Обязательной деталью к фраку стали рубашки с вшитым пластроном — туго накрахмаленной грудью. Они оказались сущим наказанием для модников. Пластрон надлежало носить ослепительно белым с отлично заутюженными складками. Он требовал тщательного ухода — особой стирки и глажения. Не каждый щеголь мог себе позволить кучу сменных рубашек, для них шили съемные пластроны, которые крепились на спине и талии завязками. От избытка крахмала пластрон слегка коробился и делал грудь своего владельца нелепо выпуклой. Носить его оказывалось рискованно: господин, претендующий на безупречность своего костюма, мог оказаться в нелепом положении, если завязки при движении ослабевали.

Сюртук, постепенно укорачиваясь, стал прообразом современного пиджака, его носили и мастеровые, и чиновники, и разночинная интеллигенция, и дворяне.

«Золотая молодежь» и «бонвиваны»[23] разных возрастов конца XIX века старались одеваться по картинкам новейших модных журналов или по фотографиям аристократов и миллионеров. Но даже люди, следящие за своей внешностью, в большинстве носили костюмы, сшитые далеко не по последней моде, так как она менялась медленно и только в деталях. Так, костюм пятилетней давности не казался нелепым или смешным. Более внимания уделяли безукоризненному качеству и чистоте своих одежд.

Темные вечерние или светлые летние костюмы требовали совсем небольших дополнений — ослепительной белизны рубашки, дорогого галстука и булавки, кольца, портсигара и часов, желательно от знаменитых ювелиров.

Мода на античность в конце XVIII — в начале XIX века внесла изменения в ювелирные изделия наших модниц. Помните нашу героиню, которая появилась на своем первом балу в тунике? Так вот представьте, в каком положении она оказалась, когда выяснилось, что ни в ее шкатулке, ни в шкатулке матушки не сыскать ни колечка под греческий наряд, ни браслетика. Конечно, молоденькую девушку на ее первый выход одевали скромно и драгоценностями не увешивали. А вот матушке пришлось внимательно пересмотреть свои сокровища, что-то отдать ювелиру починить да почистить, а что-то и вовсе переделать по модным образцам.

На смену украшениям с бриллиантами, сапфирами и изумрудами пришли подражания античным изделиям. Прозрачные и столь любимые в XVIII веке камни вытеснились на некоторое время украшениями с резными полудрагоценными камнями — геммами. Популярны стали слоистые агаты, ониксы, в которых художник сочетал скульптурные и живописные изображения.

Ф. Ф. Вигель в «Записках» рассказывал, что «бриллианты, коими наши дамы были так богаты, все попрятаны и предоставлены для ношения царской фамилии и купчихам. За неимоверную цену стали доставать резные камни, оправлять золотом и вставлять в браслеты и ожерелья. Это было гораздо античнее».

Как-то подружка нашей героини похвасталась браслетиком, который носила на ножке, это показалось так восхитительно, что захотелось обязательно заполучить подобную безделицу. Цельнометаллические браслеты, украшенные насечкой и гравировкой, носили и на руках, и на ногах. Их делали мастера оружейных заводов в Туле. Несмотря на то, что себестоимость изделий была грошовой, магазины назначали на них цены, сравнимые разве что с ценами на золотые изделия. Здравомыслящие люди укоризненно покачивали головами: мыслимое ли дело, за жестянку, пустяк — такие деньжищи!

Н. И. Страхов в «Переписке моды…» сокрушался: «Можно сказать, что философский камень ныне сыскан, ибо сталь учинилась золотом щегольского света, и притом выдумщики сего железного золота могут переманивать в свой карман подменное и настоящее золото».

А еще нравилось нашей моднице носить одну серьгу в ушке, такая манера показалась очень изящной, в павловские времена этой модой бравировали лихие гусары.

Несмотря на то, что мода рекомендовала украшения с полудрагоценными камнями, бриллианты надевали на придворные балы. Драгоценности у нас любили и носили в таком количестве, что давали иностранцам повод считать, что здесь они дешевы. Женщины унизывали кольцами все пальцы рук, тяжелые подвески серег оттягивали уши, а масса браслетов различной формы обхватывала запястья. Блестели прически, украшенные диадемами, золотыми обручами, венками из искусственных цветов и золотых колосьев и т. п.

