В Гиляне ситуация была еще более напряженной. 30 января 1724 года Левашов докладывал царю, что прошедшее «тяшкое лето» унесло жизни многих солдат, и к ноябрю 1723-го у него осталось только 600 здоровых бойцов. Командир приказал подчиненным, чтобы «изнеможение наше сколко возможно от персиян таили, а умерших по ночам хоронили» — следы русского кладбища близ крепости были видны больше стролетия спустя{318}. Купечество как будто стало «умножатца», в Решт прибыли караваны из Вавилона и Тебриза с тремя тысячами вьюков разных товаров. Русские власти нашли с торговцами общий язык и с помощью их «извозчиков» даже перевезли в город провиант из Перибазара. Прибывшие купцы во главе с рештским даругой (чиновником, ответственным за сбор налогов) пожелали осмотреть российские корабли. Левашов устроил им экскурсию с «ласковым приемством» и последующим банкетом, во время которого гости «веселились и были шумны и силны зело»{319}.
Однако рештский визирь Мамед Али-бек (или, по другим документам, Мухаммед Али) и кескерский Мир Азис заняли по отношению к «союзникам» недружественную позицию. В окрестностях занятого русскими Решта местные «воинские собрания» строили укрепления и захватили команду и пассажиров выброшенного бурей на берег русского эверса. Понимая, что бездействие будет воспринято как признак слабости, Левашов вывел отряд в 300 человек и лихой атакой захватил «шанцы» на берегу Энзелийского залива, взяв в плен защищавшего их Делевар-бека и два десятка его людей. Демонстрация силы имела успех: персияне сразу же освободили пленных и отправили их в Решт в «парчовых халатах». Тем временем подошли подкрепления из Астрахани, и в начале 1724 года Левашов располагал 3226 солдатами и офицерами (из них 882 больных); кроме того, на русской службе появилась конная армянская команда из 50 человек{320}.
Ситуация еще более обострилась, когда царь приказал бригадиру обнародовать заключенный с Измаил-беком договор и «объявить тем провинциям, что они уступлены; того ради во имя Господне вступай рядом во все дела, и ежели станут говорить, чтоб подождать, пока шах ратификовать будет, не слушать, но приниматься за полное правление как следует, а кто противиться будет, силою поступать с разсуждением по делу и времяни смотря».
Левашову предписывалось «власть и правление визирское взять на себя… визирю объявить, что ему и его служителям уже делать нечего, того ради чтоб он ехал куда похочет и с добрым манером его отправишь; буде же скажет, что он не смеет ехать без указу шахова, то его силою не высылать, только б ни во что не вступался, и ничего не делал; также и квартиру свою визирскую уступил вам, а ежели что станешь противное делать, тогда его выслать». В том же указе царь требовал немедленно отправить посольство к шаху для ратификации договора и наладить сбор налогов; наметил программу освоения природных ресурсов Гиляна, «где что родится», в том числе селитры, меди и свинца. В отношении других уступленных, но еще не занятых русскими войсками территорий Петр был более осторожен — распорядился «к весне тебе обстоятельно к нам отписать, какие места и провинции своими людьми содержать и управлять можешь».
Другим предназначенным для всеобщего известия указом бригадир назначался «верховным нашим управителем в Гиляне и над всеми по обеим сторонам лежащими провинциями, кроме Дербента, Баки и Астрабада» с теми же полномочиями, «как прежние от шахова величества тамо бывшие управители управляли и чинили»{321}.
В базарный день 23 февраля 1724 года новый «управитель» объявил полученные им повеления вместе с увещевательными «письмами» посла Измаил-бека новым царским подданным; по окрестным селениям их разносили гонцы-армяне. Реакция оказалась неутешительной: гилянская верхушка, по мнению Левашова, была возмущена «лишением лакомств», но оказалась «разномысленной»; тем не менее «военные собрания» вокруг Решта умножились, «дороги заступили и на реках крепости построили и всякими мерами народ развращают и стращают».
