В экспедиции еще участвовали физик Владимир Скомаровский, мастер спорта по подводному плаванию Александр Колесников, фотограф и тоже мастер спорта Андрей По­кровский и даже собственный молодой поэт, милицейский офицер Владимир Метельков.

Вот какая дружина обследовала район сражений августа 1941 года.

Прочитав мой рассказ о тех событиях, ребята, оказы­вается, решили проверить участок при помощи специаль­ных приборов.

Между нами говоря, они применили некоторую хит­рость: чтобы их поездка не показалась начальству недо­статочно научной, они в своих заявках нажимали на то, что есть возможность испытать новые поисковые приборы, а институт как раз в этом нуждался.

Искатели объяснили, что планировали встречу со мной перед выездом, но я тогда был на конгрессе мира за ру­бежом.

Они явились сразу по возвращении — возбужденные, шумные, кажущиеся громадными, прямо с порога вручили мне странный, по первому впечатлению — таинственный подарок: невеликий, но очень тяжелый мешок, наполненный каким-то шевелящимся, перемещающимся, движущимся грузом. В мешке оказался — нет, это невероятно! — отлич­но сохранившийся типографский шрифт нескольких гар­нитур — тот самый шрифт для ручного набора, который принадлежал походной типографии армейской газеты «Звезда Советов» и был похоронен моими коллегами по редакции в последний день существования газеты в селе Подвысокое.

Оказывается, появление экспедиции в Подвысоком воз­родило у сельчан интерес ко всему, что когда-то было закопано в их землю. Вспомнили, что еще в годы оккупации партизаны набрели на кассы со шрифтами и набирали листовки, что в некоторых хатах в качестве дет­ских игрушек хранятся свинцовые палочки с буковками. В общем шрифты собрали в мешок, вот они, полюбуйтесь, как сохранились! Железо рассыпается, медь превращается в мягкую зелень, а этот сплав, именуемый гартом,— целехонек! Вы можете понянчить буквы на ладони и подт­вердите, пожалуйста, что шрифт — тот самый. Его просил передать тому, кто закапывал, участковый упол­номоченный милиции товарищ Колючий...

Кандидаты физико-математических наук были коман­дированы лишь на неделю.

Народ оказался серьезный: понимая, что срок слишком мал, они не занимались раскопками, ограничились развед­кой неглубоких подвысоцких недр.

В аннотации так и сказано, что докладываются резуль­таты магниторазведочных работ для поиска объектов, со­крытых в августе 1941 г. частями РККА. Применялись серийные протонные магнитометры МПП-203. «Задачей работ являлся поиск аномальных зон на перспективных с точки зрения наличия тайников участках, их картирова­ние, предварительная интерпретация и, в ряде случаев, проверка выявленных аномалий раскопками».

Хозяева экспедиции — ДОСААФ Краснопресненского района, ДОСААФ МВД. Ребятам содействовали Централь­ный музей Вооруженных Сил, командование Киевского военного округа.

Далекие события, политые нашей кровью, переведены на язык науки, и я никак не могу сопоставить прошлое с сегодняшним. А у ребят, оказывается, глазами и ушами стали «быстродействующие квантовые магнито­метры, где вывод информации производится на печатаю­щее устройство с запаздыванием считания на 6—7 изме­рений».

Нет, не понимаю и не пойму никогда, не для меня эти премудрости!

Запутавшись в таблицах и чертежах, я простодушно спросил, что найдено, но мне вновь популярно объяснили, что была лишь рекогносцировка, когда будут окончательно выявлены аномалии — следующая экспедиция уже поведет раскопки.

Оказалось, кандидаты физико-математических наук умеют увлеченно и увлекательно рассказывать, как они об­наружили под землей массы металла, и не только под зем­лей, но и под водой: целый день провели на Синюхе, прове­ряли с лодки места, на которые указывали старожилы, и теперь убеждены, что на глубоком месте, под не менее чем двухметровым пластом ила есть «объект», заставляю­щий безумствовать стрелки магнитометров, и что это вер­нее всего — танк.

Их обследование показало, что дно Синюхи сплошь выстелено металлическими предметами.

