— Кейси, не обижайся, но как ты все успеваешь? Мама может делать свою работу дома, а ты? У нее есть… как это? Пенсия папы, чтобы в случае чего свести концы с концами, но ты?

— Я даю много психологических консультаций по телефону.

— Это как секс по телефону?

— Именно так. — Кейси была великолепным другом как раз по этой причине. Ты мог сказать ей все что угодно. Мне вообще кажется, что гомосексуальные люди более терпимы. Такое впечатление, будто они слышат все, что ты только собираешься им сказать.

— Людям уже некогда приходить на прием к психотерапевту. Хотя традиционная работа с пациентами все еще занимает большую часть моего рабочего времени. Кроме того, многие не очень раскрываются по телефону. Но мое начальство решило, что мне можно доверить и телефонную психотерапию, потому что я хорошо чувствую человека по тону голоса. Наверное, оттого что мы занимаемся в театре. Мне кажется, я довольно хорошо могу различить, когда человек говорит неискренне. Например, многие отвечают по телефону, что у них все в порядке, на самом же деле это не так. Есть люди, которые неуютно чувствуют себя, когда им приходится говорить о чем-то сокровенном с глазу на глаз, и телефон в таком случае для них идеальный выход… Хотя все равно можно многое о человеке узнать.

— Из языка жестов? — уточнил я.

— Даже по тому, как человек сидит, какое место он занимает. У меня намечено несколько встреч. Кстати, телефон дает возможность не составлять превратного представления о человеке, ведь ты не видишь его, не представляешь его внешности.

— А что, уродливые люди больше склонны к сумасшествию? Или просто они более странные?

— Нет, конечно. Но я знаю, что толстые люди обычно едят, когда злятся на кого-то. Иногда они так хотят заесть свою проблему: дети болеют или муж проводит подозрительно много времени за игрой в футбол.

— Хорошая жизнь у тебя.

— Я не спорю, Гейб. Но если ты думаешь, что это такая уж простая работа, то ты ошибаешься. Она отнимает много сил. Представь, каково это: в течение двух лет говорить с женщиной о том, что муж раз в две недели сильно избивает ее, — и она до сих пор верит, что он неплохой человек, потому, что якобы не представляет своей жизни без детей. Она сравнивает своего мужа с отцом, который обижал ее, она сравнивает своего мужа с первым мужем, который еще и детей колотил, и начинает думать, что ничего менять не надо.

— Но ты всегда такая энергичная, в такой отличной форме, Кейси.

— Я бегаю, занимаюсь танцами, верховой ездой и делаю очень много для того, чтобы держать себя в тонусе, иначе начну все пропускать через себя и от меня ничего не останется. Я буду как человек, съедающий чужие грехи. Так выражается моя мать. Ну, это сложно объяснить.

— Продолжай.

— Когда мама была маленькой девочкой, они жили в Ирландии. Если кто-то умирал, бедняки находили совсем бедного человека.

— Это дает ощущение превосходства, да?

— Заткнись, — беззлобно усмехнувшись, произнесла Кейси. Она открыла ноутбук. — Они устанавливали стол, полный еды, прямо на крышке гроба умершего бедняги… Какой у нее пароль?

— Аттикус. Давай вернемся к теме съедающего чужие грехи.

— Этот человек должен был съесть всю выставленную на поминание еду и вместе с едой забрать грехи покойника, чтобы тот мог отправиться прямиком в рай.

— А что было с тем, кто брал на себя чужие грехи?

— Он жил дольше, так как спасался таким образом от голодной смерти.

— Он сходил с ума?

— Как и положено суеверным католикам, иногда да. Но среди этих людей попадались довольно предприимчивые господа. Они просто просили еще и денег. Так или иначе, но человека, готового съесть чужие грехи, всегда полезно было иметь под рукой.

— А доктора?

— Все по порядку, Гейб. Относительно Джулианы доктора не пришли пока к единому мнению. А ее колонка должна выйти завтра. Она долгое время была не в форме, поэтому не подготовилась, а сейчас требовать от нее чего-то было бы неразумно. Я могу сформулировать ответ на вопрос, помочь с решением проблемы, но написать об этом мне будет очень сложно. Я не писатель.

