Но вернемся к вопросу о посещении Святославом византийской столицы. Все-таки предположение о том, что «анепсием» Ольги был именно Святослав, недоказуемо. Источник ведь можно понять и иначе. Наличие в посольстве «людей Святослава», стоящих особняком и от людей Ольги, и от людей других русских князей, может определяться особым статусом Святослава на Руси. Но вот тут-то и возникает вопрос: что это за статус? Следует обратить внимание на распределение переданных византийской стороной даров внутри самого русского посольства. Г. Г. Литаврин разделил окружение Ольги, в зависимости от величины полученных даров, на семь ступеней: 1) «анепсий» (как считает исследователь, племянник княгини); 2) восемь «людей» княгини и шесть архонтисс – ее родственниц; 3) личный переводчик Ольги; 4) 20 послов, 43 купца и два переводчика; 5) священник Григорий и 18 наиболее видных служанок Ольги; 6) люди Святослава (по расчетам исследователя, их было пятеро); 7) шесть людей послов. Особого внимания, по мнению Литаврина, заслуживает место в семиразрядной табели о рангах, отведенное «людям Святослава». Оно «неожиданно низко: представители Святослава поставлены на четыре ранга ниже людей Ольги, во столько же раз меньше сумма денег, им выплаченная, их социальный статус уступает даже статусу „отборных служанок“ и священника Григория»{234}.
Впрочем, мы не знаем, сколько «людей Святослава» участвовало в путешествии в Царьград. Он явно послал не одного человека, и можно подумать, что в сравнении с послами прочих «архонтов Росии» его люди сообща получили гораздо большую сумму. Наконец, то, что люди Святослава особо выделены ромеями, говорит о их особом статусе и в глазах византийской стороны. Возможно, величина даров, полученных людьми Святослава, объясняется тем, что сам князь мог чем-то не нравиться ромеям (возможно, своим отношением к ним или к христианам вообще?). Известно, что византийцы демонстрировали свое отношение к иностранным послам, умело играя на размерах передаваемых им даров и условиях их содержания{235}. Вероятно, не случайно суммы, переданные Ольге и ее «анепсию» 18 октября, значительно уменьшились в сравнении с 8 сентября, а у остальных послов «архонтов Росии» остались прежними – по 12 милиарисиев. Что-то изменилось, и не в лучшую сторону, в отношении греков к главам русского посольства к концу визита…
Завершая разбор истории посещения русами Византии, мы можем констатировать, что именно Ольга возглавляла посольство, именно она явилась в императорский дворец в окружении родственников, послов и купцов, именно ее поддерживали русские князья, именно она вела долгие переговоры с императором Константином, и именно ее ромеи называли «архонтиссой Росии» – тем титулом, которым называли когда-то ее мужа Игоря. К 957 году перехода власти над Киевом к Святославу так и не произошло. Если же признать, что «анепсием» на приемах в Константинополе был назван Святослав, его низкий статус в сравнении с Ольгой будет еще нагляднее. Не мог правитель Киева получать суммы меньше своей матери! Русами управлял княжеский союз во главе с Ольгой, которая уже давно не могла считаться регентшей Святослава.
Но возможно ли, чтобы женщина в кровавом X веке занимала положение правительницы, надолго потеснив мужчин (не только племянников мужа, но и сына) и даже заставив их подчиняться себе? Вполне! Тот же русско-византийский договор 944 года позволяет утверждать, что женщины активно участвовали в политической жизни Руси: ведь его подписали наряду с князьями-мужчинами и несколько женщин – Ольга, Предслава и Сфандра. Для того чтобы участвовать в подписании внешнеполитического договора подобного уровня, женщина должна была управлять каким-нибудь городом, иметь дружину, словом, делать все то же, что и князья-мужчины. Ольга еще до гибели мужа самостоятельно владела Вышгородом. Предслава и Сфандра – вдовы или дочери князей – вероятно, также располагали самостоятельными владениями{236}. Можно вспомнить женщин – княгинь и боярынь – чуть более позднего времени. Например, Рогнеду, гордую полоцкую княжну, семья которой была истреблена новгородским князем Владимиром Святославичем, а сама она силой взята убийцей ее родных в жены. Она берется за нож, чтобы отомстить презревшему ее супругу, терпит неудачу и, высланная мужем, оказывается правительницей Изяславля, воспитывает сына. Или мать Феодосия Печерского – боярыню, оставшуюся после смерти мужа с сыном-подростком на руках, но вступившую в управление владениями покойного супруга, направлявшую рабов на работы, надзирающую за хозяйством и воспитывающую горячо любимого наследника. Любопытно, что мать будущего святого, недовольная его смиренным образом жизни, «упрашивала его одеться почище и пойти поиграть со сверстниками. И говорила ему, что своим видом он и себя срамит, и семью свою. Но тот не слушал ее, и не раз, придя в ярость и гнев, избивала она сына, ибо была телом крепка и сильна, как мужчина. Бывало, что кто-либо, не видя ее, услышит, как она говорит, и подумает, что это мужчина»{237}. В результате такого воспитания из тихого и терпеливого отрока в конце концов получился деловитый игумен Киево-Печерского монастыря, активно вмешивавшийся и в междукняжеские отношения. Ольгу с матерью Феодосия разделяет менее ста лет, а с Рогнедой – и того меньше.