Они теперь знают, где искать... (Спросили бы меня рань­ше, я бы указал, где могут и должны быть эти самые аномалии.)

Пожалуй, ребята несколько поторопились, не изучили историю наших боев в окружении, расположение штабов, позиции частей, не рассмотрели и не нанесли на местность все схемы и чертежи, присланные участниками боев и хранящиеся в народном музее. Простодушно поддавшись советам одного ветерана, случайно оказавшегося в этих местах, они, например, приняли на веру, что легендарный танк был закопан 31 июля в районе Легедзино... Но в тот день еще держалась Умань, еще не сомкнулось кольцо, и положение не могло быть расценено как критическое. Людей, которые бы закапывали документы и знамена 31-го июля, посчитали бы преступниками. Никто бы не дал им, не позволил приступить к похоронам танка! Танк был еще нужен для боя!

Нетрудно было догадаться, что в августе говорливого консультанта вообще не было в районе боев — он был, по его же словам, ранен и успел уйти либо его эвакуировали. Это могло происходить только раньше трагедии.

Танк закопать могли лишь после 5 августа, когда поло­жение становилось безнадежным...

Не скрою, я очень обрадовался, узнав, что моя книга хоть на один тайник, а все же навела экспедицию.

Я упомянул в одной газетной публикации о колхознике Сергее Горячковском, жителе Подвысокого, о его сыне Грицько, собиравшем в Зеленой браме оружие для пар­тизан.

Вскоре пришло письмо из белорусского города Несвижа: «Я — тот самый Грицько...»

Григорий Сергеевич Горячковский успел послужить в армии, закончил высшую партийную школу. Теперь он на советской работе в Белоруссии. К письму своему он прило­жил лист топографической карты с пометкой: вот тут, на огороде, были зарыты документы крупного штаба, а также оружие.

Рисунок Григория Сергеевича, бывшего Грицько, я отослал в Народный музей вместе с другими схемами, коих накопилось у меня предостаточно (на одной, присланной в прошлом году, отмечено крестиком место, где должен быть закопан... самолет. В достоверности этих данных сом­неваюсь, но столько чудес вокруг Зеленой брамы, что все версии подлежат изучению и проверке).

Грицько предупреждал, что тайник, вероятней всего, заминирован и необходимо проявить осторожность.

И вот в отчете кандидатов физико-математических наук появился в списке обследованных объектов «участок Горячковского».

Это дом 129 по Зеленобрамской улице.

Несмотря на то что был разгар лета, хозяйка разре­шила копнуть на огороде, и были найдены, видимо ранее хранившиеся в чемодане, окончательно сгнившем, наган, гранаты, патроны и часть мундира комиссара высокого ранга.

На рукаве — комиссарская эмблема, но не обычная, а золотого шитья.

Как видно из отчета, к изучению предметов была при­влечена лаборатория реставрации Института археологии Академии наук, и вот как записано восстановление комис­сарской звездочки: «Нашивка (фрагмент многослойной ткани с позументным шитьем) обрабатывалась следующим образом: многократное смачивание перхлорэтиленом на подложке из нескольких слоев фильтровальной бумаги с параллельной механической очисткой острым глазным скальпелем витков позументного шитья...»

Все по науке...

В том же развалившемся чемоданчике обнаружили здорово обглоданный ржавчиной наган и пачку бумаг, ко­торая, правда, в руки искателей не далась.

Вообще в обращении с бумагой открыватели пушек Витуса Беринга, покорители Антарктиды и изобретатели искусственного северного сияния не проявили должного умения. Кандидаты физико-математических наук разве не знали, что пролежавшая более сорока лет под землей бума­га, поддававшаяся воздействию, влаги и микробов, не вы­держивает встречи со свежим воздухом и солнечным светом? Она превращается мгновенно в пыль, в прах, ни восстановить, ни прочесть уже ничего нельзя.

К сожалению, нестойкость бумаги вообще не прини­мается во внимание многими, если не всеми искателями и следопытами. Находя «смертные» медальоны, не могут удержаться, чтобы не раскрыть их. Легкомысленное любо­пытство еще одну судьбу хоронит второй раз, и теперь уже навеки.