Свой прославленный третий стрелковый батальон Козин передал старшему лейтенанту И.М. Огневу. Комдив Миронов вручил ему в подарок на память карманные часы с гравировкой: «За Сталина — за Родину! Богатырю Великой Отечественной войны от коллектива крайлегпрома гор. Красноярска, 1941 год». Козин был очень взволнован и теплотой проводов, и новым назначением, ведь командование в бою полком — это важнейшая ступень в овладении военным искусством.

На командный пункт 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии, находившийся в березовой роще юго-восточнее деревни Шебяки, капитан Козин прибыл во второй половине дня. Встретил его генерал-майор Руссиянов, которого он знал по довоенной службе.

— Как добрались? — после рапорта и крепкого рукопожатия спросил комдив Сотой.

— Как видите, товарищ генерал: жив-здоров.

— Обстановка, капитан, трудная. Из одного блиндажа в другой не всегда удается добраться. Вы сами понимаете… О ваших делах я кое-что читал в армейской газете, — признался Руссиянов и стал рассказывать о боевом пути 85-го стрелкового полка, его первом боевом командире М.В. Якимовиче, о том, как полк отважно сражался в боях на белорусской земле. В заключение комдив с грустью сообщил:

— Сегодня полк в трудном положении. Нет комиссара. Из командиров батальонов только один, да и тот молодой. Не все командиры рот и взводов. Авиация и артогонь противника нанесли большой урон транспорту. А ты, капитан, должен в любую минуту быть готовым к наступательным действиям по разгрому ельнинской группировки гитлеровцев. Сейчас обязанности командира полка временно исполняет майор Карташов, начальник штаба — майор Иван Пантелеймонович Шуляк. Полк кое-что дополучит, а мой комиссар Кирилл Иванович Филяшкин поможет вам подобрать комиссара.

Козин грустно слушал боевого комдива, вспомнил свой третий батальон. Уже месяц он участвовал в боях, отбивал атаки противника, сам переходил в контратаки и крепко бил гитлеровцев, и все-таки оставался боеспособным. Руссиянов, прочитав мысли бывшего комбата, подбодрил его:

— Ничего, товарищ Козин! Основа есть, а остальное зависит от нас, командиров.

С наступлением темноты Козин в сопровождении офицера связи отправился в штаб полка. Размещался он в роще севернее деревни Митино, знакомой капитану по предыдущим боям его батальона. Командирский состав полка был в сборе: ждали Козина, о котором тоже кое-что знали из газет и от вездесущих политруков.

Познакомившись с каждым присутствующим, новый командир повел речь о том, что надо сделать, чтобы подготовить полк к наступлению.

— Командир дивизии обещает помочь полку личным составом, оружием, боеприпасами и боевой техникой, — сказал Козин. — Нам надо особое внимание обратить на новичков: выяснить, все ли в достаточной степени владеют оружием, научить их, что делать при налете авиации, действиям в ночных условиях, бороться с танками противника. О неподготовленных докладывать мне, в бой не посылать.

Дальше пошел более конкретный разговор о батальонах, артиллеристах, связистах, о том, кто за что отвечает.

А козинский батальон продолжал сражаться. Как раз в это вечернее время в 107-й дивизии подводились итоги двух боевых дней. Результат, можно сказать, был неутешительный. Свои потери за 23 и 24 августа составили 30 человек убитыми, 90 — ранеными, 26 — пропавшими без вести. Потери противника: уничтожены два взвода пехоты, два блиндажа, один НП, семь огневых точек.

Ночью бой за деревню Садки возобновился. Его развязали фашисты. Открыв бешеную стрельбу из автоматов и пулеметов, они, прикрываясь темнотой, прячась за развалины на пепелищах крестьянских подворий, приближались к окопам полка Батракова. Красноармейцы, подпустив немцев на тридцать—сорок метров, открыли встречный огонь. Атакующие залегли, продолжая стрелять. Перестрелка длилась около часа, с обеих сторон открыла огонь артиллерия. От грохота разрывов, автоматно-пулеметной стрекотни стало невыносимо жутко, но Батраков приказал своим подразделениям приготовиться к контратаке. Когда наша артиллерия заставила неприятельскую замолчать, красноармейцы пошли вперед.