О том, что княгини в Киевской Руси имели собственные дружины, не уступающие дружинам своих мужей, также известно. В скандинавских сагах описывается, как примерно в последней четверти X века в Новгороде молодой человек по имени Олав убил на рынке своего давнего обидчика, после чего укрылся в доме местной княгини. Между тем в Новгороде «был такой великий мир, что по законам следовало убить всякого, кто убьет неосужденного человека; бросились все люди по обычаю и закону своему искать, куда скрылся мальчик. Говорили, что он во дворе княгини и что там отряд людей в полном вооружении; тогда сказали конунгу (местному князю, мужу княгини; по саге, это Владимир. – А. К). Он пошел туда со своей дружиной и не хотел, чтобы они дрались; он устроил мир, а затем соглашение; назначил конунг виру, и княгиня заплатила. С тех пор был Олав у княгини, и она его очень любила»{238}. У княгини свой двор, отдельный от мужа, своя дружина. Русские женщины не только в иностранных сагах, но и в наших былинах наделены силой, хитростью и ничем не уступают мужчинам. Девушка свободна настолько, что сама себя может предложить в жены. Но может сдаться жениху только после отчаянного поединка, а может и сама победить и взять в мужья побежденного. В русском эпосе жена не только не всегда согласна со своим мужем, но способна вызвать его на поединок.
Но при чем здесь Ольга?! Мы же совсем недавно утверждали, что ее книжный образ напоминает скорее старую мать богатыря, «матерую вдову»! Не следует забывать о том, что летописный и житийный образ Ольги сложный, как бы двойственный. Да, в «Повести временных лет» Ольга представлена заботливой женой и матерью, любящей своего сына даже тогда, когда он издевается над ее христианской верой. Этот тип женщины был очень любим христианскими книжниками. Именно как «любящая жена и мать» Ольга, став вдовой, жестоко мстит за своего убитого мужа. Правда, тут будущая святая несколько перестаралась, и из-за образа «честной вдовы-христианки» неожиданно выступает совсем другой образ. Это образ жестокой и коварной мстительницы, женщины-воительницы. Двойственность образа Ольги ярко проявляется и в сказании Жития Ольги из «Степенной книги» о ее первой встрече с Игорем. Ольга изображена здесь удалым гребцом, так что Игорь с первого взгляда принял ее за мужчину и, только присмотревшись, обнаружил, что гребец – это девушка. М. Халанский отметил, что «по тону и стилю рассказа можно подумать, что автору Жития был известен эпический мотив о встрече богатыря с богатыршей, поленицей, мужественной, как богатырь»{239}. И вновь Ольга – богатырша, воительница. Впрочем, обычно она действует хитростью. Именно так княгиня губит древлянских послов, а во время визита в Царьград обводит вокруг пальца самого греческого царя. Возмущаясь, тот заявил, что Ольга его «переклюкала» (так в древнерусском оригинале). Ольга вообще склонна говорить «клюками» (загадками), в чем проявляется своеобразная характеристика, которую ей дает летописец, так как это умение, по мнению древнерусских книжников, было проявлением хитрости, лукавства, лживости и коварства говорившего. Но это же умение, если им владел предводитель, ценилось дружинниками. «Подвиг хитрости-мудрости, с одной стороны, мужества и необыкновенной силы, с другой, – отмечал И. П. Хрущов, – были главными мотивами дружинного поведения. Соименный Ольге вещий князь, подобно Ольге, был любимым действующим лицом в рассказе, где хитрость-мудрость приписывали успеху дела. Олег переодеванием обманывает Аскольда и Дира, а кораблями, хитро поставленными на колеса, выигрывает дело с греками. Хитрость отрока спасает Киев от печенегов, хитрость старца, устроившего колодези, выручает осажденный Белгород»{240}.
