Ольга, как всегда, угощает меня чаем с печеньем. Она кутается в теплую шаль, словно на дворе еще зима, хотя на Москву обрушилась африканская жара. Но она говорит, что все время мерзнет. Предупреждаю ее, что разговор у нас будет долгий. Она отвечает, что мы можем беседовать хоть всю ночь напролет: если бы она могла, то и вовсе никогда не ложилась бы спать, в ее возрасте появляется страх больше не проснуться.

Я не спеша рассказываю ей все с самого начала, с того дня, когда прочел объявление в газете. Рассказываю все, что знаю сам об этой истории, все, что мне удалось в ней понять.

— Хорошо, дорогой мой, — говорит она, когда я замолкаю. — И что же ты хочешь от меня?

— Хочу знать, правильно ли сделал, что промолчал. Или же мне следовало возмутиться, поднять шум. Еще не поздно это сделать. Хочу услышать от тебя, правильно ли, хорошо ли, что я испытываю облегчение или же я должен презирать себя за это? Хочу знать, где Наташа. Кто она такая. Что мне теперь предпринять…

Она тасует колоду, вытягивает из нее по одной карте, раскладывает их на столе, зажигает свечу, от которой исходит горький запах, словно от еловой коры. Она просит еще раз описать ей Наташу.

— Это зрелая женщина, хотя и может казаться куда моложе своих лет. Ей сорок три года, но иногда выглядит двадцатилетней. Она очень женственная, очень мягкая, нежная. Иной раз производит впечатление хрупкой и беззащитной. А иной раз — вовсе нет. Ее самообладание перед лицом всего, что на нее обрушилось, меня просто поражало.

Ольга просит описать квартиру Наташи. Пробую рассказать подробно, квартира представляла точный ее портрет: простая, но в то же время изощренно-утонченная. Ольга спрашивает, было ли у нее дома что-то необычное, что привлекло мое внимание в первый же раз, когда я туда пришел. Говорю, что в квартире было полно деревянных матрешек. И еще странный музыкальный инструмент, что-то старинное, антикварное. Не помню, как он называется… Во всяком случае, нечто редкое и ценное. Похожий на маленькую гитару. Или на балалайку. Какой-то смешной формы. Теперь вспоминаю, что это единственная вещь, которую мне подарила Наташа.

— Этот инструмент, может быть, назывался гусли?

— Да, возможно. По-моему, именно гусли. Она подарила мне их вскоре после того, как мы познакомились. Когда началась наша любовь. Наташа рассказала, что на Руси в древности на гуслях играли бродячие певцы-сказители, черпавшие в них волшебную силу для своих сказаний. Обладая этим инструментом, пояснила Наташа, я смогу рассказать людям ее историю. Но я поведал ее только тебе, Ольга, и никому больше… Может быть, чудесная сила гуслей развеялась, потому что я не захотел ею воспользоваться…

Ольга задумчиво качает головой. Потом говорит:

— С самых древних времен у нас в стране существовала легенда о сказочном существе — наполовину благодетельном, наполовину зловредном. Эта колдунья или ведьма могла быть красивой и уродливой, молодой и старой — такой, какой хотела казаться. Принимала вид матери — и поэтому ее чтили как прародительницу всех людей. Но она была матерью-людоедкой, которая пожирала всех, кто попадал ей в руки. Крестьяне сравнивали ее со степью, которая добрая мать, но в то же время и разрушительница, одной рукой тебя кормит, другой убивает. В общем, она была вроде вампира: для каждого мужчины обладать ею было высшим счастьем и самым страшным наказанием. Ее звали Баба-яга. В старину всех замужних женщин называли бабами. Яга на древнем санскрите означает божий гнев и змея, а на старославянском — есть, пожирать, в польском языке это слово превратилось в «jezda», что значит «кошмар»…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Наташа была Бабой-ягой? Не собираешься ли убедить, что она была ведьмой, демоном?

