Марджори сказала:

— Кажется, я не должна обращать внимания на то, что ты исчезла на несколько часов?

— Послушай, котеночек, я не обязана отчитываться перед тобой, как и ты передо мной. Я не знаю, чем ты занималась с малышом Уолли. Мне нет никакого дела. Я привезла тебя сюда, чтобы ты славно провела вечер. Что ты сделала со своим временем, меня не…

— Мы с тобой должны были оставаться вместе, я полагала.

— Я не бралась нянчиться с тобой весь вечер, девочка. Иначе, поверь мне, я не просила бы тебя поехать.

Как безобразна сейчас эта толстуха в натянувшемся нижнем белье, с губами, приподнятыми в странной невеселой улыбке, подумала Марджори.

— Где ты была, Маша?

— Ты уверена, что хочешь узнать?

Марджори почувствовала некоторый страх при виде блестящего неподвижного взгляда Маши.

— Пожалуй, не надо, давай лучше вернемся в лагерь.

Она двинулась к двери, когда Маша схватила ее за локоть и повернула к себе.

— Нет уж, погоди минутку, деточка! — Девушка открыто насмехалась. — По-видимому, ты считаешь, что все это время я была в постели с Карлосом?

— Слушай, Маша, я не хочу…

— Лапуля, когда ты немножко подрастешь, то узнаешь, что на это не требуется много времени. Я была в постели с Карлосом, ладно, но только в последние полчаса или около того. Тоже приятное занятие. Это так ужасно? — Она вызывающе уставилась в ничего не выражающее лицо Марджори, и все-таки в ее лице было что-то печальное, что-то тоскливое. — Остальное время мы были на попойке в одном из служебных домиков. Я знаю, что это оскорбило бы твои нежные чувства, поэтому-то и не потащила тебя с собой. Теперь ясно? Никаких комментариев? Ладно, дорогуша, я скажу тебе еще одну вещь, и мы будем считать тему закрытой. Его жена — чудовище, понимаешь, психованная ведьма с белыми волосами. Он бы женился на мне во второй раз, если бы его жена умерла или в буйном припадке дала ему развод. Я несколько месяцев заливалась слезами, потому что старая карга не хотела его отпустить. А теперь, если хочешь знать, меня начинает это радовать. С Карлосом все в порядке, но я вовсе не уверена, что хочу выходить за него.

Марджори едва могла поднять глаза на свою подругу. Их разговор был похож на сон — Маша в нижнем белье в ярком свете чужой комнаты, дождь, стучащий по крыше, она сама в клэбберовской оранжевой блузке и зеленых штанах, ее глаза слипаются от желания спать, все тело дрожит.

— Маша, — сказала она, с трудом выговаривая слова, — я не так уж искушена в житейских делах, я знаю, но это неправильно, разве не так? Я хочу сказать, он женатый человек, и…

Маша грязно выругалась. Потом она рассмеялась неожиданно добродушно.

— О Господи, теперь ты будешь думать, что я развратница! — Она упала на кровать, и вид у нее был довольно дружелюбный. — Я очень внимательно следила за своим языком в твоем присутствии, не правда ли? Милочка, я могу сказать только одно: тебе так много предстоит узнать, что я тебе сочувствую. Право, твои родители совсем неправильно тебя воспитывали. Ты как будто жила в каком-то бело-розовом сказочном мире, где все мужчины — рыцари, а девушки — лилейно-белые девственницы, только что пыльцой не питаются. Марджи, ты младенец! Весь мир похож на «Южный ветер»: много еды, выпивки, внебрачных связей, и все похожи на меня и Карлоса, испорченных, ищущих удовольствий. Ничто не имеет такого значения, как кажется, леденец ты мой, поверь — ничто не может потрясти мир, он просто продолжает и продолжает катиться по старой колее.

По крыше тяжело забарабанил дождь. Марджори сказала:

— Уолли утонет. Мне нужно пойти, отправить его…

— Конечно, иди. Карлос ждет нас с лодкой. — Когда Марджори открыла дверь, она прибавила: — Мне не хотелось шокировать тебя, детка, но в самом деле, это должно было случиться рано или поздно, и я думаю, это принесет тебе пользу.

Маша быстро натянула на себя униформу. Она стояла теперь под электрической лампой в своей мешковатой блузе и штанах, подбоченясь, с плутовской улыбкой на лице.

