Больше всего мне нравится гулять по берегу залива. Кое-где берег очень крутой, и вдоль него много таких прелестных, лесистых, неожиданных мест. Я брожу там и сочиняю стихи. Мне очень не хватает Илзи, Тедди и Перри и Задиры Сэл. Сегодня я получила письмо от Илзи. Она написала мне, что они не смогут продвинуться дальше с постановкой «Сна в летнюю ночь», пока я не вернусь. Приятно чувствовать себя такой незаменимой.

Бабушка Нэнси не любит тетю Элизабет. Она однажды назвала ее «тираншей», а потом сказала: «Джимми Марри был очень умным мальчуганом, но Элизабет в припадке гнева погубила его рассудок… и это сошло ей с рук. Если бы она убила его тело, ее объявили бы убийцей. Но погубить рассудок, по моему мнению, куда хуже». Мне самой иногда не нравится тетя Элизабет, но я почувствовала, дорогой папа, что должна постоять за мою семью, и сказала: «Я не желаю выслушивать такие речи о моей тете Элизабет». И я бросила на бабушку Нэнси только один взгляд, а она сказала: «Ну, дерзкая девчонка, мой брат Арчибальд не умрет, покуда ты жива. Если ты не желаешь выслушивать такие речи, не крутись поблизости, когда мы с Кэролайн разговариваем. Как я замечаю, большую часть того, что мы говорим, ты охотно выслушиваешь».

Она сказала это язвительно, дорогой папа, но я все равно чувствую, что ей нравлюсь, хотя, возможно, это скоро кончится. Джим Прист говорит, что она переменчива и что ей никто никогда не нравился очень долго — даже ее муж. Но она, после того как бывает язвительна со мной, всегда велит Кэролайн дать мне кусок пирога, так что я ничего не имею против ее язвительности. Она даже позволяет мне пить настоящий чай. Мне он нравится. В Молодом Месяце тетя Элизабет дает мне только подслащенное молоко, разведенное водой, с чуточкой заварки, потому что это полезнее для моего здоровья. Но, по словам бабушки Нэнси, лучший способ оставаться здоровым — это есть все, что хочется, и никогда не думать о своем желудке. Но, с другой стороны, ей никогда не грозило заболеть чахоткой. Она говорит, что мне нечего бояться смерти от чахотки, так как во мне слишком много задора. Это утешительная мысль. Бабушка Нэнси не нравится мне только тогда, когда начинает разбирать по частям мою внешность и рассуждать о том, как эти части будут действовать на мужчин. Я от этого чувствую себя очень глупо.

Теперь, дорогой папа, я буду писать тебе чаще. Я чувствую, что уделяла тебе мало внимания.

P. S. Боюсь, в этом письме есть ошибки. Я забыла взять с собой словарь.

Ох, дорогой папа, я попала в ужасную переделку. Не знаю, что мне делать. Я разбила якобитский стакан бабушки Нэнси. Мне это кажется дурным сном.

Я пошла сегодня в гостиную, чтобы посмотреть на заспиртованную змею, и в тот момент, когда отвернулась, чтобы уйти, задела рукавом якобитский стакан. Он с грохотом упал на каменную плиту под очагом и разбился вдребезги. Сначала я выскочила из комнаты и оставила осколки на полу, но потом вернулась, аккуратно их собрала и спрятала в ящик за диваном. Бабушка Нэнси никогда не заходит в гостиную, и Кэролайн тоже бывает там не очень часто, так что, возможно, они не хватятся стакана, прежде чем я уеду домой. Но мысль об этом стакане не дает мне покоя. Я постоянно думаю о том, что случилось, и не могу ничему радоваться. Я знаю, что бабушка Нэнси, если узнает, будет в ярости и никогда меня не простит. Всю прошлую ночь я волновалась из-за этого и не могла уснуть. Сегодня Джим Прист заходил, чтобы поиграть со мной, но сказал, что я невеселая, и ушел домой. Присты обычно прямо говорят, что думают. Конечно, я невеселая. Как мне быть веселой? Не знаю, есть ли смысл молиться в этом случае. У меня такое чувство, что молиться было бы грешно, так как я обманываю бабушку Нэнси.

