. также Clericus: Eusebii Onomasticon cum versione Hieronymi, Amstel., 1707, и современное, более удобное издание на греческом и латинском — F. Larsow and G. Parthey, Berlin, 1862. вернутьсяOpera, viii, 1–820, включены греческие фрагменты. Добавляется также Chronicon Проспера Аквитанского (pp. 821–856), а также Apparatus, Castigationes et Notae, автор Arn. Pontac. Мы должны упомянуть также знаменитое отдельное издание Хроники Иеронима и ее продолжений: Joseph Scaliger: Thesaurus temporum Eusebii Pamphili, Hieronymi, Prosperi, etc., Lugd., Bat., 1606, ed. altera Amstel., 1658. Скалигер и Валларси с невероятным трудолюбием и тщательностью издали этот труд, что было очень тяжело из‑за многочисленных хронологических и других ошибок и искажений текста невежественными и небрежными переписчиками. Хроника Евсевия известна теперь и в армянском переводе: изд. Angelo Mai, Rome, 1833. Греческий оригинал утрачен, за исключением нескольких фрагментов у Синкелла. вернутьсяLiber de illustribus viris, или De scriptoribus ecclesiasticis, часто упоминается под заглавием Catalogue. См. Opera, ed. Vallarsi, tom. ii, 821–956, вместе с греческим переводом Псевдо–Софрония. вернутьсяЭту дату указывает он сам, cap. 135, где пишет о собственных трудах. вернутьсяВ самой первой главе он говорит о Втором послании Петра, что большинство отвергает его как поддельное «propter styli cum priore dissonantiam». Ho тщательные исследования приводят к более благоприятному результату в том, что касается подлинности этого послания. В перечень Иеронима входят даже еретики, такие как Татиан, Вардесан и Присциллиан, а также иудеи Филон и Иосиф Флавий, как и языческий философ Сенека. вернутьсяВ самой первой главе он говорит о Втором послании Петра, что большинство отвергает его как поддельное «propter styli cum priore dissonantiam». Ho тщательные исследования приводят к более благоприятному результату в том, что касается подлинности этого послания. В перечень Иеронима входят даже еретики, такие как Татиан, Вардесан и Присциллиан, а также иудеи Филон и Иосиф Флавий, как и языческий философ Сенека. вернутьсяOpera, tom. ii, 1 sqq. В большинстве предыдущих изданий эти Vitae ошибочно помещены среди посланий. К тому же классу произведений принадлежит и перевод Regula Pachomii. Характерно суждение Гиббона (ch. xxxvii, ad Ann. 370): «Истории Павла, Илариона и Малха Иероним рассказывает восхитительно; единственный недостаток этих приятных сочинений — отсутствие правды и здравого смысла». вернутьсяВсе во втором томе изданий Vallarsi (р. 171 sqq.) и Migne (р. 155 sqq.). вернутьсяAltercatio Luciferiani et Orthodoxi, или Dialogue contra Luciferianos. Люцифериане назывались так от имени Люцифера, епископа Калариса на Сардинии (ум. в 371), главы строго афанасьевской партии, которая произвольно рукоположила Павлина епископом Антиохии в оппозицию законному Мелетию (362), потому что последний был избран арианской или полуарианской партией, хотя и объявил немедленно после рукоположения о своей приверженности никейской вере. Позже Люцифер отпал от ортодоксии и основал новую группировку раскольников, которая приняла новацианские правила дисциплины, но в начале V века постепенно вернулась в лоно ортодоксальной церкви. вернутьсяПомимо этого, Иероним перевел несколько посланий Епифания и Феофила Александрийского против сторонников Оригена, которые Валларси включил в собрание посланий Иеронима. вернутьсяО покойном Иовиниане он говорит (Adv. Vigil., с. 1): «Ille Romanae ecclesicae auctoritate damnatus, inter phasides aves et carnes suillas non tarn emisit spiritum, quam cructavit». Он обещал своему бывшему другу Руфину, слова которого извратил и переиначил в угрозу убить его, подать на него в суд за оскорбление чести, а после его смерти в 410 г. писал, с недостойной радостью (в прологе к комментарию на Иезекииля): «Scorpius inter Enceladum et Porphyrionem Trinacriae humo premitur, et hydra multorum capitum contra nos aliquando sibilare cessavit». На основании полемических произведений Иеронима можно составить самое неблагоприятное впечатление о Руфине. Два аквилейских богослова, Фонтанини и Мария де Рубейс, почувствовали себя обязанными защитить Руфина от несправедливых обвинений. См. Zöckler, l. с, р. 266 f. Августин в послании к Иерониму (Ер. Hieron.у 110, с. 10) называет «magnum et triste miraculum» тот факт, что дружба между Иеронимом и Руфином превратилась в такую вражду, и предлагает им помириться, но напрасно. Однако такую перемену легко объяснить, потому что ненависть — это лишь извращенная любовь. Следует помнить, что и Руфин не щадил Иеронима и обвинял его в нечестивости худшей, чем языческая, когда тот в чрезмерном аскетическом рвении назвал Павлу, мать монахини Евстохии, «тещей Бога» (socrus Dei). См. его Ер. xxii, с. 20, ad Paulam. вернутьсяСм. особенно Dial adv. Pelag., 1. ii, с. 4 (tom. ii, p. 744). вернутьсяHe случайно несколько произведений Пелагия, его комментарий на послания Павла (с некоторыми исправлениями), его Epistola ad Demetriadem de virginitate. его Libellus fidei, обращенный к папе Иннокентию, и Epistola ad Celantiam matronam de rations pie vivendi (вероятно, также написанное им), оказались по иронии истории среди произведений Иеронима, как свойственные ему по духу и цели. вернуться«Difficile inter epulas servatur pudicitia. Nitens cutis sordidum ostendit animum». Так писал он к двум дамам, матери и ее дочери, в Галлии, Ер. 117, с. 6 (tom, i, 786). Святой Антоний, патриарх монахов, и другие святые пустынники были того же мнения, мылись редко и причесывались только раз в год, на Пасху (хотя как раз на Пасху‑то им и следовало быть особенно святыми, то есть, по их понятиям, особенно неряшливыми). Как это непохоже на современный принцип, гласящий, что чистоплотность близка к благочестию! Мы, однако, должны судить об этом католическом аскетическом цинизме с точки зрения древности. Даже Сократ, исходя из принципа, что свобода от потребностей божественна, пренебрегал нижним бельем и обувью и удовлетворялся жалким плащом. Но он не отрицал чистоты и упрекал своего ученика Антисфена, который упорно носил грязный и рваный плащ: «Друг мой, тщеславие сочится через дыры твоего плаща». Человек от природы грязен и ленив. Чистоплотность и трудолюбие — плод дисциплины и цивилизации. В этом отношении Европа ушла вперед Азии, а тевтонская раса — вперед латинской. Итальянцы говорят об англичанах и американцах, что те зря тратят мыло. Использование мыла и бритвы — это проверка на принадлежность к современной цивилизации. вернутьсяСм. также его труд «Против Иовиниана», 1. i, с. 7, 10, 12, 13, 15, 16, 26, 33, etc., и некоторые из его аскетических посланий. Отдельные его высказывания о браке казались оскорбительными даже его друзьям–монахам. |
