— Нет, а что?

— Надо тебе взять. Эта древняя старуха Кэролайн Прист, что живет на Старой Мызе, — сущая колдунья.

— То же самое мне Илзи говорила. Но на самом деле, мистер Келли, никаких колдуний не существует.

— Может быть, и не существует, но всё лучше поостеречься. Вот, положи-ка этот гвоздь от подковы себе в карман и постарайся не сердить эту старуху. Ты не против, если я немного покурю, а?

Эмили совсем ничего не имела против. У нее появилась возможность погрузиться в собственные мысли, которые доставляли больше удовольствия, чем разговоры со Старым Келли о жабах и колдуньях. Дорога от Блэр-Уотер до Прист-Понд была очаровательна. Она вилась вдоль берега залива, пересекала узкие бухты и речки, поросшие по берегам елями, и время от времени приближалась то к одному, то другому из многочисленных озер, расположенных в этой части северного побережья: Блэр-Уотер, Дерри-Понд, Лонг-Понд, Три-Пондс — последнее представляло собой три голубых озера, соединенных вместе, словно три громадных сапфира, нанизанных на серебряную нить — и, наконец, Прист-Понд, самое большое из всех и такое же круглое, как Блэр-Уотер. Подъезжая к нему в повозке Старого Келли, Эмили впивалась жадными глазами в великолепный пейзаж — нужно как можно скорее описать его! Ведь именно для этого она положила в свой черный сундучок книжку с чистыми листами, подаренную ей кузеном Джимми.

Воздух над громадным озером и стоящими в тени деревьев летними домиками вокруг него, казалось, был полон опаловой пыли. Дымчато-красное небо на западе перекрывало, словно арка, раскинувшуюся за озером широкую бухту Молверн. Вдоль ее заросших елями берегов дрейфовали маленькие суденышки под серыми парусами. Затем повозка свернула на ведущую к Старой Мызе уединенную боковую дорогу, обрамленную густой порослью молоденьких кленов и березок. Каким влажным и прохладным был воздух в лощинах! Как чудесно пахли папоротники! Эмили даже немного огорчилась, когда они добрались до Старой Мызы и въехали во двор через ворота, на столбах которых очень неподвижно сидели большие каменные псы, выглядевшие довольно мрачно в тусклом свете сумерек.

Широкая парадная дверь была открыта, и через нее на лужайку лился поток яркого света. В дверях стояла маленькая старушка. Старый Келли вдруг заспешил. Он снял Эмили вместе с ее сундучком с повозки, поставил на землю, торопливо пожал ей руку и шепнул: «Не потеряй тот гвоздь. До свидания. Желаю тебе сохранить холодную голову и горячее сердце», — и отъехал, прежде чем маленькая старушка приблизилась к ним.

— Так это Эмили из Молодого Месяца! — услышала Эмили довольно высокий надтреснутый голос. Она почувствовала, как худые, цепкие пальцы схватили ее за руку и потянули к двери. Никаких колдуний не существует, Эмили твердо это знала… но все же сунула другую руку в карман и коснулась гвоздя от подковы.

— Твоя тетя в задней гостиной, — сказала Кэролайн Прист. — Проходи сюда. Устала?

— Нет, — ответила Эмили, следуя за Кэролайн и внимательно ее разглядывая. Если Кэролайн и была колдуньей, то очень маленькой — ростом не выше самой Эмили. Ее наряд состоял лишь из черного шелкового платья и отделанной черным рюшем маленькой черной сетки, которая покрывала ее желтовато-белые волосы. У нее было очень морщинистое лицо — Эмили никогда не предполагала, что у человека может быть столько морщин — и странные серо-зеленые глаза, характерные, как впоследствии обнаружила Эмили, для всего клана Пристов.

«Может быть, ты и колдунья, — мелькнуло в голове у Эмили, — но думаю, что с тобой я справлюсь».

