И вот наконец после сорока двух дней заточения Лопе оказался на свободе. Можно было бы ожидать увидеть его разбитым, раздавленным, уничтоженным жестоким и несправедливым приговором, тяжким опытом судебного процесса и пребывания в тюрьме… Разбитый, раздавленный, уничтоженный? Кто? Лопе? Да кто мог так о нем подумать?! Едва оказавшись за пределами узилища, он оказался во власти чувства невероятного блаженства и счастья, ощутил, что воскресает для новой жизни. Кстати, ради соблюдения исторической правды, следует признать, что если условия содержания заключенных в тюрьмах Испании в то время и были довольно суровы, то с арестантом Лопе де Вега, похоже, обращались необыкновенно мягко. Королевская тюрьма, располагавшаяся на улице Аточа, украшенная изящными башенками и лепниной, столь разительно отличалась от большинства тюрем Европы, что могла бы сойти за элегантный дворец. Кстати, сегодня в этом здании располагается министерство иностранных дел. У Лопе в тюрьме была отдельная камера, где он ежедневно принимал множество посетителей. Кроме того, вполне вероятно, что писатель Лопе де Вега нашел в тюрьме обильную пищу для ума и творческого воображения.

Лопе вышел из тюрьмы в хорошем настроении, в бодром расположении духа, преисполненный решимости не подчиняться приговору суда, а испытать судьбу и позволить властному зову любви вновь увлечь себя в чрезвычайно опасную и безумную затею. В самом деле, как мы можем узнать из записи, обнаруженной под номером 239 в Ведомости Мадридского уголовного суда, вскоре против Лопе опять были выдвинуты обвинения на основании поданного против него иска, причем на сей раз обвинения были гораздо серьезнее. Иск был подан в том же феврале родителями несовершеннолетней девушки, обвинявшими Лопе в похищении их дочери. Едва пережив один процесс, по обвинительному приговору которого ему предписывалось под страхом отправки на галеры немедленно покинуть Мадрид, молодой драматург не только не покинул столь опасную для него столицу, но еще и успел совершить похищение девицы, а ведь в то время за подобное преступление могли приговорить к смертной казни!

Подобный поступок был бы совершенно необъясним, если бы речь шла о человеке, чья душа не была бы целиком отдана во власть чувств. Лопе покинул свою тесную камеру, чтобы с головой окунуться в бурную жизнь Мадрида. Итак, он должен был действовать. Любовь… Да, но о какой любви речь? Могла ли у него быть иная любовь, кроме любви к Елене Осорио? Вспомним о пасквилях, направленных против Херонимо Веласкеса и всех членов его семьи, столь оскорбительных для Елены, о тех язвительных, пропитанных желчью поэмах, авторство которых сегодня без всяких сомнений приписывают Лопе. Так вот, написал бы он их, если бы на тот момент не имел бы других сердечных планов? Не имей он таких планов, разве не разумнее было бы обхаживать директора театра, несмотря на все его коварство, согласиться дать ему несколько своих пьес, чтобы таким образом избежать процесса, навязанного ему? Вспомним также о том оскорбительном ночном обыске в его камере, в ходе коего альгвасилы нашли в его сундучке множество писем от женщин, а среди них, несомненно, настойчивые и пылкие мольбы его новой музы, не пропустившей ни одного дня, чтобы не написать ему. Кстати, к тому времени относится прелюбопытный романс Лопе, в котором он повествует о недавно возникшей сердечной привязанности и описывает «начальные восторги», идущие на смену «увядающей любви».

Но зачем нужно было действовать столь грубо? Как и чем объяснить это похищение? Мог ли Лопе ответить отказом на мольбы юной и благородной особы, мог ли он разорвать отношения, зародившиеся еще до процесса? Разумеется, нет. К тому же возникает вопрос, как он додумался до похищения, он, на которого любовь обрушивалась всегда внезапно, как некое роковое явление, обусловленное соединением светил и знаков в его гороскопе? Разве сам он не говорил: «Я люблю по велению небесных сил, и я никогда не мог избежать чар моих привязанностей»? Так вот, Лопе, вынужденный участвовать в мало способствующем его славе процессе, знал, что безупречное знатное семейство новой повелительницы его души не будет благосклонно наблюдать за тем, как он оказывает знаки внимания их дочери, а потому понял, что необходимо приступать к решительным действиям, и решение пришло мгновенно. Что правда, то правда: это решение совпадало с его драматическим видением мира, с его пониманием и восприятием любви. Как и многих героев его пьес, Лопе, казалось, влекло все запретное, любые трудности и препятствия его лишь распаляли еще больше, толкая на безумные поступки. Вот почему без всяких колебаний и при поддержке друзей-заговорщиков Лопе перешел к действиям. Так кто же такая была эта новая звезда, возбуждавшая столь сильное влечение?

