—      

Неслыханная идея,— склонившись, шепнул он.— Особенно для японцев.

—     

О да! — с веселым изумлением откликнулся лон­донец.— «Азия — для азиатов!»

Сидевший рядом корреспондент «Правды» Климов недовольно поморщился, не отрывая глаз от исписан­ного стенографическими знаками блокнота.

—     

Простите, ваше превосходительство,— журна­лист из «Таймса» первым задал вопрос.— Вы, кажется, сказали: «западной»? Я верно понял.

—      

Совершенно верно,— Риббентроп слово в слово повторил свое беспрецедентное заявление. До него так и не дошло, чем вызвано оживление зала.

—     

Чувства юмора ни на полпенни,— сказал потом Ширер.— Вот увидите, они очень скоро отыщут в япон­цах нордическую кровь.

—     

Бьюсь об заклад, что к пакту приложена секрет­ная часть о совместных действиях против России,— Тед Тарнер определенно набивался на пари.

Операция началась ровно в два часа ночи. Первая группа перекрыла подступы к Бендлерштрассе со сто­роны моста через Ландверканал, вторая блокировала Тиргартенштрассе. Как только в кварталах между ули­цами Регентен и Хильдебранд отключили электричест­во, связисты перерубили свинцовую кишку телефонно­го кабеля. Переодетые в форму полевой жандармерии гестаповцы из криминальной полиции с двух сторон двинулись к военному министерству.

Его окна были темны, но скоро включилось авто­номное освещение. Возле подъездов и кое-где на втором этаже затеплились оранжевые квадраты.

Кто-то в первой шеренге заколебался, сбил шаг, но его подтолкнули дулом «шмайсера». Помимо гестапов­цев в группу входило несколько уголовников, загодя извлеченных из гамбургских тюрем. Им посулили дос­рочное освобождение и по сотне марок на рыло. Перед самой акцией всем дали глотнуть шнапса.

Оберштурмбанфюрер Хауссер взглянул на светя­щийся циферблат и, поставив сапог на подножку, на­клонился в приоткрытую дверцу «мерседеса». Шофер передал ему тяжелую трубку полевой рации.

—     

Приступайте,— скомандовал он внезапно охрип­шим голосом.

Машина и стоящий рядом фургон притаились в ледя­ном мраке Гроссер Штерн-аллее. Когда на набережной Королевы Августы разом погасли редкие фонари, ста­ло совсем темно. Только отсветы Уфер Шенебергера подрагивали в зеркальной глубине фар, просачиваясь сквозь облитые глазурью ветви.

Хауссер плотнее запахнул кожаное пальто с мехо­вым воротником, обостренно прислушиваясь к глухому дыханию ночного города. С канала поддувал пронизы­вающий сырой ветер. Вскоре почти одновременно гро­мыхнули, однако не слишком сильно, два взрыва. Небо над Бендлерштрассе осветилось бледно-зеленой вспыш­кой. Потом, словно бы нехотя, с дрожью, стало разго­раться ржавое зарево.

—     

Перехожу ко второму этапу,— доложил Хауссер оберфюреру Беренсу, бодрствовавшему возле радиоап­парата на Принц Альбрехтштрассе.— Прием!

—     

Действуйте! — торопливо откликнулся Беренс.

—     

Номер два,— распорядился оберштурмбанфюрер.— Впе-е-ред!

Радист на углу Бендлерштрассе, сгорбившийся под тяжестью рюкзака, из которого торчал гибкий хлыстик антенны, просигналил фонариком. Атакующая группа, разделившись на четыре кучки, рванулась к подъездам.

—     

У вас горит! Где телефон? — рвали, стуча кула­ками, ручки дверей.— Немедленно вызовите пожарных!

Оглушенную охрану связали по рукам и ногам и вы­волокли на улицу. Четверо офицеров крипо вместе со знаменитым Габи — медвежатником международного класса — метнулись к лестнице. Шаря лучами по сте­нам и поминутно справляясь с планом, нашли коридор «4В», завернули за угол и бросились к стальной две­ри, ведущей в помещение архива.

Габи деловито загремел своими отмычками.

—     

Быстрей! — постукивая каблуком, понукал его низкорослый толстяк с парабеллумом в нетерпеливо дрожащей руке.

—     

В таких делах торопиться не принято, господин комиссар,— Габи продолжал обстоятельно перебирать связку с крючками.— Лучше посветите как следует.

—     

Громы небесные! — коротышка сменил револьвер на фонарь.— Чего ты копаешься?

Медвежатник не удостоил его ответом. Замок нако­нец щелкнул, заскрежетал, и бронированная плита на диво легко уползла в стену.

