В разговорах уметь слушать, быть вежливым…
Еще же зело непристойно, когда кто платком или перстом в носу чистит, яко бы мазь какую мазал, а особливо при других честных людей…».
И тому подобное…
Кстати, не только в России выходили подобные руководства. Невоспитанных дворян хватало и в хваленой Европе, и в свое время некоторым монархам также приходилось обучать хорошим манерам своих подданных. В 1624 году при венском дворе «ходило» предписание для младших офицеров, в котором указывалось, как подобает вести себя в присутствии императора и как следует держаться за столом. «…Не должны входить полупьяными… За столом не должны качаться на стульях, или потягиваться на них, или вытягивать ноги во всю длину… Не должны лезть руками в блюдо и бросать кости под стол. Не должны облизывать пальцев, выплевывать на тарелки, а равно утирать нос о скатерть. Не должны так скотски напиваться, чтобы валиться со стула…»
Но вернемся к нашим проблемам. Наука этикета постигалась с трудом, в 1716 году ганноверский резидент Христиан Фридрих Вебер писал: «Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем еще отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора (в Москве) за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды, а в остальном держатся еще старых порядков, например, в приветствиях они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые, побывши с мужьями своими за границей, возвратились в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними.
В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются».
Переменить платье легче, чем отвыкнуть от старых привычек. И если костюм русского модника уже ничем не уступал по своему изяществу европейским образцам, то манеры оставляли желать лучшего. Вебер говорил, что женщины в общении с посторонними и иностранцами «до сих пор еще дики и своенравны, что одному известному немецкому кавалеру пришлось дознать собственным опытом. Когда… он пожелал было поцеловать у одной девицы руку и награжден был за это полновесною оплеухою».
Такие случаи происходили, конечно, не часто. Да и в разговоре с ганноверцем бойкие хорошенькие девицы быстро освоились. Болтливые франтихи с любопытством расспрашивали Вебера, как там в немецких землях живут их сверстницы, «в таком ли они гнете и унижении, в каком содержатся в России?». Когда же учтивый собеседник дал исчерпывающий ответ на волновавшие их вопросы, начали «вовсе не тихо» говорить, «как бы желали они выйти замуж в тех немецких землях…».
Из-за «слабости женского пола до элегантных кавалеров» и не вышло послать девиц за границу. Была такая идея — по примеру их братьев и за счет родителей послать девушек на хлеба к кому-нибудь в Кенигсберг, Берлин, Дрезден или в другие города для обучения иноземным нравам, языкам и рукодельям. Но родители стали возражать, говорили, что эти юные красотки не устоят перед иноземной галантностью и честь свою подвергнут опасности. Правда, подвергнуть свою честь опасности можно было и не выезжая в Европу.
Все изменилось в облике наших дам по сравнению с прошлым веком. Костюм, вводимый Петром Алексеевичем, стал полной противоположностью своему предшественнику. Он сложился под влиянием преимущественно французского дворянского костюма XVII века. Ему были присущи величественность и торжественность, свойственные стилю барокко — одному из главных стилевых направлений в искусстве Европы конца XVI — середины XVIII веков. К началу XVIII века костюм получил общеевропейское признание и в упрощенном виде оказался в гардеробе горожан различных сословий. И в то же время в каждой стране он имел свои отличительные особенности. Единым являлся крой костюма, его силуэт.
Он состоял из корсажа-корсета, который надевался на льняную рубашку и плотно схватывал стан при помощи шнуровки, у нас его так и называли — «шнурование». В швы корсажа вставляли косточки китового уса, которые не позволяли фигуре сгибаться и придавали ей горделивую осанку. Корсажи обтягивали дорогой шелковой тканью, носили с разными юбками и распашными платьями. В зависимости от моды их украшали позументом, кружевами, пуговицами и шнурами. Корсажи подчеркивали прелесть тонких талий, а открытые по моде того времени шея и грудь — изящество и грациозность дамы, короткие до локтя рукава — белизну и нежность рук.