— Тебе надо позвонить редактору. Я тоже не писатель.

— Нет, ты хороший писатель.

— Но ты не сможешь прочесть то, что я напишу, Кейси.

— Ты слышал когда-нибудь о программе проверки орфографии?

— Да, и сколько бы я ни старался, все выходит криво и косо.

— Я тебе помогу.

— Но как с другой стороной вопроса? Разве это законно, то, что мы собираемся сделать?

— Да, наверное.

— Я думаю, в редакции могут попросить кого-то другого делать эту работу, пока мама не в форме.

— Гейб, — сжав губы, произнесла Кейси, — если твоя мама потеряет эту работу, то убытки придется подсчитывать не только в деньгах.

— Ты знаешь, по-моему, это абсурдно выслушивать чужие проблемы, когда у тебя своих по горло, особенно если учесть, что люди сами же себе и создают проблемы.

— Только иногда, Гейб. Очень часто люди просто оказываются не в том месте и не в то время. Если у тебя нет никакого ощущения собственной значимости, то ты сможешь его себе вернуть, когда сумеешь помочь другому человеку, которому, возможно, еще хуже.

— Не вздумай мне говорить о самоуважении. Если я услышу это еще хоть раз, то не выдержу. Прошу тебя, сделай меня счастливым и не говори о самоуважении.

— Но это же очевидно. Если ты не знаешь, как быть, то самый надежный рецепт — чувствовать, что ты способен управлять ситуацией, что ты полноценный человек.

— Ты именно так себя чувствовала?

— Ты говоришь о Сарен?

— Да.

— Мне хотелось смотреть «Секретные материалы» и съедать по пачке самого жирного мороженого, до тех пор пока мне не стала бы грозить смерть от диабета. Но твоя мама силой заставила меня участвовать в этом шоу…

— В «Карусели»?

— Да…

— Я помню название, потому что мне разрешали приходить на репетиции. Какой идиотизм! Я не фанат музыкальных постановок. И это не сравнится с «Оклахомой!» Та постановка заняла бы первое место в рейтинге глупостей.

— Возможно, ты и прав! Я говорю о «Карусели»… Пощечина может быть как поцелуй. Мы работали с твоей мамой в этой постановке, и твоя мама мне очень понравилась. Она была моей подругой, но теперь стала моей лучшей подругой. Она помогла мне осознать, что жизнь движется вперед. Она помогла мне прийти к самому важному решению в моей жизни. Благодаря ей я удочерила Эбби. Я перед ней в неоплатном долгу.

— Итак, ты хочешь делать за нее колонку, пока она не поправится.

— Думаю, что дело ограничится только этой неделей. Она быстро придет в себя и станет на ноги — я хорошо ее знаю. Наша задача — не проколоться. Но я думаю, что мы сможем. Люди довольно часто выдают написанное за свое и наоборот.

— Не знаю, — неопределенно протянул я.

— Почему бы тебе не позвонить отцу и не спросить об этом?

— Отчего же ты не позвонишь ему?

— Потому что я звонила ему раз пятьдесят, с тех пор как он уехал, и оставила около пятидесяти сообщений, но он ни разу мне не перезвонил.

— А письма?

— Каролина поддерживает с ним связь. Она снабдила меня адресами, и я воспользовалась ими, но он мне так и не ответил.

Я глубоко вздохнул.

— Наверное, он думает, что мама симулирует свое состояние.

— Гейб, я ему звонила и писала. И знаешь, что я думаю? Что он просто подлец и мерзавец.

— Кейси, но ты же все-таки о моем отце говоришь!

— Да, Гейб, я говорю о твоем отце. Если ты будешь честен перед собой — а я знаю, что ты человек благородный и не станешь обманывать себя, — то ты поймешь: прислать несколько писем из Массачусетса, Иллинойса или из Нью-Гемпшира за пять месяцев… Вряд ли это соответствует образу хорошего отца.

— Тем не менее, он остается моим отцом.

Я не знал, как себя вести в подобной ситуации: разозлиться или сделать вид, что ничего особенного не происходит. Я разделял настроение Кейси, однако почему-то ощущал потребность защищать Лео. Я не мог объяснить причину такого поведения, но, наверное, я бы не хотел оказаться в роли съедающего чужие грехи.