Что же у нас опять осталось от летописного сообщения? Смутные впечатления от крещения Ольги и отношения к этому Святослава, которые сохранились у летописца, знакомого с устными преданиями. Мы вновь не можем понять – кто правит в Киеве? Святослав давно взрослый, он сын Игоря, но из «Повести временных лет» неясно, стоит ли за Святославом кто-то, кроме его дружины. Промелькнувшие в договоре 944 года князья никак себя более не проявляют. Что сталось с ними? Историк права С. В. Юшков высказывал предположение, что Ольга ликвидировала не только Мала, но и всех прочих князей, – это он считал одним из основных мероприятий княгини середины 40-х годов X века. Взамен и была создана «прочная, непосредственно связанная с центром местная финансовая администрация»{206}. Но здесь все спорно. О прочной финансово-административной системе управления Русью, якобы созданной Ольгой, речь уже шла. О князьях – еще впереди. К счастью, кроме летописей у нас есть и другие источники, в которых сохранилась информация о Руси 950-х годов, о визите Ольги в Константинополь и о ее крещении.
* * *
Константин VII Багрянородный сохранил описание приемов «Эльги, архонтиссы Росии», в составе еще одного своего ученого трактата – «О церемониях византийского двора». Если «Повесть временных лет» относит визит Ольги к 955 году, то непосредственный участник событий, император Константин, сообщает, не указывая года, что он принимал Ольгу в Константинополе в среду 9 сентября и воскресенье 18 октября. Это значит, что приемы состоялись в 957 году, так как именно в этом году 9 сентября приходилось на среду, а 18 октября – на воскресенье. Получается, летописец не сильно ошибся{207}.
Не все обстоятельства встречи Ольги и Константина получили освещение в его трактате. Мы не знаем, сколько времени Ольге пришлось ждать приема ее посольства василевсом ромеев. Наверное, долго. В Константинополе вообще любили томить иностранных послов ожиданием, еще раз подчеркивая значимость происходящего. Как тут не вспомнить сообщение епископа Кремоны Лиутпранда, посла непризнанного Византией «римского» императора Оттона I Великого! Прибыв в Константинополь 4 июня 968 года, он и его люди прождали разрешения войти в город до одиннадцати часов, сидя на лошадях под проливным дождем. Лиутпранд вообще остался тогда недоволен и тем, как его принимали, и результатами своей миссии. Он был человеком опытным и в качестве посла уже посещал Константинополь за 20 лет до этого, в 949 году, находясь на службе у другого государя – итальянского короля Беренгария Иврейского. У Ольги такой богатой практики не было, но она испытала сходные чувства. В предании о долгом «стоянии» в Суде прорывается раздражение русской княгини поведением принимающей стороны.
Константин описывает то, что произошло уже после томительного ожидания. 9 сентября Ольга со свитой – «близкими», «архонтиссами-родственницами», служанками, послами и купцами «архонтов Росии» – вошла в большой зал Магнаврского дворца (одного из самых великолепных зданий дворцового комплекса Константинополя){208}. Послы и купцы остановились у занавесей, отделявших зал приема от вестибюля, в котором ожидали аудиенции. То, что происходило дальше, известно из описания Лиутпрандом аналогичного приема, которого тот удостоился в этом же зале дворца в сентябре 949 года: «Перед императорским троном стояло бронзовое, но позолоченное дерево, на ветвях которого сидели птицы различных видов, тоже бронзовые с позолотой, певшие на разные голоса, согласно своей птичьей породе. Императорский же трон был построен столь искусно, что одно мгновение казался низким, в следующее – повыше, а вслед за тем – возвышенным; трон этот как будто охраняли огромной величины львы, не знаю, из бронзы или из дерева, но покрытые золотом; они били хвостами о землю и, разинув пасть, подвижными языками издавали рычание. И вот, опираясь на плечи двух евнухов, я был введен туда пред лик императора. Когда при моем появлении львы зарычали, а птицы защебетали, согласно своей породе, я не испугался и не удивился, ибо был осведомлен обо всем этом теми, кто хорошо это знал. Итак, трижды поклонившись императору, я поднял голову и увидел того, кого прежде видел сидевшим на небольшом возвышении, сидящим почти под самым потолком зала и облаченным в другие одежды. Как это случилось, я не мог понять, разве что он, вероятно, был поднят вверх так же, как поднимают вал давильного пресса»{209}. Вряд ли для Ольги придумали что-нибудь оригинальное. Судя по рассказу Лиутпранда, фокусы с механическими зверями и летающим императором были частью обязательного ритуала. Были ли предупреждены о нем Ольга и ее приближенные, неизвестно. Как и во время приема Лиутпранда, император, встречаясь с Ольгой, не проронил ни звука. Даже если бы он и захотел поговорить с прибывшими, ему это было бы неудобно сделать из-за большого расстояния. Логофет дрома (так назывался в Империи ромеев глава ведомства почты и внешних сношений) задал Ольге дежурные вопросы про ее здоровье и здоровье ее близких. После этого русское посольство покинуло зал через небольшой внутренний сад, прошло сквозь несколько великолепных залов и вестибюлей дворца в портик Августия (главная часть наиболее старого дворцового комплекса) и разместилось там в ожидании второго приема, который состоялся в этот же день.
