Успокоиться… Успокоиться… Небо, бескрайнее ночное небо, где нет ничего и никого – только я.
Острая боль прорвала спину, и я поморщилась. Совсем недавно я бы вскрикнула, но каждодневные превращения сделали свое дело – ощущения притупились. Так бывает, если постоянно делать уколы: сначала сама мысль о шприце повергает в обморок, а потом ты уже болтаешь с медсестрой о погоде.
Я разрешила себе сделать несколько рефлекторных взмахов и поднялась на метр над полом.
– Хорошо. Подожди еще немного, что проявится следующим, – и постарайся остановиться.
Ха. А если я не хочу останавливаться? Если я хочу превратиться полностью и разнести здесь все к чертям собачьим?
– Почему ты никогда не превращаешься? – крикнула я ей, стараясь вложить в интонацию все, что чувствовала. Вопрос должен был прозвучать как вызов.
– Не вижу необходимости.
Она говорила спокойно, но за эти месяцы я уже неплохо ее изучила. Ее ноздри чуть дрогнули, а руки легли на грудь – я попала в цель, она тоже начала заводиться.
– А что ты назовешь необходимостью? – Я все еще держалась над полом, постепенно поднимаясь все выше и прислушиваясь к своему телу. Судя по тяжести в запястьях, у меня начали прорезаться когти.
Она молчала и хмуро смотрела на меня, чуть подняв голову.
– Чего ты хочешь, Черна?
Я фыркнула. Получилось ненатурально и почти истерично.
– Чего ты добиваешься?
Интересно, сколько занимает ее трансформация? Моя теперь длится около пяти минут, ее, наверное, минуты полторы-две…
Я, не глядя, стукнула кулаком по стене. Посыпалась штукатурка. Удар по лампе погрузил зал в темноту, но я продолжала видеть, и она, я знала, тоже. Пусть очертания, но все же. Крылья держали меня вверху, и я чувствовала во всем теле нехорошее, недоброе веселье. Мне надоело жить по ее команде. Надоело сдерживаться – за это время я стала значительно сильнее, и мне ничего не стоило разнести весь этот зал по щепкам. Мне надоели рамки.
Внизу что-то происходило. Я не могла точно сказать что, но ее силуэт, до этого четкий и ясный, расплылся, а скрежет, видимо, означал изменения строения скелета. На мгновение мне стало страшно – я никогда не дралась и не знала толком, что такое боль, – но азарт оказался сильнее. Я почти почувствовала, как разум оставляет меня, уступая место слепой, жадной злости.
Снизу донеслось рычание. Конечно, это было совсем не то, что я слышала от Оскара, когда хотелось присесть и закрыть голову руками, но оно было совсем не такое безобидное, как я думала. Что-то внизу распрямилось во весь рост – около двух метров, чуть больше. Я выставила вперед руки с уже оформившимися когтями, оскалила клыки и ринулась вниз.
Рот мгновенно забило шерстью, жесткой и горькой. Бока сжало, я почувствовала уколы когтей. Я постаралась выплюнуть шерсть изо рта (или уже морды?) и найти место поуязвимее, но что-то мне не давало это сделать, вжимая мою голову. Кое-как я высвободила одну руку и наугад ткнула куда-то вперед, надеясь, что попаду. Раздалось сдавленное шипение, и руку у локтя прожгло острой и яркой болью, будто в меня воткнули десяток иголок и пару ножей – похоже, она меня укусила. Я взвыла. Боль придала мне сил, я, мотая головой из стороны в сторону, оттащила ее назад, как могла потянулась вперед и тоже укусила, сведя челюсти с озверелым отчаянием…
Не знаю, сколько прошло времени, не думаю, что много. Мы ничего не видели, но накопившаяся в нас злость – друг на друга ли или вообще на этот мир – нашла наконец выход и бушевала как могла. Мы катались по полу, рычали и кусались. Если бы Жанна могла сейчас думать спокойно, я бы уже валялась на полу поверженная, но раздражение заставило ее драться как подсказывали женские инстинкты, а не как учили, и мы были почти наравне. Мое тело саднило и болело, ребра трещали, сдавленные ее неимоверной силой, но никто не хотел уступать. Первая волна злости отступала, и я понимала, что сейчас нашей драке – боем это было назвать невозможно – придет конец, и победителем буду не я.