Располагавший четырехтысячным гарнизоном бригадир решил не дожидаться объединения «бунтовщиков». Отряд полковника Шипова разогнал их «партию» на реке Пасахани. Вслед за тем Левашов сумел договориться с кескерским визирем — отряд под командованием майора В. Нейбуша без боя занял находившийся в 45 верстах от Решта Кескер, а затем разгромил противника под этим городом: 26 человек было «побито», а в качестве трофеев русским достались 13 пушек, 13 лошадей, брошенные пищали, порох и сабли. На Кескерской дороге от Энзелийского залива была возведена новая крепость, получившая название Екатеринполь. В июле подполковник Капрев во главе отряда в 700 человек после удачного боя занял селение Куч-Испогань и город Лагиджан{322}.
Однако на этом успехи закончились. В июне Левашов признал: «ребели-занты» в бою уступают войскам, но дальнейшее «разширение» российских владений на южном берегу Каспия невозможно. Для дальних экспедиций возможностей не было, а жаркое лето и «нездоровый воздух» подрывали силы войск гораздо больше, чем мизерные боевые потери. 16 июля 1724 года у Левашова из 4706 солдат и офицеров 1270 были больны, а согласно рапорту от 16 сентября, на 1603 здоровых приходилось уже 2264 больных. За два месяца от болезней умерло 853 человека{323}.
Результаты военных действий 1722-1723 годов так и не получили дипломатического завершения. В апреле 1724-го прибывшие в Решт «резидент» унтер-лейтенант флота Борис Мещерский и Семен Аврамов отправились к шаху. Дипломатический вояж превратился в серьезное испытание. Уже по дороге посольскому конвою пришлось выдержать настоящее сражение с четырьмя сотнями повстанцев на переправе у местечка Кесма. В качестве извинений рештский визирь объявил: «Ребята де играли, не изволь гневатца, мы де, сыскав их, жестоко накажем».
Затем послы в течение месяца вели безуспешные переговоры в Ар-дебиле. Тахмасп в беседе с ними уважительно называл Петра I «дядей», однако расчет царя на уступчивость находившегося в безвыходном положении непризнанного шаха-изгнанника не оправдался. Эхтима-девлет и другие министры заявили, что Измаил-бек не имел полномочий на заключение подобного договора, и категорически «отреклись» от его ратификации. «На предложения наши такие дают ответы аки люди умалишенные», — докладывал Мещерский Левашову. К шаху же, которого его слуги «повседневно спаивают», ему пробиться так и не удалось. Ничего не добившись, 24 мая посланцы с трудом выбрались из Ардебиля. Едва они отъехали от города, как их нагнали шахские «приставы» и стали пугать окрестными разбойниками; и «по отъезде их несколька минут спустя, человек с 40 или болше ширванцов конных наскакали и кричали, чтоб они без мучения головы дали себе отсечь». Дипломаты и их охрана четыре часа отстреливались от нападавших и в конце концов пробились; но и далее в нескольких «узких местах» на дороге в них не только стреляли, но и «с гор каменья великие пущали»{324}. Прибывший в июне в Решт с почетом и закупленным в России товаром Измаил-бек ехать к своему государю категорически отказался, предпочитая оставаться на содержании под русской охраной.
Повстанцы стали преследовать тех, кто сотрудничал с русскими, а увещаниям российских властей противопоставляли свои воззвания. 5 июня 1724 года в Решт явился с отрезанным ухом купец Дарбыш Мамес и рассказал, что в двадцати верстах от города в деревне Белесабан был «принародно» избит, ограблен и едва избежал казни. Он и доставил такую «бунтовскую» прокламацию, переведенную на русский язык в канцелярии Левашова: «Старшие и редовые рященские и фуминские и кучеиспоганские. Ведайте вы, которые люди исполняют бригадира бека прихоти и ему служат и в деревнях к старостам ради объявления кто пойдет, и тому кара такая»{325}.
