Девушки недоуменно уставились на капитана.

— Да вы меня неправильно поняли. Не на танцы я вас приглашаю. Городок наш маленький, молодежь вся вечером на танцы валит. Вот мы и посмотрим, может, завтра грабитель появится там. Узнать-то вы его сможете.

— Сможем.

— Значит, до завтра.

Но на танцах ни в субботу, ни в воскресенье, ни в другие дни парень не появлялся. А тут опять новость — еще один велосипед угнали. И опять от гастронома. На этот раз хоть какая-то примета была замечена — на похитителе кожаная куртка. С этой куртки и начал Виктор Сергеевич. Просмотрел списки всех, у кого были велосипеды. Обошел каждый дом, познакомился лично с каждым владельцем велосипеда. Переписал марки.

Через неделю еще раз обошел всех владельцев. У одного паренька был велосипед не той марки, что в прошлый раз. Оказалось, что у него есть и кожаная куртка.

Два года получил парень за угон велосипедов.

А того, что снял часы, никак не удавалось обнаружить. Из-за хождения с девушками на танцплощадку над Виктором Сергеевичем сослуживцы начали было подтрунивать.

И вдруг однажды вечером телефонный звонок.

— Товарищ капитан, тот парень, который отнял у меня часы, здесь, рядом, — услышал Виктор Сергеевич взволнованный девичий голос в трубке. — Только он, товарищ капитан, выпивши и с двумя дружками.

Как назло, в отделении никого, кроме Иванова да дежурного. Капитан пошел один. Нашел девушку, которая только что звонила по телефону. Она показала на скамейку, где сидели трое:

— Тот, что посередине, — он.

Грабителя Виктор Сергеевич взял, как он любит выражаться, «без шума». Оказалось, что парень действительно первый раз снял часы с чужой руки. Какой-то девушке надо было подарить. Но за преступление отвечают независимо от того, первое оно или второе.

— Под Выборгом пять дней мы вели беспрерывные бои. Представляете, пять дней — и ни одного пленного. Больше того, две группы разведчиков ходили и вернулись ни с чем. Так тоже бывало! Первая группа напоролась на засаду, вторую на нейтралке обнаружили. А «язык» нужен, как говорится, позарез. Сам командир полка майор Афанасьев провожал нас на задание.

Сейчас я уже не помню всех, кто был в группе. Но вот не забыл, что в прикрытие после захвата «языка» и отхода были назначены два брата-близнеца — мои однофамильцы из Саратова. Они были так похожи друг на друга, что никто не мог их различить.

Как брали «языка» — длинная история. Скажу только, что исползали мы тогда у немцев всю оборону и удалось нам накрыть пулеметное гнездо — расчет пулемета зазевался, ужинать сели в кружок. Их командира мы взяли с собой. И только начали отходить, как немцы нас обнаружили. Вина тут наша небольшая, местность насквозь просматривалась, ни лесочка тебе, ни бугорка — ровное поле, спрятаться негде.

Вижу, немцы из окопов со всех сторон ползут, собираются нас захватить живьем. Правильно они, конечно, рассчитали, ведь мы у них под носом, а до своих нам ползти через всю нейтралку. Что делать? Ввязываться в бой? А как же «язык»? Там ведь его ждут. Смотрю, близнецы наши развернулись и поползли назад, навстречу немцам. А мы изо всех сил с «языком» вперед, к своим.

Командиру полка мы, хоть и едва держались на ногах, лично привели «языка». Толковый оказался немец. Такой толковый, что я не успел даже присесть в своей землянке, как меня снова вызвали к командиру.

— Там, где вы взяли «языка», немцы танков не ждут, — начал майор Афанасьев. — У них здесь против танков ничего нет. Вы облазили у них в тылу все болото. Танки провести можете по болоту вот по этой дороге? — спрашивает меня командир.