Как раз в этот момент мы снова перекатились по полу, и я оказалась сверху. Она ударила мне когтями куда-то в бок, и от боли я на мгновение подчинилась инстинктам – и взмыла под потолок. Не думала, что мои крылья способны выдержать двоих, но оказалось именно так. Хоть мне и было тяжело, но я заметила, что, потеряв устойчивую землю под ногами, Жанна стала менее уверена, и хватка ее ослабла. Я уже предвкушала победу, когда почувствовала, как сильно она цепляется за меня и тянет вниз. Я наклонила голову – плоская покрытая шерстью голова с искореженными чертами лица и горящими красными глазами. Нос слился с челюстью и выдался вперед, одновременно став шире. Морда оскалена, являя крепкие длинные клыки, руки превращены в лапы, когти цепляются за обрывки моей одежды. Она и правда уже больше походила на животное, чем на человека, и зрелище это было жуткое.
И тут на своем голом животе – трансформация все еще не закончилась, и кожа едва стала плотнее – я почувствовала ее холодные когти задних лап. Понимание вспыхнуло в мозгу и оставило светящийся след, будто выжгло надпись: сейчас она просто разорвет мне живот. И скажет, что я на нее напала. И будет права. И никто меня не оправдает. Может быть, вздохнет Шеф. Подожмет губы Оскар.
Оскар!..
Кто бы мог подумать, что простое имя, простое воспоминание может придать сил. Я сложила крылья и рухнула на пол, как могла выставив ее перед собой. Удар волной прошел по нашим телам, что-то хрустнуло, из легких – моих и ее – выбило воздух, и хватка вдруг ослабла, а нас самих разметало по полу. Никто не шевелился, только мы с шумом дышали, невидящими глазами вглядываясь в темноту. Я уже хотела, чтобы все прекратилось, я не хотела продолжения. Я знала, что она победит, – она все же капитан, а кто я…
– Дамы, брейк! – Звук голоса Шефа оборвался на полуноте. Он пошарил рукой по стене, пощелкал выключателем и вдруг протянул: – Таааак…
Мы кое-как встали. Жанна стремительно превращалась обратно в человека, я, наоборот, гордо расправила крылья – мне казалось, что так я выгляжу важнее. Но поправить волосы и одежду все же стоило…
– Можешь не стараться, мы прекрасно видим в темноте.
Я охнула от неожиданности – это был Оскар! Сколько дней я мечтала, что он вот так зайдет с Шефом на нашу тренировку и увидит, какая я стала, какая сильная и ловкая, как я владею своим телом, и, может быть, тогда… Может быть…
И что он видит? Мне стало стыдно, я почувствовала, как горит в темноте лицо, и опустила голову. Судорогой вошли в тело крылья, ушли когти. Я стояла перед ними, чуть не падая от усталости, оборванная, грязная и растрепанная, а зал вокруг меня танцевал польку.
– Неплохо бы все же свет, – флегматично заметил Шеф, и я услышала, как он ставит на скамейку кофе. – Оскар, там должно быть резервное.
Вспыхнул свет, заставив меня прикрыть глаза рукой, но они все равно заслезились.
– Хороши-и… – удовлетворенно протянул Шеф, как будто наш вид доставлял ему искреннее удовольствие.
Оскар молча обозревал нас. Я с тревогой вглядывалась в его бесстрастное лицо, следя за взглядом. Жанна оказалась только немного поцарапана и испачкана, правда, по тому, что стояла она не прямо, а чуть склонившись, я поняла, что у нее все же что-то болит. На секунду чувство удовлетворения заменило страх перед начальственной расправой.
– Собственно, чего-то подобного я и ожидал, – заметил со вздохом Оскар, и за счастьем просто слышать его голос я едва могла уловить смысл слов. Он засунул руки в карманы джинсов и прислонился к стене. Я с удивлением заметила, что его желтые глаза смеются, а губы готовы разойтись в ухмылке. Ожидал?! Он что, специально?!
Я покосилась на Жанну – похоже, для нее слова босса оказались таким же сюрпризом.
– Это точно, – поддакнул Шеф, нагибаясь за нашим кофе. Один стакан он взял сам, а второй протянул Оскару. Оборотень с удовольствием сделал глоток. – Вот вы, значит, какие предсказуемые…
Я оторопело таращилась на Оскара. Пол-лица его скрывал стакан, но глаза – в этом не было сомнений! – глаза смеялись. Они смотрели на меня и смеялись! Я даже перестала чувствовать боль, и по телу разлилось тепло – неужели?.. Неужели?!..
