На Красной площади, на углу, между большим магазином и церковью стоит трехэтажный старинный дом. Ворота ведут во двор. В глубине двора — подъезд с лифтом в проволочной клетке. Обычно лифт сломан, и поэтому приходится подниматься на третий этаж пешком, потом надо свернуть направо в слабо освещенный коридор и идти в самый конец до последней двери, открыть ее и ты попадешь в редакцию газеты. Редакция занимает всего три комнаты: в самой большой, когда началась эта история, за письменным столом сидел я. Из окна мне был виден Кремль и купола храма Василия Блаженного, запорошенные первым выпавшим в этом году снегом. Но в ту минуту я не обращал абсолютно никакого внимания на панораму за окном: взгляд мой был прикован к газетной странице, и я пытался расшифровать текст объявления, отчеркнутого фломастером моим переводчиком: «Русская благородных кровей, образованная, чувствительная, обаятельная, любящая прогулки, французские фильмы, романы о любви, разочаровавшаяся в политике, ищет друга-иностранца, желательно писателя или журналиста, чтобы продиктовать ему свою биографию и спасти себе жизнь».

Все началось именно с этих нескольких строк, словно вышедших из-под пера какой-то лунатички из Гринвич-Вилледж. Я мог посмеяться над ними и навсегда о них забыть. Или спрятать это объявление в архив, чтобы при подходящем случае использовать для рубрики «Общество и нравы». Но ничего подобного! Я не устоял перед искушением раскрыть, что же скрывается за этим абсурдным посланием, хотя более опытные коллеги неоднократно предостерегали меня, чтобы я не ввязывался для собственного же блага в безумные авантюры, избегал нелепицы московской жизни.

Но разве тут это от тебя зависит: в России безумие само тебя ищет и находит. Его достойные представители выкладывают перед тобой на стол свои идиотские проекты, магические формулы, бредовые изобретения, просьбы о помощи, надеясь найти понимание. Тебе следовало бы оставить их без внимания или сразу же отвергнуть. Но это не так-то просто. Потому что они не сдаются при первом отказе и даже при повторном.

Они звонят тебе, требуя назначить встречу, обещают сенсационные разоблачения и открытия. Отвечаешь им, что занят, уезжаешь в командировку, в отпуск, но не тут-то было — они не отстают. «Тогда я позвоню вам завтра», — утешают себя эти беспощадные люди. Они шлют по почте памятные записки и меморандумы с мольбами или угрозами. Или же приходят, не условившись предварительно о встрече, звонят в дверь и застывают на пороге с шапкой в руке, покорным выражением на лице и еле слышно произносят дрожащим голосом: «Я к вам всего на минутку, на одну секунду», и если ты дрогнешь, дашь себя растрогать, они уйдут не раньше, чем через час, в течение которого доверят тебе уйму разных секретов, сведения о международных заговорах, об изобретениях, способных изменить ход истории человечества. Все эти сенсации они позволяют сделать достоянием мирового общественного мнения через твою газету. Разумеется, в обмен за скромное вознаграждение.

Вот пример. Один тип пишет мне уже много месяцев подряд. Ему удается засунуть в конверт фантастическое количество бумаги. Целые страницы русских газет, а также немецких и американских, картинки, вырезанные из книг или проспектов, наклеенные на листки из тетради, использованные трамвайные билеты, старые квитанции, странички из школьного дневника. Он уверяет, что все это — доказательства мирового заговора против него, заговора, в котором объединились ЦРУ, КГБ, Моссад, папа римский, Политбюро и все жильцы его дома. Я ни разу ему не ответил. Несмотря на это, его письма становятся все тяжелее, толще, тон их — все более мессианским, а я так и не могу взять в толк, чего же именно ему от меня надо.

