Через какое-то время мать пожала плечами и сказала:

— Она ведь имеет право на большее, да? Вест-Сайд — это место, где живут хорошие, порядочные семьи. И здесь у нее самая лучшая возможность встретить кого-нибудь достойного.

— Она говорила со мной о сексе, — произнес отец. — Она изучала его в Хьюджине, по ее словам. Она знает об этом столько же, сколько известно врачам. Ей известно об этом больше, чем мне. Рассуждала о хромосомах, трубах и яйцеклетках: какая мужская, а какая женская. Я был смущен — говорю тебе, правда, и странное дело — я ей сочувствовал.

— Ей не поможет то, что они там изучают в школе. Не лучше ли вообще ничего не знать об этом, как мы с тобой когда-то?

— Возможно, она знает слишком много. Называла ли она тебе когда-нибудь пять предпосылок, которые доказывают существование Бога, и пять, которые говорят об обратном? Она узнала об этом в колледже. Но она ни разу не была в храме, только на танцах, она позабыла молитвы, да и сомневаюсь я, чтобы она вообще-то знала их наизусть; и если она не ест бекон, то, значит, ест салат из креветок, и я готов поспорить об этом на сотню долларов.

— Это Америка.

— Мы избаловали ее. Я беспокоюсь за нее, Роза. Ее отношение к… Она не знает цену деньгам. Диким индейцам известно больше, чем ей. Я немного поколдую авторучкой в чековой книжке — и вот у нее новое платье или пальто, или костюм для верховой езды…

— Сдается мне, что прошлым вечером ты просматривал свою чековую книжку. Стоит ли так волноваться из-за таких пустяков? Костюм? Ну и что? Девушкам очень нужна новая одежда!

— Да я так, вообще говорю. Этот переезд в Манхэттен для нас — полное сумасшествие. Мы проедаем капитал.

— Я же двадцать раз говорила, что тебе уже просто необходимо получить повышение в должности.

Отец встал и начал ходить взад-вперед. Он был крепко сложенным мужчиной, невысокого роста, с круглым лунообразным лицом, с кудрявыми, уже седеющими волосами и тяжелым взглядом из-под нависших черных бровей.

— Какая же это все-таки забавная и неожиданная штука — бизнес. Ты берешь денег больше, чем поступает, и через некоторое время дела больше не существует.

Мать Марджори не слышала от своего супруга ничего, кроме его жалоб, стенаний и стонов, касающихся бизнеса; ничего другого — с утра до вечера. Она сама не склонна была так мрачно смотреть на создавшуюся ситуацию. Постоянно возрастающий доход от бизнеса мужа — поставки пера — казался ей фантастически большим в первые годы ее замужества, но теперь она считала его недостаточно высоким.

— Эти годы мы посвятили полностью Марджори. Этот новый парень, вместе с которым она катается верхом, кем бы он ни был и каким бы ни был, — из Колумбийского колледжа, и она с ним дружит! Они могли бы стать отличной парой! Разве встретила бы она его, останься мы в Бронксе?!

— Она же только второкурсница. Она некоторое время, может, и не собирается выходить замуж, — заметил отец.

— Надеюсь, это не доведет нас до богадельни.

— Зато у нас точно не будет больше никаких проблем, если она упадет сегодня с лошади и сломает себе шею.

— Она не свернет шею.

— Я слышал, как ты спорила с ней. Она ведь взяла уже три урока верховой езды.

— Что значат эти три урока!

Отец подошел к окну.

— Какой сегодня прекрасный день! Вот несколько лошадей… Но это еще не она. Посмотри, как расцвел парк. Он весь в цвету! Как будто прошлым вечером его засыпало снегом. Ты не заметила, как пышно цветут вишни в этом году? Это должно иметь какое-то научное объяснение. — Он потер лоб в задумчивости. — Как быстро летит время. Я замечаю, что весна прошла — в ноябре, а что выпал снег — в феврале. Год пролетает со скоростью недели.

— Я говорю тебе: с ней все будет в порядке. — Мать подошла к окну и встала рядом с мужем. Они были одинаково полными, и у нее было такое же круглое лицо. Отец и мать Марджори были очень похожи, если не считать того, что у рта Арнольда образовались складки, придававшие выражению его лица строгость и суровость. Их можно было бы принять за брата и сестру. Он выглядел лет на десять старше своей жены, хотя они были почти одного возраста.

— Не кажется ли тебе странным… — начал отец, — а мне вот кажется. Как давно она ползала по полу в мокрых подгузниках! Что делает время! А теперь вот верхом на лошади…

— Мы просто стареем, Арнольд.