Посмотрел я на карту, вижу, можно танки провести, если идти точно по нашему следу. Отвели меня к танкистам, залез к ним в башню, и мы двинулись на нейтральную. Вот там, на нейтральной полосе, я снова и увидел своих однофамильцев — братьев-близнецов из Саратова. Лежали они лицом к немецким окопам, истерзанные, прошитые в нескольких местах автоматными очередями. А вокруг — трупы немцев, тех, которые ползли к нам со всех сторон, чтобы взять живьем.

Видеть убитых боевых товарищей и на фронте, где смерть запросто гуляет промеж солдат, поверьте, больно и тяжело. Я помню, что мы всякий раз думали, когда стояли с непокрытыми головами перед черными зевами холодных могил, куда должны были закопать павших. Мы думали: цена победы стала на одно деление выше и дороже. И мы чувствовали — во всех нас незримо переселялись и мужество, и отвага погибших товарищей.

Когда мы хоронили близнецов Ивановых, мы думали о наших матерях, которых убивала не пуля, а наша смерть. И это мы тоже плюсовали к цене нашей победы, потому и стали называть ее Великой. Да и не только мы.

По роду своей работы мне постоянно приходится иметь дело с молодыми парнями. Разные у них судьбы, по-разному складывается жизнь. Но в конце концов все образуется, все встает на свое место, и ребята находят себя в жизни. Я бы мог назвать десятки молодых людей, которые, раз споткнувшись, нашли в себе силы, а мы им помогли стать на ноги, стать хорошими людьми. Но мы, фронтовики, так, видимо, до конца дней своих и будем каждого паренька оценивать по одному и тому же: как он следует делу павших в бою и тех, кто с победой прошел до Берлина, насколько похож он на них и сможет ли он то, что смогли мы, фронтовики!

Я, конечно, понимаю, оценка эта — штука очень, как бы сказать, условная. Поди сразу скажи, как поведет себя в бою тот или иной малец. Вроде бы невозможно. И все-таки за абсолютную оценку я неизменно беру слова моего командира роты, Героя Советского Союза Владимира Массальского. Умер он после войны от старых боевых ран. Так вот он однажды, уж не помню сейчас по какому поводу, сказал:

— Хороший солдат получается только из хорошего человека.

Все годы после войны я работаю в милиции. И если мне удается какого-то шалопая вразумить, пристроить к делу, а потом услышать о нем хорошие отзывы и на работе, и от людей, окружающих его вне работы, я мысленно делаю себе пометочку — одним хорошим человеком стало больше, а значит, еще одного хорошего солдата привел я в строй надежных защитников Родины.

На вокзал мы с Виктором Сергеевичем идем вместе. Шагаем по мосту через сонную речку Клязьму, потом не торопясь через весь центр. Вечером этот маленький подмосковный город оживлен и многолюден. Молодежь заполняет тротуары и проезжую часть главной улицы, которая на вечер закрывается для машин.

Навстречу нам течет людской поток. Я то и дело слышу:

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич!

Поминутно мы останавливаемся, вернее, останавливают Виктора Сергеевича: группа ребят, парень с девушкой, еще парень… Капитан каждому подает руку. Ребята раскрывают перед ним пачки сигарет. И так до самого вокзала.

— Откуда вы всех их знаете?

— Каждого по-разному, — уклончиво отвечает Виктор Сергеевич.

Мы расстаемся. Время уже к полуночи. Виктор Сергеевич уходит. У него опять неотложное дело. Вспомнилась его любовь к милицейской форме и слова: «Кто в милиции работает, тот бессменно на посту».

Утро выдалось ясное, безветренное. В открытое окно доносился щебет птиц и легкий аромат свежескошенной травы. Ничто не предвещало тревоги. И дежурный по районному отделу внутренних дел с удовольствием подумывал о том, что после дежурства непременно искупается и позагорает. Мысль об этом настолько была приятной, что звонок телефона показался ему просто неожиданным. Он взял трубку. Звонивший говорил взволнованно и очень путанно:

— Это районный отдел? Вы слышите? Тут человек в канаве, мертвый. Кто говорит? Теща моя говорит. Пошла она сегодня на станцию. Знаете, лавы там через канаву? Моя фамилия? Селезнев, я из второго Дачного поселка. Живу? Улица Чкалова, дом 18…