Или же такое. Раздается звонок. Входит тип, который заявляет, что он — специалист по паранормальным явлениям. Церемонно садится и с серьезным видом достает из портфеля пачку документов. «Здесь, — начинает он, — ключ к находке сокровища, позабытого несколько веков назад». И после короткой паузы продолжает: «Вы знаете Леонардо да Винчи?» «Лично я с ним не знаком, — отвечаю я, — но продолжайте». Короче говоря, он сообщает, что Леонардо терпеть не мог двух флорентийских братьев-близнецов, принадлежавших к семейству Медичи. В один прекрасный день этот гений Возрождения отправился к близнецам, они его приняли, а он их ловко загипнотизировал, после чего приказал им спрятать все фамильные драгоценности в тайник. Потом убил близнецов, быстро забальзамировал и тоже запрятал этих несчастных в тот же тайник. Затем он придумал специальный код, чтобы потомки смогли отыскать тайное хранилище, и воспроизвел его в одной из деталей портрета Джоконды. В этом-то и кроется объяснение загадочной улыбки Монны Лизы: дама словно подмигивает, намекает на злую судьбу несчастных близнецов. И единственный, кто может расшифровать код Леонардо, это, разумеется, мой посетитель, претендующий на то, чтобы его открытие предали гласности и оплатили поездку в Париж, где он расскажет о своем открытии на пресс-конференции в Лувре у портрета Джоконды… Я советую ему обратиться к московскому корреспонденту газеты «Монд», который будет мне, наверно, очень благодарен. И про себя желаю всяческих успехов. Им обоим.

Хотите еще? Раздается звонок по телефону и какой-то мрачный голос пытается сообщить нечто, перемежая каждое третье слово отборным ругательством. Я посылаю его ко всем чертям. «Видите ли, я не собираюсь отправляться к чертям в ад, — спокойно возражает он, — потому что я пришел именно оттуда». И рассказывает, что он — Великий Магистр Ордена одержимых дьяволом, состоящего из тринадцати самых могущественных магов Востока. «Я даже лечил Брежнева», — уверяет он, словно это может служить убедительным подтверждением его магических способностей. Теперь он хочет поместить объявление в рубрике «Лечение психических заболеваний» какой-нибудь иностранной газеты, чтобы за хорошее вознаграждение предложить свои таланты целителя. Тогда я отказываюсь грубо. Он произносит магическое заклинание, густо пересыпанное проклятиями, и вешает трубку. Но, увы, я, к сожалению, знаю, что он позвонит опять.

Еще до отъезда в Москву меня предупреждали, что Россия — заколдованная страна. И подтверждение этому я получил тотчас едва успел ступить на ее землю. Корреспондентский офис моей газеты только что переехал в престижное здание, любезно предоставленное советским правительством иностранной печати. Несомненная примета гласности! Ибо этот шафранового цвета особнячок, до Революции входивший в комплекс городского рынка, а теперь до отказа набитый телетайпами, компьютерами, проводами и пишущими машинками, Власть может видеть невооруженным глазом — вот он, тут, в двухстах метрах. Рядом с тобой бьется политическое и духовное сердце Советского Союза — Кремль с его красными кирпичными стенами и золочеными луковками церквей, храм Василия Блаженного с куполами всех цветов радуги, необъятная Красная площадь, напоминающая огромную сцену, с мавзолеем Ленина в центре. Действительно красиво. Волнующе. И очень удобно для журналиста.

Но позади тебя, за новым центром иностранной печати, находится мрачный и разрушающийся квартал. Это первый городок, возникший у стен кремлевской крепости пять столетий тому назад — Китай-город с рестораном, где Толстой и Тургенев сидели до утра, и который теперь закрывается в десять вечера, и куда ходят только туристы, с двумя церквушками, превращенными в склады в эпоху великого похода Сталина против религии, с бывшим царским Монетным двором, с бывшей Биржей, бывшим главным рынком, с бывшими постоялыми дворами для торговцев, с бывшим зверинцем. В общем, со всем бывшим, словно жизнь в Китай-городе остановилась в 1917 году: его некогда великолепные дома ныне готовы рухнуть, многие из них заколочены, десятки лет стоят необитаемыми или же хранят государственные тайны, секретные архивы, в них помещаются какие-то учреждения, сокращенные названия которых не поддаются расшифровке. Такое впечатление, что находишься в городе, покинутом жителями. Очень неприятное впечатление, вселяющее беспокойство и тревогу. Здесь легко представить себе привидения, ведьм и всякую чертовщину, поджидающую тебя на каждом углу.