— В наши дни рассказывали анекдоты о свахах, помогающих познакомить жениха и невесту. И теперь все так же, по старой схеме: она встретит подходящего ей парня, произойдет объяснение; ну а дальше все ясно…

— С той старой схемой у тебя вообще не было бы проблем с Марджори, — резко ответила мать.

Отец улыбнулся и с некоторой долей лукавства посмотрел на нее. За более чем двадцать лет их совместной жизни мистер Моргенштерн впервые столкнулся с проблемой сватовства своей дочери-еврейки, и это болью отозвалось в его сердце.

— Я только хотел сказать, что эта новая система весьма странная. Нам дорого обойдется твое стремление ввести ее в лучшие дома. А однажды вечером, на танцах, что сможет помешать ей влюбиться в какого-нибудь обаятельного дурака из плохой семьи? И это будет конец всем нашим планам. Помнишь того, первого, в лагере? Ей тогда было всего тринадцать! Тот Бертрам…

Мать скривилась:

— У нее сейчас больше здравого смысла.

— Ума у нее действительно прибавилось. А это разные вещи. И разума у нее не больше, чем тогда. Может, капельку больше. И что касается… ну… с точки зрения традиций… как это делалось в наше время… — Он не докончил фразу и поглядел в окно.

— Все это, — с трудом произнесла мать, — лишь потому, что девочка учится ездить верхом? Не забывай об одном. Она все равно выберет того, кого полюбит. Того, кто ей нравится, а не того, кого выберем мы. И это правильно.

— Она выберет, кого хочет? — удивленно спросил отец. — В этом мире? Она получит того, которого заслужит.

Надолго воцарилась тишина. Отец допил кофе, взял газету и пошел в гостиную.

— Вот мы и приехали, мисс. — Такси остановилось перед зданием Академии верховой езды Клуба охотников, недалеко от ворот с вывеской из белой жести, на которой была нарисована маленькая лошадь гнедой масти. Запах лошадиного пота и навоза ворвался в такси. Она услышала топот копыт. Таксист, обернувшись назад, заметил ее новый костюм для верховой езды и неуверенный взгляд. Он ухмыльнулся, обнажив желтые лошадиные зубы:

— Вперед, малышка. Желаю долгих лет жизни.

Марджори смерила его высокомерным взглядом и дала двадцатипятицентовик на чай, чтобы доказать, что она аристократка, которой нравятся лошади. Зажав нос платком, она поднялась вверх по склону, усыпанному опилками вперемешку с навозом. Марджори шла, чуть-чуть выворачивая ступни ног внутрь, дабы избежать неуклюжей утиной походки; она заметила, что другие девушки в костюмах поступают точно так же.

Розалинда Грин, коренастая, немного сутулая девушка, вразвалку вышла ей навстречу из темной конюшни. Она была в новом костюме отвратительного оливкового цвета:

— Привет! Мы уже не надеялись, что ты придешь. Лошади давно готовы.

— Извини за опоздание, — сказала Марджори и пошла вслед за Розалиндой вдоль длинного ряда стойл, в которых лошади пофыркивали, топтались на месте, позвякивали подковами и громко ржали.

Две эти девушки познакомились в лифте Эльдорадо. Розалинда, которая была старше Марджори на полтора года, являлась успевающей студенткой группы «А», но у нее напрочь отсутствовало чувство юмора, и она не имела успеха на танцах и вечеринках. Розалинда могла бы просто возненавидеть Марджори за ее тонкую талию, за изящной формы лодыжки и бесконечную болтовню. Но она была так уверена в собственном превосходстве, что могла ей это простить. Розалинда родилась на Сентрал-Парк-стрит; она училась на предпоследнем курсе в Бернарде и была помолвлена с неким Филом Бойхэмом, сыном известного врача-кардиолога. Ей нечего было бояться умной, симпатичной, слегка честолюбивой девушки из Бронкса, ничем, в общем-то, не примечательной второкурсницы из бесплатного государственного Хантеровского колледжа. Розалинда искренне опекала Марджори. Марджори мирилась с этим покровительством, так как Розалинда могла ввести ее в общество Колумбийского колледжа. Они провели вместе уже сотни часов, болтая об одежде, прическах, косметике, машинах и мальчиках. Марджори потеряла контакт со своими подружками в Бронксе и не нашла приятельниц в Хантере. Розалинда была сейчас ее лучшей подругой.