Возвращение Лопе в Мадрид «почти совпало» по времени со смертью Изабеллы, как о том было сказано в знаменитом пророчестве в «Доротее», вложенном в уста астролога дона Сесара, который предсказал содержание этой большой «главы» в судьбе Лопе, начавшейся с его бурного романа с Еленой Осорио, достигшей середины, когда угасшая страсть повлекла за собой печальные последствия в виде судебного процесса, тюремного заключения и изгнания, и завершившейся смертью Изабеллы. В пророчестве об этом было сказано так: «После вашего заточения в тюрьму вы будете изгнаны из королевства; но незадолго до того вы станете ухаживать за некой молодой девицей, которая привяжется к вам, воспылав любовью и к вашей славе, и к вашей особе, и вы сочетаетесь с ней узами брака <…> Она будет вашей верной спутницей в период изгнания, она будет вашей верной подругой во всех ваших горестях; ее преданное сердце будет стойким перед лицом бедствий; она умрет спустя семь лет после свадьбы, и вы вернетесь в Мадрид с разбитым сердцем».

В последней фразе этого предсказания ясно говорилось о возвращении Лопе в Мадрид как о деле решенном. Это возвращение, коего Лопе жаждал всеми фибрами души, действительно состоялось, это не вызывает никаких сомнений. Да, но как это могло произойти, ведь срок изгнания должен был истечь только через три года! Вот эту тайну и раскроют нам факты, о которых предсказатель умолчал.

В самом деле, смерти Изабеллы сопутствовало одно событие, совершенно непредвиденное, но отчасти связанное с ней, событие, обозначившее новый поворот в той удивительной истории любви Лопе и Елены Осорио, которую все считали давно завершенной. Итак, из одного документа мадридского суда, датированного 18 марта 1595 года, нам известно, что Херонимо Веласкес, отец Елены Осорио, обратился с просьбой об отмене приговора, который был вынесен Лопе после рассмотрения его же жалобы; сей демарш, кстати, сопровождался и обращением с просьбой о помиловании, исходившим от самого Лопе.

Как можно объяснить столь резкий поворот после стольких-то лет? Чем объяснялась такая перемена в поведении? Ответ можно найти в некоторых свидетельствах очевидцев тех событий, из утверждений коих следовало, что у Херонимо Веласкеса были веские причины возобновить отношения с Лопе и договориться с ним, пойдя на мировую. Первая причина состояла в том, что дела его труппы постепенно ухудшались с тех пор, как Лопе перестал отдавать ему для постановки свои пьесы, в то время как другие труппы извлекали немалую выгоду из того, что им доверял свои пьесы великий драматург, чья слава с каждым днем гремела все сильнее. Вторая причина касалась его дочери Елены, оказавшейся в ужасном положении как в сфере материальной, так и в сфере чувств: покинутая покровителем, пришедшим на смену Лопе, она вдруг ощутила, что у нее есть муж, прежде выказывавший себя человеком очень и очень понятливым, а потому и очень удобным, нисколько ничему не мешавшим, но теперь этот муж вдруг проявил бестактность и непорядочность — мало того что он жил в ее доме, так он еще и заболел там, а потом вздумал помирать самым жалким образом. Освобождение было уже близко, и вдовство Елены, по мысли ее отца, должно было, в соответствии с волей Провидения, совпасть со вдовством Лопе. Вспомнив о любовной страсти, которую сей блистательный поэт и драматург когда-то питал к его дочери, Херонимо Веласкес теперь не сомневался, что она оставила глубокий след в его сердце. Вот почему, увидев, что перед ней вырисовываются контуры счастливого будущего, он принял решение начать процедуру сокращения срока наказания, о чем и свидетельствует упоминавшийся выше драгоценный документ, в котором в официальной форме, от третьего лица Херонимо Веласкес заявлял, что для того, «чтобы служить Господу нашему, он, как добрый христианин, считает необходимым сегодня даровать прощение Лопе де Вега, чтобы тому было дано разрешение прибыть ко двору и чтобы для его возвращения более не было никаких препятствий, в том числе и того срока пребывания в изгнании, который ему еще предстояло отбывать».

Было проведено следствие, чтобы проверить, выполнял ли Лопе до сего времени условия наложенного на него наказания, выслушаны показания свидетелей, таких как Гаспар де Поррес и Хуан Баутиста Вилльялобос, которые своими благоприятными заявлениями во многом способствовали скорейшему завершению сей процедуры. Итак, Лопе был свободен и мог вновь вернуться в столицу, где на протяжении восьми лет он бывал лишь тайно и очень недолго, так сказать проездом.

