Наконец они установили бронзовую табличку на двери на Бедфорд-плейс. Она была очень маленькой, почти незаметной. На ней было написано: «Мисс Престон, гипнотизер». Однако слава Корделии (как бы она себя ни называла — гипнотизером или наставницей молодых леди) распространилась столь широко, что она могла выступить под каким угодно именем и бронзовая табличка не играла никакой роли: клиенты, новые и старые, шли потоком.

Они настойчиво предлагали комнаты месье Роланду, но тот вновь и вновь отказывался.

— У меня есть комнаты в Кеннингтоне, ко мне приходят мои собственные клиенты, — возразил он. — Но, конечно, я с удовольствием буду посещать вас, если я все еще желанный гость в вашем доме.

Особенно добр он был с Рилли и иногда по вечерам просил ее сыграть на флейте.

— Вы чудесно играете, Рилли, — сказал он, делая вид, что не замечает печали в ее глазах.

Корделия была частой гостьей в доме месье Роланда, обсуждая с ним приобретенный опыт. Она все более уверялась в том, что обладает способностью к гипнозу, хотя продолжала говорить с парами о любовных импульсах и зоне родительской любви, исследовать особенности строения головы. Некоторые молодые леди испытывали настоящий страх при мысли о том, что им предстоит пережить в первую брачную ночь. Тогда Корделия погружала их в транс, стараясь соблюсти максимальную деликатность. Потом она приводила их в чувство, и они обретали покой, после чего Корделия, используя самые простые слова, рассказывала барышням о супружеских отношениях. Затем к ней начали приходить те, кто испытывал физическую боль, и она, нервничая поначалу, постепенно поверила в свои возможности. Она с удивлением замечала, что временами переживает чужие страдания, как свои собственные. Корделия объяснила это месье Роланду, и он внимательно выслушал ее, согласно кивая головой.

Однажды в воскресенье, уже стоя у двери в их новый дом, он взглянул на простую бронзовую табличку, на которой было написано: «Мисс Престон, гипнотизер», и улыбнулся. Осеннее солнце отсвечивало на металле, и тот словно искрился.

Корделия на мгновение задержала руку месье Роланда, затянутую в перчатку, в своей, и сказала:

— Я хотела бы проводить вас немного. Сегодня чудесный день.

Она вернулась за шляпкой и перчатками, и они отправились к реке. На улице было полно народу: все высыпали на воздух, наслаждаясь великолепной погодой. Они прогуливались, лишь изредка обмениваясь какими-то фразами, храня молчание, которое принято между людьми, давно и хорошо знающими друг друга. Они спускались по Друри-лейн, солнечные лучи пробивались между зданиями, и Корделия посмотрела на театр, отстроенный после пожара. Он стоял, как и в былые времена, когда ее мать была актрисой. Корделия невольно задумалась, вспоминая те дни, когда была успешной и юной, а затем представила себе, как Кити и Хестер, тринадцатилетние девочки, выступали в спектаклях.

— Месье Роланд!

— Да, моя дорогая.

— Я хочу спросить кое о чем.

Корделия все не отводила взгляда от огромного здания: на мгновение ей почудилось, что она ощущает запах гусиного жира и масла в фонарях. Он услышал ее легкий вздох. Что в нем было? Сожаление? Воспоминание? Трудно сказать.

Она двинулась вперед.

— Когда я была актрисой и работала с мистером Кином, иногда, совсем редко, происходило что-то необычное.

Корделия заколебалась, пытаясь подобрать нужные слова.

— Я не знаю, как это объяснить, но происходило нечто экстраординарное.

— Что вы имеете в виду?

Осеннее солнце ласково согревало их своими лучами.

— Думаю, что это имело отношение к концентрации. Я как будто теряла контроль над происходящим.

Он понимающе кивнул.

— Иногда я задумываюсь над этим: мне кажется, что во время сеанса гипноза происходит нечто подобное. Как будто высвобождается какая-то сила и не поддается контролю.

— О, вы начинаете постигать основы этой профессии, моя дорогая, — произнес месье Роланд с улыбкой.