Дорогой папа, это очень странный мир. Ничто не выходит в точности так, как ожидаешь. В прошлую ночь я снова не могла уснуть. Мне было так тревожно. Я думала, что веду себя трусливо и делаю потихоньку нехорошее дело, и живу не в соответствии с моими традициями. Наконец мне стало так тяжело, что я не могла это дольше выносить. Я еще могу выдержать, когда обо мне плохо думают другие, но плохо думать о себе самой слишком мучительно. Так что я вылезла из кровати и пошла обратно через все эти коридоры в заднюю гостиную. Бабушка Нэнси еще сидела там в одиночестве и раскладывала пасьянс. Она спросила, с какой стати я все еще не в постели в такой поздний час. Я просто сказала ей, коротко и быстро, чтобы худшее поскорее осталось позади: «Я разбила вчера ваш якобитский стакан и спрятала осколки за диваном». И замолчала, ожидая, что разразится гроза. А бабушка Нэнси сказала: «Какое счастье! Мне часто хотелось его разбить, но я никак не могла набраться смелости. Весь клан Пристов ждет моей смерти, чтобы начать ссориться между собой из-за того, кому он достанется, и мне приятно думать, что теперь ни один из них его не получит и, хотя скоро об этом узнает, не сможет разругаться со мной, так как не я его разбила. Иди в постель и выспись, чтобы хорошо выглядеть завтра утром». Я спросила: «И вы совсем не сердитесь, тетя Нэнси?» — «Будь это семейная риликвия Марри, я взбесилась бы, — сказала бабушка Нэнси. — А на риликвии Пристов мне плевать».

Так что я пошла в постель, дорогой папа, с огромным облегчением в душе, но уже не чувствовала себя героиней.

Сегодня я получила письмо от Илзи. Она говорит, что у Задиры Сэл наконец появились котята. Я чувствую, что мне следовало бы сейчас быть дома, чтобы позаботиться о них. Боюсь, тетя Элизабет велит их всех утопить, прежде чем я вернусь. Я также получила письмо от Тедди; там почти нет слов, но вся страница заполнена прелестными маленькими рисунками. На них изображены Илзи, Перри, Пижмовый Холм и роща Надменного Джона. Когда я увидела эти рисунки, мне очень захотелось домой.

Ох, папа, дорогой, я узнала тайну матери Илзи. Это такая ужасная история, что я не могу рассказать ее даже тебе. Мне не верится, что дело было именно так, но бабушка Нэнси сказала, что все это правда. Я даже не предполагала, что на свете могут происходить такие ужасы. Нет, я не верю в эту историю, и никогда не поверю, кто бы ни уверял меня, что это правда. Я знаю, что мать Илзи не могла сделать ничего подобного. Должно быть, произошла какая-то ужасная ошибка. Я так несчастна, и мне кажется, что я уже никогда не смогу снова стать счастливой. Прошлой ночью я плакала в подушку, как это делают героини в книжках бабушки Нэнси.

Бабушка Нэнси и Кэролайн Прист имели обыкновение раскрашивать свои серые дни яркими красками воспоминаний об удовольствиях и развлечениях давно минувших лет. Часто они не останавливались на этом и попутно обсуждали множество самых разных старых семейных историй прямо в присутствии Эмили, совершенно не учитывая ее юный возраст: любовные отношения, рождения, смерти, скандалы, трагедии — все, что только приходило на память этим двум старухам. К тому же при этом обе никогда не опускали никаких подробностей: бабушка Нэнси неизменно наслаждалась даже самыми отталкивающими из них. У нее была прекрасная память, и все грешки и слабости, которые скрыла могила и к которым проявило милосердие время, безжалостно извлекались на свет и препарировались этой жестокой старой леди.

Эмили никак не могла решить, приятно ей слушать, о чем они говорят, или нет. Их рассказы были увлекательны — они удовлетворяли ее жажду чего-то волнующего и драматического, — но в то же время почему-то делали ее несчастной, словно в темноте ямы, которую они открывали перед ее невинным взором, таилось нечто уродливое и отвратительное. Как и предполагала тетя Лора, защитой девочке отчасти служило то, что она была еще слишком юной, чтобы понимать все их речи. Однако это не спасло ее от осознания всего ужасного смысла истории матери Илзи, когда бабушке Нэнси вздумалось воскресить в памяти печальное и позорное прошлое.