Елена Осорио, ставшая причиной его заточения в тюрьму и последовавшего за этим изгнания, теперь вдруг превратилась в орудие его избавления от наказания. Ее муж вскоре и в самом деле умер, он отдал Богу душу 30 мая 1595 года, но она была вынуждена отказаться от надежды вновь завоевать сердце того, кто так сильно любил ее когда-то. Ведь питать такие надежды можно было бы, только не зная о новом состоянии души Лопе, о котором ясно говорится в пророчестве в «Доротее», а именно в лаконичном эпилоге: «Став вдовой, она будет добиваться вашей руки, но потерпит поражение, потому что чувство чести будет сильнее, да и жажда мести у вас будет сильнее, чем ваша любовь». И в самом деле, Лопе, истерзанный прошлым, еще и по сей день причинявшим боль, жаждал только одного: перевернуть страницу этой главы своей жизни и отдаться на волю тех страстей, что всегда бушевали в его душе. «И как этого достичь, — думал он, — как не оказавшись вновь в Мадриде и не встретившись вновь со своей публикой?»

Мы не располагаем большим количеством сведений о возвращении Лопе в Мадрид и его встрече со столицей после долгой разлуки, но нам известно из некоторых источников и по некоторым косвенным данным, что несколько месяцев он провел у своей сестры Изабеллы и шурина Луиса Росиклера, по-прежнему готовых выполнить любую его просьбу. Они жили в том доме, где родился Лопе, в доме, располагавшемся рядом с мастерской его отца-вышивальщика, и были очень рады некоторое время наслаждаться обществом родственника, пользовавшегося их безграничным уважением. Кстати, восторженное отношение к Лопе они передали по наследству и своему сыну Луису, которому тогда исполнилось 20 лет. Юноша неплохо рисовал, делал робкие попытки утвердиться на литературном поприще и жадно впитывал все, что мог почерпнуть из творений дядюшки, не просто читая их, а буквально проглатывая. Нам известны проникновенные строки, написанные им в качестве похвального слова «Аркадии» Лопе.

Сам же Лопе, слишком долго лишенный суеты и блеска столицы, немедленно возобновил отношения с театральным миром, где его жаждал поскорее увидеть не один лишь Херонимо Веласкес. Он стремился попасть в этот мир, нет, в эту вселенную, где все превращалось в зрелище, в спектакль, в пьесу. В этом мире он испытывал силу своего обаяния, своей харизмы, он разделял царившее здесь пристрастие, причем всеобщее пристрастие, к иллюзорности, к обману, к игре, к некоторой искусственности, к перемене декораций и к переодеваниям, а также разделял и всеобщую любовь к слову и действию. Итак, все члены этого мира — директора трупп, авторы пьес, актеры, зрители (а публика в театрах в те времена выглядела весьма живописно) — все встретили его как героя и шумно отпраздновали его возвращение. Сцена была для него местом триумфа, где он блистал в ореоле славы, а в Мадриде она еще славилась богатством и отменным качеством репертуара, поражала ослепительными премьерами, количеством и разнообразием публики. Лопе правил в этом мире как истинный властелин, господин и хозяин, он заставил членов этого мира принять его таким, каким он был, со всеми его особенностями, которые состояли, по словам историка Жана Вилара, «в смешанном социальном положении и происхождении и в смелости в области языка». Его имя, ставшее синонимом театральной славы, порождало зависть и желание вступить с ним в соперничество; даже самые великие его соотечественники из числа литераторов не могли сдержать своих восторгов; сам Сервантес первый, скажем так, способствовал его возведению на театральный престол, признав факт своего поражения в борьбе с ним; признание, про которое можно сказать, что оно тем удивительнее и тем значительнее, что исходило от того, кто из-за отсутствия успехов в сфере драматургии был вынужден отречься от этой своей страсти. «Призываемый другими вещами, — писал Сервантес, — я оставил перо, до той поры посвященное театру. И вот тогда появилось это чудо природы, великий Лопе де Вега, присвоивший себе монаршую власть в драматургии; все актеры превратились в его вассалов и перешли под его юрисдикцию». А из-под пера Лопе без перерыва появлялись новые пьесы «Маркиз Мантуанский», «Франсесилья» («Французская булочка»), «Лекарство от невзгод» («Лекарство от невезения»), «Красавица, неудачно вышедшая замуж» («Неудачное замужество») и многие другие. Но вскоре и сама его жизнь как бы вписалась в замкнутый круг театральных перипетий, превратившись в одну из тех фарсовых интермедий, в которых повествуется о похождениях плутоватых молодцов и о их приключениях, интермедий, от которых публика приходила в дикий восторг в перерывах между комедиями.