В газете («Правда» от 24 мая) сразу увидел привет­ственную телеграмму покорителям Северного полюса, подписанную руководителями партии и правительства.

Его подписи не было. А ведь ее запросили по теле­фону!

Случайность в таком деле исключена.

И майский день померк. Теперь он знал, что чувство­вали те, кто исчезал разом и невозвратно. Попытки заступиться, спасти кончались ничем. Это был путь с односторонним движением. Как по реке времени.

На закате подъехали три автомобиля.

В тот предвечерний, такой умиротворяюще тихий за городом час в Кремле шло заседание Политбюро, на которое Рудзутака не пригласили. Состоялось голо­сование, и он автоматически превратился в «бывшего», но еще оставался членом ВКП(б), вернее, ВКП, ибо буковка в скобках почему-то «выпала» из постановле­ния. И еще членом Президиума ЦИК и Президиума ВЦИК, и заместителем главы правительства, и заме­стителем Председателя Совета Труда и Обороны.

«Суета сует — все суета!»

Он уже не принадлежал к миру живых.

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в уча­стии в антисоветском троцкистско-право-заговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбю­ро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзу­така и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел».

Никаких дел, естественно, не передавали туда, где, как личинки в тухлом мясе, как бы сами собой зарожда­лись дела. Был бы человек, а статья найдется.

Два дня понадобилось, чтобы разослать опросные листы, прежде чем Сталин подписал постановление. Го­лосовали члены ЦК Якир и Гамарник, голосовал канди­дат в члены ЦК Уборевич.

Бывший маршал уже четвертые сутки поливал кровью «дело». В самом прямом смысле, прямее не бывает.

Замначальника Особого отдела Ушаков «возил» его разбитым лицом по раскрытой папке — «делу» под но­мером 967 581.

— Не подпишешь? Подпишешь!.. Кровью подпи­шешь, фашист!

Ежов, лично руководивший работой с Тухачевским, прикрепил к нему лучших «забойщиков». Всю неделю, с двадцать второго по двадцать восьмое, он ежедневно докладывал Сталину о ходе следствия. Дважды приез­жал вдвоем с Фриновским.

Выправляя протоколы, вождь закладывал такие мертвые петли, что дух захватывало. Вплетал в дело о военном заговоре связи по прежним процессам, тянул нити в то, неизведанное грядущее, что прозревал он один. Отсюда непредсказуемые прыжки ненасытного «тиранозавра»: то правые, то снова троцкисты, скачок в сторону Енукидзе, молниеносный бросок на Рудзутака.

В ночь на двадцать девятое в присутствии Ежова Тухачевский подписал окончательный вариант:

«Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухари­ным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 го­да, когда я ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидания с Седовым... Я был связан по заговору с Фельд­маном, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Ену­кидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирно­вым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».

Полпреда Карахана вызвали из Анкары в связи с назначением в Соединенные Штаты — взят на вокзале в Москве. Армкомиссар второго ранга Осепян — грамотеям из О СО было не до буквенных тонкостей — сбежал из-под ареста. Отличаясь могучей силой, герой гражданской выломал доски и на полном ходу выпрыг­нул из вагона. Скатившись с насыпи, он повредил ногу, но кое-как доковылял до колхозного поля и за­рылся в стог. Поднятая по тревоге рота НКВД проче­сала всю окрестность, но лихой богатырь так умело закопался, что, сколько не тыкай штыком, не достанешь. Отлежавшись, он добрался под утро до станции, где наткнулся на телеграфиста — бывшего красногвардей­ца. Тот сразу узнал своего боевого командира. Осепян велел связаться с райцентром: волновало, висят ли порт­реты Ленина и Сталина. Когда брали, он решил, что на­чался контрреволюционный переворот. Портреты оказа­лись на месте. Тогда армкомиссар позвонил Вороши­лову: как быть? «Приезжай в Москву, разберемся»,— посоветовал старый товарищ.

—     

Не понимаю, что происходит? — в Лефортово его поместили в одну камеру с Путной.

—     

Станут нарезать на спине ремни, сразу поймешь.

На заседании Политбюро Сталин коротко проинфор­мировал о поступивших из за рубежа документах. Заго­ворщики планировали во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо свергнуть Сталина и Советское правительство, а также все органы партии и Советской власти и установить военную диктатуру. Это должно было быть произведено с помощью связан­ного с Германией антикоммунистического националь­ного правительства, имевшего целью осуществить убий­ство Сталина и его ведущих соратников, а затем предоставить Германии за ее помощь особые привиле­гии внутри Советского Союза и сделать территориаль­ные уступки на Украине.

Формулировки были почти такие же, как на про­цессах, но с характерным для перевода с иных языков акцентом: «Это должно было произойти под лозунгом национальной России, которая находилась бы под силь­ной военной властью».

АДОЛЬФУ ГИТЛЕРУ

Чрезвычайный посланник и полномочный министр по особым поручениям

Вена, 27.5.37 Совершенно секретно

Содержание: директива Политбюро

В приложении я пересылаю поступившую мне известным путем директиву Политбюро Советского Союза своим внешнеполитическим представительствам от 24 мая 1937 года.

Фюреру и рейхсканцлеру

Берлин Папен

56

В Киеве открылся съезд Компартии Украины. Член Политбюро КП(б)У Якир сидел на сцене рядом с Постышевым и Косиором.

На городскую квартиру, где ждал отправки багаж, он почти не заглядывал. Жена с сыном доживали последние дни на даче в Святошине. После заседания Иона Эммануилович каждый вечер отправлялся за город.

Как упоительно-горько пахла полынь! И дорожная пыль, врываясь в приспущенное стекло «ЗИСа», щеко­тала в ноздрях. И взбаламученные потемки над дикой степью полыхали ветвистыми трещинами.

Господи боже мой, до чего быстро все пролетело!

На застекленной веранде уютно светила настольная лампа. Петя штудировал алгебру — экзамены на носу. Здорово вырос. За спиной семилетка. Рубеж!

—     

Дай-ка я проверю,— Иона Эммануилович взял учебник.

В доме, сразу заставив насторожиться, тренькнул и после короткой паузы требовательно задребезжал звонок.

—     

Междугородная.

—     

Москва, папа?

Звонил Ворошилов.

—     

Назначено срочное заседание Военного совета. Немедленно выезжайте. Очень важный вопрос.

—     

Поздно уже, Климент Ефремович. Я завтра с утра самолетом.

—     

Нет, только поездом... В Москве плохая погода. Берите свой вагон.

На перроне было тесно от провожающих. Приехали сослуживцы, старые друзья, выкроили минутку и деле­гаты съезда. Последние рукопожатия, вечные слова прощания, что сами срываются с губ и проносятся мимо.

—     

Петя, будь мужчиной!

Двадцать девятого мая в тринадцать часов пятнад­цать минут он видел отца в последний раз.

Вечером нагрянули с обыском.

Рано утром поезд остановился в Брянске. После того как салон-вагон отцепили, по железным ступеням под­нялись работники НКВД. Войдя в купе, где командарм досматривал последний сон, не отравленный вонью параши, они первым делом нашли оружие.