Он вдруг заметил, что Корделию как будто что-то укололо. И она, не дав себе передышки, рассказала ему о своих потерянных годах в Уэльсе и о детях, которых все еще ищет. Когда они вышли к Темзе, шумной и грязной, по щекам Корделии катились слезы.

Корделия с Рилли начали наконец понимать, чем занимается месье Роланд. Большую часть времени он проводил не на Кливер-стрит, принимая посетителей, а в больницах, где облегчал состояние пациентов, которым предстояла хирургическая операция. Он не брал денег за свои услуги. «Мне не нужны деньги», — говорил он, хотя ходил в рубашках с вытертыми манжетами.

Наступило время, когда месье Роланд почувствовал, что Корделию уже можно представить как коллегу, и ввел ее в круг профессиональных гипнотизеров. Корделия была очень горда оказанной честью: ей было важно, что человек, который посвятил тетю Хестер в свою профессию, одобрил и ее работу тоже. Однажды вечером она загипнотизировала на публике одну даму, которая страдала необъяснимой болезнью: ее парализовало, однако причину так и не определили. Женщину вынесли и положили на возвышение. Корделия заговорила с ней голосом настоящей леди о заблокированных энергетических каналах, о гармонии, а затем начала делать пасы руками над телом больной, глубоко дыша и максимально сосредоточившись. Она ощутила прилив тепла и, когда сеанс был закончен, заметила, что женщина очнулась как будто обновленная. В том, что произошло, не было никакого чуда: ее пациентка не встала на ноги, однако попыталась двигаться, а на ее щеках даже заиграл румянец. То, что совершила Корделия, как бы это ни называлось, пошло женщине на пользу. Корделия поняла, что начинает пользоваться уважением среди профессионалов. Она старалась посетить как можно больше сеансов и встреч. А если вокруг закипали страсти и разгорались споры, пыталась разобраться в аргументах, избегая, однако, агрессивно настроенных господ и помня о «полете» бараньей ноги.

Иногда по вечерам Корделия и Рилли с бокалом портвейна усаживались на нижнем этаже в гостиной, окна которой выходили в сад с каменным ангелом, следившим за ними, и щипали друг друга, чтобы убедиться, что все происходит на самом деле. Им удалось невозможное: полностью изменить свою жизнь всего за несколько лет. Они были известны на весь Лондон, и их неожиданный успех заставлял их смеяться над собой. Женщинам трудно было поверить в то, что они стали хозяйками своей судьбы. Актерская профессия в свое время обязывала их притворяться и вести себя как леди, но теперь они с полным правом могли называть себя леди, причем уважаемыми леди. Они снимали целый дом, а слуг вызывали, дергая за шнурок с колокольчиком, в их доме имелась туалетная комната. Они заслужили право на веселье. Каким-то чудом им удалось обрести право на счастливую судьбу.

В целом две старушки тоже были счастливы. Они все еще нередко пользовались ночными горшками, потому что не мыслили жизни без них, однако Регина провела немало счастливых минут, дергая за веревку в туалете и наблюдая за сливом воды. Она часто окунала руки в унитаз, настолько забавлял ее вид обрушивающейся воды. Регина с удовольствием приводила в туалет и миссис Спунс, чтобы показать ей это чудо техники. К сожалению, столь частое дерганье за веревку привело к поломке, и вода затопила пол, после чего Регину попросили утихомирить свой пыл. Она начала чахнуть и томиться в неволе, ей хотелось вернуться пусть и в более бедный, но привычный район Лондона. А потом она увлеклась садоводством. Сама мысль о том, что ты заносишь в дом грязь, приводила ее в восторг. Она называла ее «чистой грязью». Садовник с удовольствием проводил время в обществе стареньких леди. Ничего подобного он еще не встречал. Старушки помогали ему выпалывать сорняки и сметать листья. Миссис Спунс любила осенние листья и готова была разбрасывать их повсюду. Регина без единого слова жалобы тут же сметала их снова. Как-то она вспомнила о новом убийце, который бродит в округе, назвав его убийцей с площади Блумсбери, но тут же дала понять, что садовник вне подозрений.