Вмешательство США в Корейскую войну нарушило планы Ким Ир Сена — «революционного» блицкрига в Южной Корее не получилось. Трумэн без промедления отдал приказ ВВС США нанести удары по северокорейским силам. В Совете Безопасности ООН американцы провели резолюцию, объявлявшую северокорейский режим агрессором, причем, к удивлению всех, советский представитель А. А. Громыко на голосование не явился. Почему это произошло, до сих пор остается загадкой. Одно из объяснений дает переписка Сталина с коммунистическими лидерами советского блока. В своей телеграмме президенту Чехословакии Клементу Готвальду от 27 августа 1950 г. советский руководитель объяснил свою точку зрения на войну в Азии. Советский Союз, писал он, умышленно воздержался от решающего голосования в Совете Безопасности ООН, признавшем Северную Корею агрессором. Благодаря этому Америка «впуталась в военную интервенцию в Корее и там растрачивает теперь свой военный престиж и свой моральный авторитет». Одновременно самая многонаселенная страна мира — Китай — оказалась в начавшейся войне на одной стороне с Советским Союзом.
Сталин продолжал свои рассуждения: «Допустим, что американское правительство будет и дальше увязать на Дальнем Востоке и втянет Китай в борьбу за свободу Кореи и за свою собственную независимость. Что из этого может получиться? Во-первых, Америка, как и любое другое государство, не может справиться с Китаем, имеющим наготове большие вооруженные силы. Стало быть, Америка должна надорваться в этой борьбе. Во-вторых, надорвавшись на этом деле, Америка будет не способна в ближайшее время на третью мировую войну. Стало быть, третья мировая война будет отложена на неопределенный срок, что обеспечит необходимое время для укрепления социализма в Европе. Я уже не говорю о том, что борьба Америки с Китаем должна революционизировать всю Дальневосточную Азию»{325}.
Итак, Сталин с самого начала не исключал затяжной войны в Корее, в том числе между Китаем и Соединенными Штатами, и полагал, что это даже хорошо с точки зрения изменения баланса «мировых сил» в пользу Советского Союза. В течение последующих двух лет высший советский руководитель придерживался подобного сценария. Он благополучно убедил Мао Цзэдуна послать в Корею китайские войска под видом «добровольцев». Сталин заверил китайского лидера в том, что США побоятся пойти на эскалацию военных действий. Ведь за спиной КНР стоит Советский Союз, связанный договорными отношениями. Если даже «из-за престижа» США развяжет «большую войну», то бояться ее «не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, — не представляют серьезной военной силы»{326}.
Несмотря на браваду, осмотрительный кремлевский хозяин не стремился к преждевременному столкновению с Соединенными Штатами — будь то в Азии или в Европе. Действия ВВС США производили большое впечатление на Сталина так же, как и на сотни советских военных летчиков, воевавших с американцами в небе над Кореей. В 1951-1953 гг. советская авиационная промышленность развивалась ускоренными темпами, создавалась реактивная авиация, советский летный состав в Корее учился воевать с американцами. Разрабатывались и создавались новые радиолокационные установки и системы ПВО. Однако отставание от США все еще оставалось большим{327}. Советский атомный арсенал состоял всего лишь из нескольких бомб, а средств доставки их до Соединенных Штатов у советской армии не было. Много лет спустя маршал Сергей Ахромеев рассказывал дипломату Анатолию Добрынину о том, что в случае американской атомной атаки Сталин полагался на неядерный ответ СССР. На практике это означало, что советским вооруженным силам нужно было держать в Восточной Германии бронетанковые силы, способные нанести мгновенный удар по войскам НАТО и оккупировать Западную Европу до пролива Ламанш. По словам Ахромеева, Сталин был уверен, что бронетанковая угроза Западной Европе сможет уравновесить американскую ядерную угрозу Советскому Союзу. Кроме того, в январе 1951 г. Сталин дал инструкцию всем европейским членам советского блока за два-три года «создать современные и могущественные вооруженные силы»{328}. В случае большой войны эти армии должны были играть вспомогательную роль, усиливая превосходство советских сухопутных войск над армиями блока НАТО.