Она проследовала за Кэролайн сначала через просторную переднюю — успев мельком бросить взгляд в двери расположенных с обеих сторон больших, великолепных, тускло освещенных комнат, — а затем мимо кухни в странный задний коридор — длинный, узкий и темный. С одной стороны шла стена с четырьмя квадратными окнами, разделенными частым переплетом на множество маленьких ромбиков, с другой — несколько высоких, от пола до потолка, буфетов с дверками из блестящего черного дерева. Эмили чувствовала себя героиней готического романа, бредущей в полночь через подземелье с каким-то страшным проводником: она успела прочитать «Тайны Удольфо» и «Лесной роман»[63] до того, как тетя Элизабет наложила запрет на чтение книг из шкафа доктора Бернли… Эмили содрогалась от ужаса. Было очень страшно, но интересно.

В конце коридора находилась дверь, к которой вела лестница из четырех ступенек. Рядом с лестницей стояли громадные черные напольные часы, почти достигавшие потолка.

— Мы запираем в этих часах маленьких девочек, когда они шалят, — шепнула Кэролайн, покивав Эмили, и открыла дверь, которая вела в заднюю гостиную.

«Уж я постараюсь, чтобы меня ты в них не заперла», — подумала Эмили.

Задняя гостиная оказалась красивой, по-старинному обставленной комнатой, посреди которой к ужину был накрыт стол. Кэролайн провела Эмили через эту гостиную и постучала в другую дверь, воспользовавшись для этого необычным старинным медным молоточком в виде чеширского кота с такой неотразимой улыбкой, что, глядя на него, тоже хотелось разулыбаться[64]. Кто-то отозвался: «Войдите», — и они вошли, спустившись по другим четырем ступенькам — был ли на свете второй такой диковинный дом? — в спальню, где наконец предстали перед бабушкой Нэнси, сидевшей в кресле с прислоненной к колену черной палкой. Ее маленькие белые, все еще красивые руки, сверкающие изящными перстнями, были сложены поверх лилового шелкового передника.

Эмили испытала жестокое разочарование. После того как ей довелось услышать стихотворение, прославлявшее красоту орехово-коричневых волос, лучистых темных глаз и атласных розовых щек Нэнси Марри, она почему-то предполагала, что бабушка Нэнси, несмотря на свои девяносто лет, по-прежнему красива. Но бабушка Нэнси оказалась седоволосой, с желтоватой кожей, морщинистой и усохшей, хотя ее темные глаза все еще оставались яркими и внимательными. Что-то в ее внешности делало ее похожей на старую фею… проказливую, снисходительную старую фею, которая могла неожиданно сделаться недоброжелательной, если вы ей не угодите… только феи никогда не носят ни длинных серег в виде золотых кистей, которые почти касаются их плеч, ни белых кружевных чепчиков с вышитыми на них лиловыми анютиными глазками.

— Так это дочка Джульет! — воскликнула она, подавая Эмили сверкающую кольцами руку. — Не смотри на меня так испуганно, детка. Я не собираюсь тебя целовать. Я никогда не нападаю с поцелуями на беззащитных крошек, только потому что они имели несчастье оказаться моими родственницами. Так на кого же она похожа, Кэролайн?

Эмили мысленно поморщилась. Еще одно тяжкое испытание нескончаемыми сравнениями с родней, когда навеки исчезнувшие из этого мира носы, глаза и лбы будут извлекаться из небытия и примеряться на нее. Она ужасно устала оттого, что ее внешность обсуждалась на каждом собрании семейного клана.

— Не очень-то похожа на Марри, — сказала Кэролайн, вглядываясь в лицо Эмили так пристально, что та невольно подалась назад. — Нет в ней их фамильной красоты.

— И на Старров тоже не похожа. Ее отец был красивым мужчиной… таким красивым, что, будь я годков на пятьдесят моложе, сама бы с ним убежала. В ней нет ничего от Джульет, насколько я могу видеть. Джульет была очаровательна. Ты не так красива, как на твоей картинке, но я и не ожидала увидеть тебя такой же хорошенькой. Рисованным портретам и эпитафиям никогда нельзя верить. А куда делась твоя челка?

— Тетя Элизабет зачесала все мои волосы назад.

— Ну, пока ты в моем доме, можешь снова носить челку. Есть что-то от твоего дедушки Марри в форме твоих бровей. Твой дедушка был красивым мужчиной… и чертовски раздражительным… почти таким же раздражительным, как Присты… а, Кэролайн?

— Простите, бабушка Нэнси, — начала Эмили медленно, — но мне неприятно слышать, будто я похожа на других людей. Я похожа сама на себя.