Для местного населения привозились сукна, холсты, зеркала, нитки, сундуки «московской работы» и различные металлические изделия — ножи, ножницы, котлы, сковороды, иглы. Но вывозились в основном не местные, а иранские и азербайджанские товары, шедшие транзитом через Дагестан в Россию. Можно указать лишь несколько таможенных «явок», перечисляющих товары местного происхождения. Так, в 1733 году астраханский армянин Степан Васильев доставил в Астрахань 64 кошки, 50 лисиц, 12 оленьих кож и 12 «чекалок» (шакалов) всего на 27 рублей 20 копеек. В 1735 году монастырский крестьянин Суздальского уезда Анисим Трофимов вывез из крепости Святого Креста 20 пудов воска на 128 рублей, астраханский купец Ф.И. Смирнов — 20 пудов риса и 30 тысяч грецких орехов{767}. Но поток местных изделий был невелик: в 1729 году из Дербента привезли товары 37 торговцев — всего на сумму 9819 рублей. При крепости собирался большой конский базар, где счет шел на сотни голов, здесь же торговали крупным и мелким рогатым скотом; но военная база так и не стала узловым пунктом транзитной торговли России со странами Кавказа и Закавказьем. Согласно данным гражданской канцелярии крепости Святого Креста, в 1729 году подали прошение о разрешении выехать морем в Гилян, Шемаху, Баку и Решт 26 купцов и торговых людей; в Дербент — 32 человека, в Кабарду — 16, в гребенские городки для торговли и покупки рыбы — 23, в ногайские и другие аулы — 11, морским и сухим путем до Астрахани — 59 человек. Это были по преимуществу мелкие купцы; торговали также горцы-уздени, казаки и «маркитентеры»{768}.
Один из немногих крупных дельцов, москвич Леонтий Симонов, взял на откуп питейный двор в крепости и в 1732 году привез туда 5080 ведер «вина простого» (низкоградусной водки), 260 кулей пшеничной муки и 40 кулей солода — на общую сумму 5044 рубля. Один из самых крупных астраханских «торговых людей» (он имел собственные морские суда), Тихон Лошкарев, в 1728 году привез в крепость Святого Креста 4682 пуда соли, 6570 вяленых сазанов, 521 мех солода и 254 пуда меда; в 1732-м его приказчики доставили туда же 5268 ведер «простого вина», 1969 ведер водки, 340 мехов пшеничной и 20 мехов ржаной муки, 100 мехов солода и 110 пудов меда — всего на 6699 рублей 50 копеек. Он же в 1724 году вывез в Дербент партию промышленных товаров (сукно, подошвы, писчая бумага, ножницы, иголки, булавки, хмель), в 1728-м отправил в Гилян муку, овес, мясо, рыбу, мед, соль, капусту, кожи, а в 1732 и 1734 годах привез в Баку и Гилян товаров на 2710 рублей (580 кож юфти, 828 кож сырых яловичных, 475 неких савров[23] «малой руки», пять тысяч аршин холста). В Гиляне приказчики Лошкарева в 1734 и 1735 годах закупили шелка и тканей на 508 рублей, а в Дербенте — рис и сухие фрукты{769}.
Не случилось и ожидаемого торгового подъема в иранских провинциях: в 1725 году за море с отечественными товарами выехали шесть человек, в 1728-м — 27, в 1732-м — 21 и в 1734-м — 10{770}. Крупных торговцев, подобно астраханцам Алексею Скворцову или Тихону Лошкареву, чьи обороты достигали нескольких тысяч рублей в год, можно пересчитать на пальцах. Богатые столичные купцы восточной торговлей не интересовались — в 1734 году в ней участвовали «московский армянин» Богдан Христофоров, Григорий Колобов и Данила Земской; последний пятью годами ранее основал и свою шелковую мануфактуру; есть сведения о закупке партий шелка-сырца владельцами предприятий Михаилом Евреиновым и Игнатием Францевым{771}.
В 1727 году по данным Коммерц- и Мануфактур-коллегий, в России имелось 11 шелкоткацких и ленточных заведений. Однако не все они ориентировались на иранское сырье: казенный «шелковый завод» в Киеве получал личинки червей из Италии; основанная знатными «интересентами» ( П.П. Шафировым, Ф.М. Апраксиным и П.А. Толстым) «штофная фабрика» использовала шелк из Италии и Китая.