В советских военных планах Германия стала главным театром возможных сражений, и стратегическое значение ГДР возросло чрезвычайно. Весь ход событий, приведший к краху ялтинского миропорядка и революционному радикализму Сталина и Мао на Дальнем Востоке, подсказывал, что Советскому Союзу необходимо менять политику в отношении Германии. Но в 1951 г. ГДР еще оставалась как бы вне той военно-мобилизационной лихорадки, которая охватила весь советский блок. По-видимому, Сталин все еще хотел сыграть на пропаганде мирного воссоединения Германии для того, чтобы усугубить разногласия в НАТО, сорвать процесс ремилитаризации Западной Германии, а также чтобы закамуфлировать лихорадочную подготовку в большой войне. Советская пропаганда выжала все возможное из того факта, что к созданию западногерманской армии были привлечены несколько генералов бывшего гитлеровского вермахта. В сентябре 1951 г. Сталин и члены Политбюро дали указание руководству СЕПГ выступить перед западными державами с предложением о «всеобщих германских выборах с целью создания объединенной, демократической, мирной Германии»{329}. Судя по всему, это была чисто пропагандистская акция, направленная на изменение общественного мнения в Западной Европе и ФРГ. Кремль совершенно не намеревался проводить подобные выборы, поскольку коммунисты наверняка бы их проиграли.
Руководство ГДР участвовало в этой пропагандистской кампании без особого рвения. Исследования некоторых историков показывают, что Ульбрихт, Пек и их коллеги в правительстве ГДР не были простыми пешками в руках Москвы. Даже исполняя волю Кремля, они преследовали собственные цели. Прежде всего, они хотели построить в Восточной Германии «социалистическое» государство, что значило бы осуществление тех же преобразований, которые уже полным ходом шли в других странах, вошедших в советский блок. Ульбрихта и других восточногерманских коммунистов совершенно не устраивала роль временных правителей, судьба которых зависела бы от переговоров СССР с Западом. Как только им стало известно о западных планах создания Европейского оборонительного сообщества (ЕОС), куда должна была войти ФРГ, Ульбрихт и другие стали осторожно, но настойчиво вести дело к полной интеграции ГДР в советский военно-политический блок. В частности, в начале 1952 г., когда западным державам еще только предстояло подписать с ФРГ договор об ограниченном суверенитете Западной Германии («Общий договор») и заключить соглашение о создании ЕОС, руководство Восточной Германии начало со ссылкой на эти обстоятельства изо всех сил подталкивать Москву к аналогичным мерам{330}.
Генерал Василий Чуйков, сменивший Соколовского во главе советских оккупационных войск и администрации в Германии, и его политсоветник Владимир Семенов считали, что необходимо срочно отреагировать на процесс суверенизации Западной Германии. В своих донесениях в Москву они предлагали легитимизировать ГДР, создав видимость ее суверенности, независимости коммунистического руководства страны от Кремля. Однако министр иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский, сменивший на этом посту Молотова, не хотел предпринимать ничего, пока не будет указаний Сталина. Он даже выразил сомнение насчет подлинности копии «Общего договора», которую прислали в Москву восточные немцы. Докладная записка, представленная министром в Политбюро, по-прежнему рассматривала ГДР как часть территории «побежденного государства», оставляя за ней право выступать лишь в качестве объекта процесса мирного урегулирования в Германии, а не действовать самостоятельно. Весьма примечательно, что даже в разгар Корейской войны в руководстве СССР продолжали считать, что именно ялтинские международные соглашения придают законную силу советскому присутствию в Германии. В советских дипломатических и военных кругах не спешили с признанием суверенитета ГДР{331}.