Неспокойно было и на других участках. Где-то проявляли активность захватчики, где-то наши приучали к боевой обстановке свое новое пополнение.

Подготовить новичков к смелым действиям в бою, вселить в них веру в то, что фашистов можно бить и побеждать, — такая задача стояла перед командирами всех рангов — от сержантов до генералов. Жуков требовал от бойцов и командиров высокого наступательного духа при умелом пользовании оружием, хладнокровных профессиональных действий в бою. Утром он подписал приказ Военного совета Резервного фронта о работе с политбойцами.

В нем отмечалось: «Прибывающие в армии политбойцы в многих случаях военному делу не обучены. Значительная их часть не умеет стрелять из винтовки, бросать гранаты, вести борьбу с танками, слабо владеет приемами маскировки и разведчика. Военные советы и политотделы не уделяют внимания военной подготовке политбойцов, по прибытии их сразу бросают в бой неподготовленными, без особой нужды в этом» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 4. Л. 38).

Не любой ценой хотел взять Ельню генерал армии Жуков. Заканчивая работу над планом новой наступательной операции, он вникал во все вопросы организации боя, считая, что, когда идет речь о жизни и смерти, мелочей не бывает. Вот и о политбойцах… Народ этот горячий, решительный, смелый, готовый пожертвовать своей жизнью ради победы, но нельзя отдавать людские жизни за бесценок. Жуков приказал «прекратить вредную практику — посылку в бой политбойцов, не имеющих военной подготовки. Вооружить политбойцов самозарядной винтовкой. С неподготовленными в военном отношении организовать при дивизиях занятия по изучению материальной части оружия и его применения» (там же).

Командиры дивизий, приобревшие боевой опыт, сами, конечно, понимали важность подготовки как политбойцов, так и всех прибывших красноармейцев к действиям в самых суровых условиях современного боя. Во всех ротах и взводах шла усиленная учеба. Тактика, огневая подготовка, рукопашный бой чередовались с беседами о боевом опыте, с рассказами о самых невероятных случаях во время обороны и наступления, в рукопашных схватках.

В 19-й дивизии занятия с пополнением шли по расписанию, как в учебных частях, но в условиях фронтовой обстановки. Политруки после горячих тренировок действиям в рукопашном бою, после ползаний по-пластунски вели беседы о характере войны, об имперских замашках Гитлера, о боевых традициях частей. Так уж получилось, что в этот день газета напечатала большой очерк о майоре Утвенко с фотографией героя. Многие политруки читали его личному составу рот, рассказывали о своем комдиве.

Имя Александра Ивановича Утвенко на втором месяце боев за Ельню стало известным во всей армии. Член Военного совета Иванов, начальник политотдела Абрамов, да и сам Ракутин все чаще отзывались о майоре Утвенко как о талантливом военачальнике. По их подсказке был подготовлен и этот очерк. Автор воссоздал довольно полный портрет молодого комдива.

«Энергичный, веселый человек, — писал Серебрянский, — он разговаривает со всеми спокойным тоном. И сколько тонкого народного юмора в его коротких, лаконичных, предельно точных фразах! Даже самый стиль речи майора Утвенко, живой и сочный язык, в котором перемешаны русские и украинские слова, со всем присущим им юмористическим оттенком, действуют весьма ободряюще на бойцов и командиров.

— Немець иде? Де вин там иде? Бейте его, скаженного гада!»

И далее:

«Утвенко вместе с бойцами не раз ходил в атаку, однажды с маленькой группой красноармейцев он разбил целый взвод немцев. Одной из значительных операций воинов Утвенко был разгром двух пехотных батальонов противника.

Подготовка кадров — насущная забота Утвенко, талантливого командира и воспитателя…»

Читая газету, политрук дополнял очерк своими наблюдениями, вспоминая и курьезные случаи, и жестокие моменты боев. Светлели лица у резервистов и новобранцев, которым в ближайшие дни предстояло первый раз пойти в бой. «Де нимець. Вин там!» — повторяли остряки. Обучение трудному ратному делу продолжалось.