В начале XIX века Марта Вильмот с сожалением писала сестре, что ее задумка купить в России недорогие камни и таким образом обогатиться не удалась. «Увы, мой воздушный замок растаял бесследно, ибо бриллианты здесь в той же цене, что и в Англии, тем труднее понять, отчего их так много».

Так что украшения с алмазами хоть и вышли из моды, все же не залеживались в шкатулках своих владельцев. В то же время масса совершенно новых вещиц, созданных в классическом стиле и в стиле ампир, заняла место в ларчиках наших модниц.

В 1812 году, когда патриотичным казалось отказаться от французского языка и парижских мод, когда достали старые бабушкины одежды и нашили себе сарафанов, тогда-то и вернулось увлечение старинными украшениями: широкими браслетами-запястьями, длинными серьгами, головными уборами, усеянными жемчугом.

Правда, уже через пару лет под влиянием модного литературного направления, сентиментализма, ювелиры создали массу новых украшений. Особой популярностью пользовались медальоны с локонами возлюбленных или медальоны с их миниатюрами, браслеты и кольца, всевозможные украшения с какими-нибудь «чувствительными» девизами. В 1828 году новинкой стал браслет-«эсклаваж», или «сердечная неволя». Журнал «Московский телеграф» в № 12 писал: «Так называют новые браслеты, соединенные цепочкой с кольцом, эти браслеты вывозят из Одессы; замок у них утвержден сердечком, которое отпирается маленьким ключиком. Известная девица Надежа едва ли не первая в Париже явилась с таким браслетом, играя роль Федоры в модной пьесе «Эльва, или Русская сирота»».

Актриса Надежа (Надежда) попала во Францию, как предполагали журналисты, с русскими войсками в 1814 году.

Спустя несколько лет такие же браслеты, украшенные эмалью, все еще выдавали за новинку. «Дамский журнал» (№ 38) за 1833 год сообщал: «Появился новый род эмалевых браслет. Сии браслеты, богато отделанные, соединяются с кольцом посредством небольшой цепочки, которая движется, извиваясь от кисти руки до одного из пальцев. Отделка цепочки и кольца должна быть в одном роде с браслетами. Это фантастическое украшение надевается равномерно на перчатку».

Наша героиня, к этому времени немолодая дама, с удовольствием носила их. Одно время считалось модным надевать по несколько браслетов на правую руку и один на левую.

Кстати сказать, некоторые мужчины тоже носили браслеты. Один из знакомых А. С. Пушкина рассказывал, что поэт надевал браслет под одежду на левую руку выше локтя. Его браслет украшала зеленая яшма и «турецкая надпись». И что вроде бы этот браслет представлял собой два обруча, один из которых располагался у кисти, а другой — у локтя, а между собой они соединялись цепочкой.

Пристрастие же к прозрачным драгоценным камням в то время снова усилилось. Прически украшали золотыми и серебряными гирляндами и букетами разноцветных камней. В середине 20-х годов модная дама могла прочитать в журналах, что на балах и вечерах приветствуется обилие бриллиантов. Ими украшали головные уборы, кольца, заколки, броши и различные ожерелья, которые надевали по несколько сразу, а если одно, то такое же широкое, как браслет. Самым модным считалось золотое ожерелье, состоящее из пяти медальонов, скрепленных пучками роз.

Из Парижа доходили слухи о невероятно богатых бриллиантовых диадемах, которые входили в моду. Были они настолько широкими, что волосы виднелись только на макушке. Нашей героине очень приглянулась диадема в форме дубового венка, усыпанная изумрудами. Были диадемы в форме букетика ландышей, мирта и т. п.

Если балы восхищали взоры присутствующих огнем бриллиантов и блеском золота, то в театр надлежало украситься скромно, надеть лишь серьги и фермуар. Фермуаром называли недлинное ожерелье.