Кроме того, возникали проблемы со сбытом товара и с качеством иранского шелка: специалисты указывали, что он «веема толст, а тонкого выбирают из оного самое малое число»; выделываемые штоф и бархат были заметно «плоше» западноевропейского{772}. При этом предприятия, несмотря на немалые затраты (в дело генерал-адмирала Апраксина и его коллег были вложены 36 672 рубля государственных субсидий и 57 579 рублей из средств самих «господ интересентов», приглашены французские директоры и мастера, закуплены во Франции инструменты и образцы тканей), оказались убыточными: деньги были растрачены впустую, при вступлении в бизнес Апраксина и его коллег в 1724 году группы купцов «налицо не явилось» отчетности о трате более чем 60 тысяч рублей. В итоге министры вышли из дела, а само предприятие было разделено оставшимися купцами-«компанейщиками» на три, а затем на четыре части. Но и вливание новых капиталов (в размере 28 тысяч рублей) не очень помогло: предприятия работали, но, как следует из предоставленных в 1734 году из Коммерц-коллегии в Сенат сведений, их продукция не пользовалась спросом — «купецкие люди в ряды почти не покупают», так как импортные товары были качественнее и дешевле{773}.
Основанная в 1714 году мануфактура Алексея Милютина работала более успешно — благодаря большим казенным заказам. Остальные же предприятия (Р. Воронина и Я. Лебедева, И. Тамеса, С. Павлова) выпускали не ткани, сложные в производстве, а ленты, и их мощности не были рассчитаны на экспорт. Эпидемия чумы и карантинные меры на Волге нарушали товаропоток, так что московским шелковым «фабриканам» приходилось в 1729 году закупать сырье в Италии{774}. Отмеченный в литературе рост числа шелкоткацких предприятий в стране не был связан непосредственно с российским присутствием в Азербайджане и Иране, тем более что имел место не до, а после отказа от заморских провинций: в 1747 году в России работали 29 таких мануфактур, а в 1763-м — 58, хотя высокие пошлины на ввоз импортных тканей, установленные тарифом 1724 года, были отменены еще во времена Анны Иоанновны{775}.
Анализ торговых связей с Ираном в 1720-1760-х годах показал, что динамика как импорта, так и экспорта (основную часть его стоимости составлял шелк) также не имела отношения к завоеванию западного побережья Каспия: торговый оборот не сократился после ухода войск из Закавказья и Гиляна в 1735 году, а, наоборот, к 1740-му вырос в три с лишним раза по всем показателям{776}. При этом по-прежнему 90 процентов товарооборота находилось в руках армянских и индийских купцов, о чем однозначно говорят сохранившиеся книги астраханской портовой таможни{777}. Большинство отправившихся в апреле-сентябре 1725 года «за море» — в Гилян, Энзели, Дербент и Баку — составляли армяне («грузинские», «турецкие», «жулфинские», «шемахинские», «нахчеванские», «кубинские», «ардувильские», «гинжинские» и прочие) и индийские торговцы, индивидуальные и «конпанейщики»{778}.
«Книга записная заморского привозу» 1733 года дает такую же картину: среди десятков армян и индийцев нам встретился лишь один крупный астраханский купец Алексей Скворцов, дважды привозивший относительно крупные партии тканей (на 786 рублей) и орехов и меди (на 1060 рублей).
Кроме него, с грецкими орехами, рисом и чихирем возвращались маркитанты Лаврентий Мухин и Василий Екимов, астраханский лоцман Федор Керженцев; с медным ломом и коврами — «малороссияне» Архип Карпов, Федор Моисеев и Василий Демьянов и «кулуженин» Прохор Дмитриев; их товары стоили от 30 до 300 рублей. Самым крупным «бизнесменом» в этой компании оказался переводчик генерала Левашова Муртаза Тевкелев, возвращавшийся из Баку на родину с нажитым нелегкой службой добром: миткалем, кумачом, изербафом, кисеей, коноватом[24] — всего на 1247 рублей. Оттуда же прибыли и казанские татары Даут Ахтуров и Ибраим Суюшев с платками общей стоимостью соответственно 271 и 200 рублей{779}. Данные Комиссии о торговле показывают, что в 1730 году сумма пошлин за вывезенные из Ирана товары с армянских купцов составила 8136 «ефимков», а с русских — 1238; в 1731-м — соответственно 9834 и 281; в 1732-м — 10 184 и 253 (за две партии шелка, вывезенные купцами Евреиновыми и Федором Мыльниковым){780}.