Звали ее донья Изабелла де Урбина Альдрета-и-Кортинас, и, как установил Хьюго Реннерт, она была дочерью дона Диего де Ампуэро-и-Урбина, а не его сестрой, как это считалось ранее, из-за того что в первый вариант завещания Лопе, датируемый 4 февраля 1627 года, вкралась ошибка. Отец ее занимал пост начальника городской полиции Мадрида, а также исполнял обязанности главного герольдмейстера при Филиппе II. Великая честь занимать столь почетную должность издавна оказывалась только самым благородным дворянам, знатным рыцарям, ибо носитель сего звания обладал правом оценивать подвиги других воинов, дабы они получили вознаграждение по достоинству. Он также обладал правом присутствовать на заседаниях Военного совета. Мать Изабеллы (иногда в литературоведческих исследованиях ее называют Исабель), донья Магдалена де Кортинас Сальседо-и-Санчес де Кока, была внучкой дона Диего де Урбины и доньи Изабеллы де Альдрета, чье имя возлюбленная Лопе унаследовала при крещении, а впоследствии унаследовала и фамилию в соответствии с существовавшей в Испании традицией.

Похищение юной девицы, разумеется с полного ее согласия, произошло вскоре после освобождения Лопе, в начале февраля 1588 года. Успехом сие «предприятие» было, похоже, обязано тому, что его организацией занимался бесстрашный и верный друг Лопе Клаудио Конде. Клаудио Конде, видимо, заручился поддержкой дуэньи доньи Изабеллы, некой Анны (Аны) де Атьенса, которая должна была подать знак в нужный момент, а также обеспечил помощь со стороны своего друга альгвасила Хуана Чавеса, который, как предполагалось, выполняя поручение святой инквизиции, должен был попросить Изабеллу явиться для дачи показаний; неприятно, конечно, но с подобными неприятностями сталкивались тогда все придворные и жители Мадрида, так что люди соглашались пройти через сию процедуру если и неохотно, то все же по доброй воле. Хитрая уловка удалась, тем более что члены семейства Урбина, еще не знавшие об освобождении Лопе, не приняли никаких мер предосторожности.

Что делали влюбленные, когда соединились? Нетрудно себе представить. Похищение удалось, но в каком предопределенном самим Провидением месте, в каком счастливом уголке спрятал похититель свой драгоценный груз? На сей раз необходимость соблюдать тайну вынудила Лопе заставить свое перо хранить молчание; самое большее, что можно узнать из поэтических завуалированных аллюзий, так это что они спрятались где-то на берегах Тахо, более чем в пяти лье от Мадрида, где-то неподалеку от Толедо, где им приходилось рассчитывать на сдержанность и молчание людей, их окружавших, ибо одному грозили «плавучий ад галер» или смерть, а второй — заточение в монастырь.

Сколько времени провели они в своем убежище? Недели две, без сомнения, а потом были вынуждены расстаться, так как Лопе должен был покинуть пределы королевства Кастилии. Уехал ли он на самом деле из Кастилии? На сей счет мнения расходятся. Зато не вызывает никаких сомнений тот факт, что донья Изабелла, сильно скомпрометированная, вынуждена была вернуться в Мадрид: не для того, чтобы добиться от родителей прощения, а чтобы получить их согласие на брак, ставший неизбежным. Брак был заключен, о чем свидетельствует документ от 10 мая 1588 года — это свидетельство о бракосочетании по доверенности, в ходе коего супружескими узами были соединены Лопе де Вега и Изабелла де Урбина. Принуждаемые обстоятельствами, уже исстрадавшиеся из-за исчезновения дочери, не видя иного выхода из создавшегося положения, который помог бы сохранить честь почтенного дона Диего де Урбины, родители доньи Изабеллы вынуждены дать свое согласие на брак Изабеллы с Лопе. Они его не простили, но все же отозвали свой иск, осушив источник их ссоры. Так как участником переговоров не мог быть изгнанник-похититель, являвшийся одновременно и будущим мужем его дочери, то дону Диего пришлось общаться с шурином Лопе, Луисом Росинклером, взявшим на себя заботы о составлении контракта и необходимых для заключения брака процедурах. На свадебной церемонии не присутствовали родители невесты, не было и никого из родственников. Итак, бракосочетание состоялось 10 мая, в самом центре Мадрида, в знаменитой церкви Сан-Хинес, расположенной неподалеку от дома, где родился Лопе, церкви, которая не раз на протяжении жизни поэта станет «участницей» его любовных похождений. Хотя церемония и была довольно простой, но все же не лишена определенной странноватой театральности. Обряд венчания при этом бракосочетании по доверенности совершался в соответствии с обычным ритуалом, так что все правила были соблюдены, за исключением одной детали: одно из кресел, предназначавшихся для будущих супругов, так и осталось свободным, и это обстоятельство настраивало присутствующих на меланхолически-мечтательный лад. Речи и предписанные обрядом действия священнослужителя, лиценциата Дельгадо, были обращены исключительно к новобрачной, ощущавшей себя тем более одинокой, что на свадьбе не присутствовал никто из ее родни.