Она похожа на переросшую школьницу, подумала Марджори. Было совершенно невозможно связать ее с громким понятием адюльтера.

Раздражение Марджори растаяло в порыве жалости. Она сказала:

— Я шокирована, да. Все это ново для меня. И он… он стар, Маша, ты знаешь. Но это не мое дело и… ну, ладно, ты уже готова? Я подожду.

Они добрались до «Лиственницы», промокнув насквозь и испытывая тошноту от сильной качки, которая поднялась на озере из-за ветра. Еле передвигая налитые свинцом ноги, Марджори добралась до своей хижины на холме, обсушилась, упала в кровать и проспала до полудня. Солнце, светившее ей прямо в лицо, разбудило ее. Она села в постели, щурясь от света, и выглянула в окно; и увидела на другом берегу лазурного озера лужайки и башни «Южного ветра», зелень и золото в солнечных лучах.

Максвелл Грич сидел в своем нью-йоркском офисе в пасмурный мартовский день, просматривая накопившуюся почту, по большей части состоящую из счетов. В его календаре, где он записывал назначенные встречи, значились два имени:

Уолли Ронкен

Марджори Морнингстар

Хотя шумная батарея парового отопления сохраняла в узкой комнате тропическую жару, его шея была замотана поношенным коричневым шарфом. За дребезжащим окном кружилась снежная метель, кричали чайки, и пароходы проплывали мимо статуи Свободы с меланхоличными гудками. Грич арендовал этот офис в высоком старом здании, глядевшем на Нью-Йоркский залив, еще в дни своей молодости, когда был адвокатом. Ему пришлось приняться за управление «Южным ветром» в результате банкротства его прежних хозяев; теперь он совершенно забросил адвокатскую практику, и лагерь стал его карьерой, его страстью, его жизнью. Все в «Южном ветре» ненавидели его, но сам он был влюблен в «Южный ветер».

Отложив наскучившую почту, он взглянул на календарь и хмыкнул от мрачного удовольствия. С утра мистер Грич встретился с некоторыми непримиримыми оппонентами — оптовиком, поставлявшим ему мясо, делегатом от профсоюза официантов, управляющим ипотечного банка, — и он ждал не дождался, когда наконец расправится с парой мотыльков. Он нажал кнопку на своем столе.

— Кто-нибудь пришел?

Резкий металлический голос ответил:

— Только что пришел Уолли Ронкен, сэр.

— Пусть войдет.

В синем пальто с потемневшими пятнами от растаявшего снега, цепляясь за кожаный портфель, Уолли выглядел старше, чем летом, но недостаточно, решил Грич, едва взглянув на него, чтобы быть способным доставить ему какие-нибудь неприятности. Мальчишка сказал, что на этот год хочет быть еще и сценаристом, а не только рабочим сцены. Он нетерпеливо вытащил из портфеля свои новые верительные грамоты. Среди них была вырезка из колумбийского «Зрителя»: «Университетское шоу Ронкена «Выбранный судьями». Еще там была программа шоу, фотография Уолли на всю страницу (бледного, похожего на сову), выглядел он на ней не старше пятнадцати лет. Несколько комических песен, которые написал он, были напечатаны в программке. Грич просмотрел их, они были удивительно гладкими и неглупыми.

— Ну-ну, все это отлично, но шоу для колледжа — это не шоу для «Южного ветра»…

— Я понимаю это, мистер Грич, но, честное слово, я написал все шоу, и сценарий, и стихи, за три недели. Ноэль, наверно, выбросит большую часть моего текста, но я напишу тонны, тонны!

Грич поджал губы и покачал головой.

— Что же, Уолли, я в этом не сомневаюсь, но дело в том, что мне нужен ассистент по освещению, реквизиту и так далее, так же как и в прошлом году, а сценарист мне не нужен. Я по горло сыт сценаристами.

— Так, мистер Грич, я же буду заниматься и освещением, и всем остальным, это мне не мешает, если только первым делом я буду считаться сценаристом…

Пока он говорил, Грич с удовольствием подсчитал, что теперь он может обойтись без автора юмористических скетчей, Милта Квинта, который стоил ему две сотни в год. У Уолли, несомненно, было достаточно таланта, чтобы заменить его. Он сказал с сожалением: