– Оскар.

– Простите… Я… – Тут я поняла всю глупость своего звонка, но было уже поздно. – Оскар, мне кошмар приснился.

– Про тебя?

– Про вас.

– Рассказывай. Кстати, хватит мне «выкать». Уважение выражается не в этом.

– Хорошо, – я сглотнула, теребя край пододеяльника, – мне приснилось, что ты сорвался с крыши при прыжке.

– Понятно, – он рокочуще засмеялся, – бывает. Не волнуйся, это твое подсознание лютует. Со временем пройдет. Как только психика «акклиматизируется» к твоему новому «Я» и новым стандартам нормального.

– Ясно… – я помолчала. – Ладно, спасибо, что выслушали… Спокойной ночи.

Он снова засмеялся:

– Мне спокойная ночь не грозит. Но все равно спасибо. Спи.

Я кивнула, повесила трубку и провалилась в теплую уютную темноту.

В НИИД я приезжала почти каждый день. Я бы охотнее ездила туда ночью: и толкучки бы в транспорте избежала, и время бы скоротала, – но Оскар говорил, что ночью у него работа. А днем я постигала азы своей новой жизни. Устало упав на один из огромных стульев, он рассказывал мне, как устроен мир на самом деле. Я слушала раскрыв рот и только жалела, что нельзя записывать.

– Феномен оборотничества открыл Дарвин – именно поэтому наш институт носит его имя. Он назвал это «боковой ветвью». Ему, видишь ли, покоя не давала мысль, что человек – венец творения. Что все, тупик. А оказалось, что вовсе не тупик.

– Так мы – следующая ступень?

– Не совсем, – Оскар чертил пальцем на столе какие-то знаки, – альтернативная. Может быть вот так, а может – вот так. Сложность в том, что оборотни больше подвержены инстинктам, более импульсивны и порывисты – читай: менее разумны. Зато люди – слабее и менее живучи. Скинь человека с пятнадцатого этажа – что от него останется? Лепешка. Скинь оборотня (не такого как ты, конечно, а уже подросшего и набравшегося сил) – ну лапы переломает. Но выживет. То есть по теории эволюции, где выживает сильнейший, будущее за оборотнями. Парадокс.

– Что-то я не понимаю, – призналась я.

– Вот и он не понял. Не могло быть у последней ступени эволюции двух вариантов. А поскольку не понял, то и закрыл эту тему. И огласке не предал, за что ему большое звериное «спасибо». А то растащили бы нас по лабораториям, и, что бы там дальше было – никто не знает.

– А что было дальше так?

– А так не было ничего. Он мог наблюдать оборотня-волка – самый стандартный и старый вариант. Мальчишка, прислуживающий у него дома и таскавший тяжести, оказался не так прост. Поверив профессору, он рассказывал ему все, что с ним происходило, как есть. Но паренек все же был необразован, на многое не обращал внимания, и картинка складывалась мутная. Так Дарвин и умер, не поняв до конца, что же за чудо такое он мог наблюдать.

Я кивнула, давая понять, что слушаю.

– Итак, наука не стояла на месте, и доступна она была не только людям. Это сейчас мы умеем брать себя в руки и превращаться, когда мы этого хотим, а не когда придется, да еще и сохранять трезвый рассудок. А раньше внезапное превращение приносило множество неудобств, бед, а иногда становилось причиной смерти. Представь себе Средние века. Добропорядочный отец семейства, ходящий в церковь и исправно платящий десятину, вдруг превращается в волка посреди какой-нибудь ночной службы и срывается с места на волю, опрокидывая скамейки и распугивая прихожан! Когда он снова приходит в человеческий вид где-нибудь в поле и вообще пытается понять, что же с ним случилось, его уже ждет небольшая группа с факелами и вилами, со священником во главе. И он даже не успевает толком понять, что произошло, как сердце уже пронзено, а голова отрублена.

Я вздрогнула.

– Успокойся, не надо зеленеть лицом, – Оскар потянулся, разминая затекшие мышцы. – Перерыв?

– Ага! – Я так истово закивала, что он засмеялся. – Я тут видела кофейный автомат на каком-то этаже…

– А они на каждом есть, – в приоткрытой двери показалась голова Шефа.

Я невольно подскочила на стуле, порываясь вытянуть по стойке «Смирно!», Оскар просто обернулся к двери.

– Откуда такая честь? – Он приподнял бровь и слегка улыбнулся.

– Да мимо проходил, – Шеф уже был внутри. Он поднял глаза к потолку и всем своим видом изображал невинность, – думаю: дай зайду? Вдруг ты ее уже сгрыз в порыве праведного негодования? Он у нас знаешь какой, – обратился он уже ко мне, – чуть что не по нему – лапой по башке! Неповиновение – поймать и съесть! Будешь тупить – точно съест, я тебе говорю!

Я вздрогнула.

– Шеф, не пугай мне девочку, а? – Уже поднявшийся на ноги Оскар ткнул его кулаком в плечо. Я мимолетом отметила, что Шеф не покачнулся. Странно.

– А что я? – Шеф приподнял плечи и широко улыбнулся. Просто дурачащийся мальчишка. – Пошли-ка все вместе кофе пить!

Мы вышли из кабинета, причем Оскар даже не потрудился закрыть дверь.

– Это знаешь почему? – шепотом спросил меня Шеф. – Это потому, что все заходить боятся. Вот стоит мне оставить дверь, сразу припрутся всякие пить мой виски и курить мои сигары, а потом еще претензии выставляют, что у меня кофе кончился или сахар! Эх, надо было оборотнем родиться… – И он притворно вздохнул. Я хихикнула. С каждым днем мне нравилось тут все больше.

Автомат оказался сущей сказкой: в него не надо было опускать деньги. На мой восторженный вопль Оскар только картинно заткнул уши, а Шеф развел руками: «Ну ты сама подумай, какой смысл выдавать сотрудникам зарплату, чтобы они ее тут оставляли, а потом выгребать и снова отдавать им!»

Я радостно защелкала кнопками. Начала с шоколада со сливками, причем оказался он действительно горячим шоколадом со сливками, а не той коричневой бурдой, которую можно получить в городе. Потом был капучино, потом снова шоколад… Когда я заметила выражение лиц мужчин, было уже поздно. Оскар смотрел на меня, как смотрит взрослый на дорвавшегося до конфет ребенка. Шеф, сцепив руки и прижав их к сердцу, театрально умилялся. Я замерла, забыв проглотить шоколад.

– Кушай, деточка! – воскликнул самый главный начальник и, схватив с автомата салфетку, вытер мне рот. – Не обляпайся. Оскар, ты почему за ребенком не следишь?!

– А это не мой ребенок, – зевнул Оскар, – а наш общий. И сейчас твоя очередь быть мамой.

Шеф опустил голову, сокрушенно вздохнул и хлюпнул носом.

– Вот сколько уже лет его знаю, – доверительно прошептал он мне, – столько лет он меня угнетает!

Я наконец вспомнила про шоколад, завороженная этой сумасшедшей сценой – двое взрослых мужчин профессионально валяют дурака!

– А сколько вы друг друга знаете?

Они переглянулись и хором грохнули:

– Много!

Эта чашка шоколада все же была последней, и я потянулась к автомату с шоколадками.

– А вот это уже лишнее, – Шеф мягко убрал мою руку, – у меня в кабинете есть шоколадный торт. Пошли, сластены!

– Ты мне ребенка не балуй, – Оскар погрозил ему пальцем, – я тут дисциплину пытаюсь в ней насадить.

– И аскетизм, ага! Скоро заставишь спать на гвоздях! – Шеф повернул налево, на ходу доставая из кармана ключи. – Я у нас мама, мне положено.

Но дверь оказалась открыта.

– У тебя опять кончился сахар.

От небольшого шкафчика, стоящего в углу, нам улыбнулась самая красивая женщина, какую я когда-либо видела. Высокая, с идеальной фигурой, затянутой в черный комбинезон, облегающий ее как вторая кожа, она будто сошла с рекламного плаката. Платиновые вьющиеся волосы мягкими волнами спадали вниз, спускаясь до талии. Огромные (действительно огромные!) голубые глаза смотрели умно и весело. В изящной руке она держала пустую стеклянную банку из-под кофе с остатками сахара на стенках. Я замерла, открыв рот. Оскар чуть подтолкнул меня, проходя внутрь.

– Привет, Айджес, – Шеф улыбнулся и, подойдя к ней, вынул банку у нее из рук. – Ты же знаешь, я склеротик. Но завтра обязуюсь исправиться!

– Я надеюсь, – она улыбнулась и направилась к двери, на ходу скользнув по мне любопытным взглядом. – Оскар… – Она чуть склонила голову в знак приветствия.