Скользнув лучами по шифрам, быстро определили нужный сейф. Габи достал новую связку и, вооружив­шись стетоскопом, принялся ковыряться в замочной скважине. Прослушивая ему одному понятные вздохи металла, бережно поворачивал цифровое колесико.

С сейфом он провозился на несколько минут дольше.

—     

Все, господин комиссар? — спросил, отворяя дверцу.

—      

Теперь этот и вон тот,— наугад ткнул низкорос­лый, выгребая папки с документами.

Пока он сверял индексы, Габи вскрыл еще один шкаф и переместился к следующему, угловому.

Офицеры отобрали необходимое, уложили в дюрале­вый контейнер, а остальное пошвыряли обратно. К нес­казанному удивлению Габи, они даже не прикоснулись ни ко второму, ни к третьему сейфу, хоть он и взял их один быстрее другого. «Для отвода глаз»,— решил сметливый медвежатник.

Перед тем как уйти, кто-то плеснул в набитое бума­гой нутро из канистры с бензином и, обойдя хранилище, трижды чиркнул спичкой.

—     

Теперь все вниз, мигом!

Вдохнув полной грудью бодрящий холодок свободы, Габи устремил мечтательный взор к звездному небу, за­тем вопросительно уставился на коротышку, которого знал как сыщика уголовной полиции. Он дважды брал Габи — в двадцать девятом и тридцать втором, так что отношения установились самые доверительные.

—      

Туда,— коротышка взмахнул револьвером в сто­рону Тиргартена.— Живо! — одного за другим он вы­талкивал ряженых уголовников, довольно посверкивая золотом зубных коронок.— Скорее в машину, ребята!

Все побежали, вернее полетели, словно на крыльях, легко отрываясь от суровой земли. Услышав, как за спи­ной прострочила короткая автоматная очередь и что-то просвистело возле самой щеки, Габи споткнулся на бегу, но уже не успел обернуться и кубарем покатился по мелкобрусчатой мостовой. Упав лицом на обледенелую решетку стока, он поджал колени к животу, со стоном дернулся и затих.

Раненых методично добили из револьвера.

На углу дожидался с работающим мотором крытый брезентом «бьюссинг».

—     

У нас все,— доложил Хауссер, принимая контей­нер.

—     

Чудесно! — обрадовался Беренс и, не сходя с мес­та, позвонил Гейдриху.

— Счет два — один,— группенфюрер сразу же снял трубку.— Спасибо за отличную работу.

«В дополнение к нашему сообщению о пожаре в Гер­манском военном министерстве направляю подробный материал о происшедшем пожаре и копию рапорта на­чальника комиссии по диверсиям при гестапо...

Генеральный комиссар государственной безопасности

Ежов»

44

Перед началом заседания Ворошилов отозвал в сто­ронку Якира.

—     

Ну что, подлечился в своих Карловых Варах? Как самочувствие?

—     

Спасибо, Климент Ефремович. Все хорошо.

—     

Все, да не все,— протянул нарком, глядя снизу вверх на рослого командарма.— Зачем ты снова полез? Я же тебя предупреждал! С Гарькавым все ясно: дал показания. Тебе что, неймется?

—     

Я, Климент Ефремович, о семье хочу позаботить­ся, о детях.

—     

Ох, Иона, Иона... Только себе навредишь. Как ты думаешь, почему тебе маршала не дали? Помнишь исто­рию с семенным хлебом?.. То-то и оно. У меня ведь из-за тебя тоже неприятности были. Я тогда не хотел гово­рить, а теперь знай. В последний раз предупреждаю, поимей это в виду, или я тебе больше не защитник. Образумься, Иона Эммануилович.

Ворошилов возглавил Наркомат по военным и мор­ским делам 6 ноября двадцать пятого года, сразу после загадочной смерти Фрунзе на операционном столе. Член РВС Первой Конной, командующий войсками Северо- Кавказского военного округа, затем Московского, он не чувствовал себя достаточно подготовленным к столь от­ветственной и тяжелой работе и честно сказал об этом Сталину. Но вождь настоял на своем. Ворошилова он знал еще с девятьсот шестого. Первая Конная, Цари­цын — все это сыграло в нужный момент, когда пона­добилось посадить на ключевую должность своего че­ловека. Непритязательная внешность, умеренный рост, заурядные способности и безусловная личная храбрость лишь подкрепили правильность выбора. Новый нарком начал с того, что поспешил отдать пальму первенства в строительстве вооруженных сил могучему покрови­телю: «Несокрушимая воля Сталина передавалась всем его ближайшим соратникам, и, невзирая на почти без­выходное положение, никто не сомневался в победе».