Новые аппаратчики отличались умением критически мыслить и вкусом к реформаторству. Они были убеждены в том, что, поддержав начатый Хрущевым процесс развенчания культа личности, сумеют довести это дело до конца. Некоторые из них с гордостью называли себя «детьми XX съезда партии» и вместе со своими одноклассниками, работавшими в органах печати, научных учреждениях и в области культуры, мечтали возродить в массах патриотизм и энтузиазм, какой, по их мнению, существовал в Советском Союзе три десятилетия назад и был безжалостно растрачен в годы сталинизма.
«Просвещенные аппаратчики» родились в советской системе, а поэтому без особого труда могли сочетать приверженность к гуманистическим ценностям и осознание многообразия мира с карьерным прагматизмом, умением не лезть на рожон и неподдельным советским патриотизмом. В условиях холодной войны быть советским патриотом означало быть бескомпромиссным к Западу и западным влияниям. Либо мы их — либо они нас. Поскольку ситуация не оставляла третьего выбора, молодые образованные аппаратчики безоговорочно выступали в поддержку великой державы и ее имперских амбиций: реальная политика, сталкиваясь с гуманизмом или реформаторскими мечтаниями, всегда брала верх. В 1956 г. большинство «детей XX съезда» еще не были готовы сочувствовать народным революциям в Польше и Венгрии. Во время фестиваля в августе 1957 г. Аджубей, один из самых ярких деятелей нового призыва, сделал резкое внушение польскому журналисту Элигиушу Лясоте, главному редактору журнала «Попросту» — одному из главных органов гласности в Польше. Советский партийный журналист сказал польскому коллеге: «Слушай, Лясота, вы можете делать в Польше, что хотите, но помните, что это отражается тоже на нас. Вы приезжаете здесь как чума, разлагать нас. И этому не бывать»{681}. «Дети XX съезда» хотели реформировать советский режим, но не разрушать его. Они были готовы защищать его от внутренних и внешних врагов.
Самым главным препятствием на пути к реформам новые идеалисты считали косный чиновничий аппарат, который держит в своих тисках всю страну и не желает обновляться и меняться. Однако коммунисты-реформаторы возлагали надежды на то, что можно заполнить этот аппарат грамотными кадрами и преобразовать его изнутри. Позже один из них вспоминал: «Я не мыслил себе, во-первых, общества без социалистического строя. Во-вторых, без политически централизованной организации, а значит, партии… рассчитывал только на то, что партийная структура и государственная структура, она своим ходом дифференцируется… поскольку задача управления обществом, экономикой становится все более и более сложной… Единственно, что вызывало сомнения, это начало централизованного действия сверху»{682}. В некоторых образованных семьях того времени был в ходу негласный лозунг: «Вступайте в партию, чтобы изменить ее изнутри»{683}.
Прошло совсем немного времени после XX съезда, на котором Хрущев прочитал свой доклад о Сталине, а у многих молодых советских людей уже появились новые основания гордиться своей страной и верить в светлое будущее. Советский Союз демонстрировал впечатляющий рост экономических показателей, восстанавливал и увеличивал объемы промышленного производства. Для многих стран Азии, Африки и Латинской Америки, недавно освободившихся от колониализма, советский путь развития общества казался чрезвычайно привлекательным. Доказательством жизнестойкости советской экономической модели в глазах мировой общественности служили победы СССР в космосе. 12 апреля 1961 г. весь мир узнал имя майора Военно-воздушных сил СССР Юрия Гагарина — первого человека, который совершил полет в космос и благополучно вернулся на Землю. На родине героя это событие вызвало эйфорию, вполне сравнимую с празднованием Дня Победы: Гагарин вселил в советских, и прежде всего русских, граждан безмерную гордость и большие надежды на будущее. Миллионы людей стихийно, не сговариваясь, вышли праздничными толпами на улицы Москвы и Ленинграда, чтобы отметить замечательное достижение отечественной науки и техники. Многие из просвещенных аппаратчиков понимали, насколько несбыточны обещания Хрущева о скором наступлении всеобщего процветания и коллективного рая в СССР. И все же, как вспоминал Черняев, ставший впоследствии помощником Горбачева, им очень «хотелось верить» в это. И было желание «убедить себя в этом»{684}. В условиях, когда на горизонте забрезжил коммунизм, когда накалялась гонка с Соединенными Штатами и когда люди наконец-то перевели дух после многих лет тягот и лишений, в образованных кругах советского общества сложилась неповторимая атмосфера. Начало 1960-х гг. отмечено небывалым подъемом советского патриотизма, гордости за Советский Союз, это было время, когда «советская цивилизация» вступила в пору зрелости{685}.
Люди собирались для дружеских посиделок на рабочих местах, на кухнях собственных квартир: играли на гитарах, выпивали, влюблялись и не только. В свободное время они читали книги — как официально изданные, так и запрещенные, хранящиеся в «спецхранах» библиотек, привезенные с риском из-за границы, перепечатанные на домашних пишущих машинках энтузиастами «самиздата». Молодежь со всей серьезностью спорила о том, как можно усовершенствовать и изменить существующую в стране систему, сохраняя верность коммунистической идее прогресса и справедливого будущего. Среди тем, которые обсуждались в это время, были, например, такие: «конец идеологии», усиление влияния технократических элит, теория конвергенции капиталистической и социалистической систем, а также роль кибернетики в управлении общественными делами. Дискуссии на подобные темы велись не только в Москве, но и вдали от столицы. Михаил и Раиса Горбачевы после окончания МГУ в 1955 г. были распределены на работу в Ставропольский край, где они, чтобы не отстать от столичной жизни, продолжали много читать и обсуждать новые идеи. Супругам был открыт доступ к западным сочинениям, специально переводившимся для партийных руководителей, среди этих сочинений были труды новых западных философов левого толка, таких как Жан-Поль Сартр, Мартин Хайдеггер и Герберт Маркузе. Раиса проводила социологические исследования в сельской местности. На отдыхе Горбачевы могли часами спорить о различных философских и политических теориях — занятие, совершенно немыслимое для их коллег, провинциальных партийных и советских функционеров{686}.
Многие будущие творцы «нового мышления», как в случае с Горбачевыми, получили доступ к подобной литературе благодаря тому, что занимали соответствующие должности в академических научно-исследовательских институтах или работали консультантами в ЦК КПСС. Кроме того, они регулярно встречались с иностранцами и ездили в зарубежные поездки. Например, будущий «отец гласности» при Горбачеве фронтовик Александр Яковлев в 1958 г. был направлен «студентом» в Колумбийский университет США по программе советско-американского обмена. Он провел в Нью-Йорке целый год. Группа партийных интеллектуалов жила в Праге и работала в журнале «Проблемы мира и социализма», основанном как орган европейского коммунистического движения. Пражский журнал был, пожалуй, единственным местом, где советские функционеры, отвечавшие за международную пропаганду, а также специалисты по международным делам и мировой экономике, жили бок о бок с коммунистами Западной Европы. Как вспоминал Анатолий Черняев, в начале 1960-х гг. «Прага была космополитическим раем по сравнению с Москвой». В пражскую группу входили Георгий Арбатов, Геннадий Герасимов, Олег Богомолов, Вадим Загладин, Георгий Шахназаров. Именно они после прихода к власти Горбачева составили основное ядро его перестроечной команды{687}.