Теперь все происходило в зале Юстиниана (построенном императором Юстинианом II в конце VII – начале VIII века и украшенном императором Феофилом во второй четверти IX века). Когда Ольга во главе «родственных ей архонтисс и наиболее видных из ее прислужниц» была введена в зал препозитом (главным евнухом) и двумя остиариями (евнухами-привратниками), отодвинувшими занавес у входа в зал приема и провозгласившими имя и титул Ольги, глазам русской княгини представилось весьма внушительное зрелище. Огромный зал заполняли евнухи и жены титулованных персон, разделенные на «вилы»: всего семь разрядов, от высших до низших. Пол зала был выложен разноцветными мраморными плитами, что позволяло присутствующим занять свое, строго определенное место. Потолок сиял золоченой мозаикой. На помосте, украшенном тканями пурпурного («царского») цвета, возвышался большой трон, который занимала императрица Елена, сбоку стояло золотое царское кресло. В нем сидела Феофано, жена Романа II – сына и соправителя Константина Багрянородного, невестка Елены. Звучали два серебряных органа, помещавшиеся за занавесями позади трона. Препозит задал княгине какой-то протокольный вопрос от лица Елены. Дав положенный по протоколу ответ, Ольга покинула зал Юстиниана и отправилась в зал Кенургий («Новое здание», построенное при деде действующего императора Василии I и украшенное при самом Константине Багрянородном), где смогла немного отдохнуть. Этот зал русы смогли рассмотреть более внимательно.
Как и все, что они видели в тот день, Кенургий был великолепен{210}. В центре сиявшего золотом потолка палаты переливался выложенный из зеленого стекла огромный крест, а вокруг него были изображены Василий I с семьей, протягивавшие к кресту руки. Потолок поддерживали 16 колонн из зеленого камня, выстроившихся в одну линию. Искусный резчик высек на них виноградные гроздья и всевозможных животных. Стены, переливающиеся многоцветным стеклом, до потолка украшали великолепные мозаики, в основном изображавшие деяния всё того же Василия I в окружении родственников и свиты. В центре зала на полу сверкал выложенный мозаичный павлин, заключенный в круг. От чудесной птицы в разные стороны расходились лучи, доходя до четырех орлов, сложенных из мозаик столь искусно, что казались живыми…
В этот день Ольге предстояла еще не одна встреча с Константином VII и Еленой. Вскоре княгиню вновь пригласили в зал Юстиниана, где кроме императорской четы присутствовали их дети – сын Роман и дочери. На этот раз встреча прошла в неформальной обстановке. Ольге предложили сесть, и она долго беседовала с василевсом ромеев. В тот же день в зале Юстиниана Елена и Феофано дали торжественный обед. Когда Ольга в который уже раз за день вступила в зал, сопровождавшие ее «архонтиссы» простерлись ниц перед императрицами ромеев, но сама Ольга, немного наклонив голову, села к столу, за которым помещались знатные византийские дамы. Вряд ли за столом шли какие-то переговоры. Слух пирующих услаждали гимнами в честь августейших особ певчие храма Апостолов и храма Святой Софии. В трактате Константина Багрянородного отмечается, что там «разыгрывались также и всякие театральные игрища». Нам неизвестно, что это были за «игрища», но ромеям наверняка удалось удивить своих гостей. Лиутпранд, например, рассказывал, что в 949 году во время обеда в обществе византийского императора «пришел некий человек, неся на лбу без помощи рук деревянный шест длиной в 24, а то и более фута, на котором локтем ниже верхнего конца имелась перекладина в два локтя длиной. Привели также двух голых, но препоясанных, то есть имевших набедренные повязки, мальчиков, которые карабкались вверх по шесту и выполняли там трюки, а затем, повернувшись головой вниз, спускались по нему, а он оставался неподвижным, словно корнями врос в землю. Затем, после того как один мальчик спустился, второй, оставшийся там один, продолжал выступление, что привело меня в еще большее изумление. Ведь, пока они оба выполняли на шесте трюки, это казалось вполне возможным, ибо они хоть и были весьма искусны, но управляли шестом, по которому взбирались, благодаря одинаковой тяжести. Но как один, оставшийся на вершине шеста, сумел сохранить равновесие так, чтобы и выступать, и спуститься невредимым, – это меня поразило настолько, что удивление мое не укрылось даже от императора. Поэтому, подозвав переводчика, он пожелал узнать, что мне показалось более удивительным: мальчик, который двигался столь осторожно, что шест оставался неподвижным, или тот, кто держал его у себя на лбу столь мастерски, что ни от тяжести мальчиков, ни от их игры даже слегка не отклонился в сторону? И когда я сказал, что не знаю, что мне кажется… более удивительным, он, засмеявшись, ответил, что и сам этого не знает»{211}. То, что увидел Лиутпранд, до сих пор является одним из сложнейших цирковых номеров. Возможно, сегодня такой трюк эквилибристов с першем (шестом) длиной более семи метров не удивит пресыщенную публику так, как он поразил молодого итальянца середины X века. Но еще в 1912 году это было сенсацией, и в объявлении петербургского цирка «Модерн» провозглашалось: «Первый раз в мире! Невероятно! Вдвоем на одном перше, свободно балансируемом на плече третьего, – Кароли, Одони и Камила»{212}. Как видим, и тут все проще – шест стоит на плече, а не на лбу у третьего. Но Византия претендовала на роль столицы мира, и ее василевсы много сил тратили на то, чтобы изумлять варваров. Можно предположить, что для Ольги ромеи приготовили что-нибудь другое. Все-таки прошло восемь лет, да и публика за обедом была другая – одни женщины (евнухи не в счет).