— Послушай, мой мальчик. Когда ты попросил Наташу дать тебе доказательство того, что ее любовный роман с Президентом — правда, она послала тебя в подземелья Кремля. Кремль — это крепость, замок. Сооружение, в которое в мифологии, в сказках невозможно проникнуть, которое таит в себе угрозу, но где часто томится в заключении обольстительная красавица, которую нужно спасти. За стенами каждого замка скрыт предмет мужского вожделения. И в крепости-замке Кремле ты нашел убежище от одолевавших тебя сомнений, сомнений в отношении Наташи, правдивости ее признаний, твоей любви к ней. Но не забывай, что роковая женщина, заточенная в замке, всегда в то же время — волшебница-обольстительница…

— Ольга Васильевна, это сказки, чтобы пугать маленьких детей!

— Нет. Как ты попал в подземную галерею? Играя партию в шахматы, в которой белый король добровольно сдается ферзю — черной королеве. Белый король сознательно делает выбор получить мат в возможно короткое время. Он чувствует, что, только поддавшись безумию, сможет получить свою королеву. Жизнь, мой молодой друг, это те же шахматы, разве ты этого не знал? И ты будешь продолжать двигаться по шахматной доске, как обезумевший король, до тех пор, пока не избавишься от этих колдовских чар или, как у нас говорят, не снимешь сглаз.

— Да я даже не умею играть в шахматы! Что ты плетешь!

— Если ты мне не веришь, то есть другие признаки. У твоей Наташи в доме было полно матрешек. Матрешка на первый взгляд — игрушка, куколка. Но она вместе с тем и загадка, тайна: ты открываешь ее и не знаешь, что найдешь внутри. Это символ плодородия, представляющий Мать и, в частности, Матушку-Россию. Также и Баба-яга, как я только что тебе говорила, принимает вид матери. В загадочной улыбке матрешки таятся колдовские чары Бабы-яги — этой главной ведьмы. Что, тебе мало всего этого? Так вот, знай еще, что Баба-яга использовала специальное средство, чтобы влюблять в себя свои будущие жертвы. Это музыкальный инструмент. Он называется гусли, то, что ты зовешь маленькой гитарой. Тот, что достался Наташе от ее предков и который она у себя хранила, а потом подарила тебе. Наташа никогда тебе не говорила, кто был самым знаменитым гусляром в России?

— Нет, не говорила, да какое это имеет значение!

— Это был сказитель, легендарный колдун, которого звали Боян. О нем все знают. Этому учат в школе. И я рассказывала о нем своим ученикам. Перебирая струны гуслей, Боян ведет рассказ, с которого начинается великая эпическая поэма русского средневековья — «Слово о полку Игореве». И ты знаешь, что это за поэма?

— Откуда мне знать! Расскажи.

— Эта поэма полна метафор, аллитераций, метаморфоз, населена образами, которые кажутся то нежными и светлыми, то страшными и мрачными. Это поэма колдовства, шаманства. Князь Игорь предстает то волком, то белой утицей. Сказитель «Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками».

— Ну и что? Какого черта все это означает?

— Все и ничего! Однако объясняет, откуда у тебя это чувство облегчения, теперь, когда Наташа куда-то исчезла, теперь, когда поворот вправо кончился, теперь, когда ты не ославил Президента перед всем миром и возвращаешься к прежнему своему существованию. Ты освободился от заклятия, от порчи, от сглаза. Теперь над тобой не висит этот кошмар. Живи и отнесись ко всему случившемуся именно как к страшному сну. Тебе кажется, что Президент, когда говорит, посылает тебе зашифрованные послания? Тебе кажется, что он смотрит на тебя и словно хочет что-то сказать глазами? Тебе кажется, что ты слышишь какой-то еле уловимый внутренний голос? Тебе кажется, что он похож на твоего дядю? Ну, значит, все оно так и есть!

— Да нет, я не понимаю, я не…

— Вовсе и не нужно всегда все понимать. Доверься иррациональному. Один наш поэт сказал: «Умом Россию не понять…» Поступай так же и ты. Отпускаю тебе, сынок, все грехи. Иди с миром.

Когда Наташа мне их подарила, я засунул их в чемодан и забыл. Ольга говорит, что это доказательство колдовской натуры Наташи. Но мне никак не найти гусли. Я положил их именно в чемодан, в этом я уверен. Старый кожаный чемодан, купленный сестрой давным-давно на базаре в Дели, а затем отданный мне, когда я…