Надо сказать, что в XVIII веке роскошные женские формы считали красивыми, никто не изнурял себя диетами, вкушали много и с удовольствием. Представить, как порой затруднительно оказывалось пышнотелым модницам стянуться корсетами, сегодня почти невозможно. История не донесла до нас каких-либо курьезов, связанных с этой деталью женского туалета, о них теперь остается только догадываться.
Впрочем, сохранился рассказ о том, как Петр Алексеевич, танцуя с немецкими дамами, принял конструкцию корсажа за их ребра. И опрометчиво, вслух выразил свое удивление, заметив, что у «дам чертовски жесткие ребра».
В скором времени привыкли и к корсажам, и к широким круглым юбкам со специальными каркасами. Зимой юбки для тепла сажали на вату, нарядные парадные платья отличались необыкновенной роскошью. Галун — золотая, серебряная или мишурная лента узорного ткачества или кружевного плетения — превращал костюм в очень дорогостоящее изделие. Если в начале века модники удерживались рамками обычая и украшали его сравнительно небольшим количеством галуна, то два-три десятилетия спустя камзолы и женские платья буквально горели золотой отделкой.
Одеться со вкусом в непомерно дорогие платья, щедро украситься драгоценностями, как и раньше, оставалось основной заботой наших знатных красавиц. Жена Петра, милая его сердцу Екатерина, не меньше, чем другие, была обеспокоена своим туалетом. Отпуская супруга за границу, она просила купить редкие в России украшения для костюма.
7 апреля 1717 года Петр Алексеевич писал домой из Брюсселя: «…Посылаю к тебе кружива на фонтанжу[14] и на агаженты[15]; а понеже здесь славные круживы всей Эуропы и не делают без заказу, того для пришли образец, какие имена или гербы во оных делать».
Екатерина незамедлительно отвечала ему, извиняясь за причиненные хлопоты: «…Особливо благодарствую за присланные кружива брабанские, которые я також в целости получила. А что изволили вы милостиво ко мне писать, чтоб прислать обрасцы, какие мне еще надобны кружива; и хотя я и не хотела тем утруднить вашу милость, однакож при сем образец посылаю и прошу против оного приказать зделать на фантанжи, толкоб в тех круживах были зделаны имяна ваше и мое, вместе связаные…»
Самые модные и самые дорогие туалеты и украшения быстро попали в шкафы и шкатулки богатых щеголих, и диадемы на свои хорошенькие головки нацепили, и бриллиантами увесились так, что от царицы не отличишь! А поскольку далеко не все придворные отличались тактом и сдержанностью в проявлении вкуса и достатка, государственным указом определили, что алмазные головные венцы должны украшаться бриллиантами только с одной левой стороны. И запретили украшать платья мехом горностая, его красота осталась доступна только лицам императорской фамилии.
Это решение не сделало наряды модниц менее эффектными. В 30-е годы XVIII века английский посол Клавдий Рондо писал на родину: «Не могу выразить, до чего доходит роскошь двора в одежде; я бывал при многих дворах, но никогда не видел таких ворохов золотого и серебряного галуна, нашитого на платья, такого обилия золотых и серебряных тканей».
На смену ботиночкам и сапожкам пришли остроносые туфли на высоком каблуке. Походка наших модниц изменилась, она стала легче, свободнее. Туфли шили из разных материалов: для улицы и повседневного употребления — из кожи, нарядные и для домашнего пользования — из парчи, атласа и бархата.
Важной деталью к женскому платью и всему женскому облику являлся веер. Расцвет расписных вееров пришелся на эпоху «короля-солнца» Людовика XIV и Людовика XV, то есть на вторую половину XVII середину XVIII века. В то время на пергаментные веера наносили рисунки гуашевыми красками, на них преобладали китайские, галантные версальские и греческие мифологические сюжеты, в XVIII веке появилось множество изящно трактовавшихся библейских и пасторальных сюжетов. Над каждым веером трудилось сразу несколько специалистов: резчики, позолотчики, ювелиры и живописцы.
