—     

Неполадки в работе,— как скромно определил Ежов,— в первую очередь вызваны гнилым и близору­ким руководством со стороны товарища Ягоды... Имеет­ся и немалая засоренность органов НКВД троцкистско- зиновьевскими и правыми отбросами.

Тут и самым твердокаменным стало ясно: грядет та­кая чистка, что реки выступят из берегов.

— Чем больше будем мы продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлоб­ляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому обществу, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последнее средство обреченных,— задал направление Сталин на годы и годы вперед.

Вечная борьба, вечное горение, вечная вера.

Латунная, в фиолетовых пенках заря разметалась в полнеба меж Петршином и Градчанами, и тихая Влтава отсвечивает, как свежепрокатанный лист.

Темный силуэт Града, аркбутаны и контрфорсы свя­того Вита, острые шпили, рептильный глянец чешуйча­тых крыш. Над резиденцией президента чуть подра­гивает в тихоструйном томлении белый с красно-синей каймой штандарт, приоткрывая то львиный оскален­ный зев, то раздвоенный хвост.

Бенеш попросил начальника канцелярии связаться с Чернинским дворцом и, если Крофта на месте, пригласить его приехать для важного разговора.

Президент уже дважды беседовал со своим минист­ром и не счел для себя удобным звонить еще раз. Рабо­чий день давно кончился.

Третий за день звонок президента заставил Камила Крофту еще раз перечитать последние телеграммы. Стиснув виски, он при свете настольной лампы судорож­но сопоставлял разноречивые факты, но так и не изба­вился от гнета сомнений. На последней аудиенции Траутмансдорф вполне определенно высказался насчет военного заговора. Даже назвал Тухачевского. Чего еще можно требовать от дипломата, если, конечно, это не хитрая дезинформация?

Тревожных сигналов слишком много, чтобы от них так вот запросто отмахнуться. Информирует посол Осуский из Парижа. Обмолвился на приеме — случай­но? намеренно? — венгерский посол в Праге Веттштейн.

Взять хотя бы те же переговоры с Траутмансдорфом, что так долго готовились и поначалу протекали до­вольно успешно. Что это: заранее рассчитанный шах­матный ход? Ловушка?

Январский процесс, следует признать, сильно поуба­вил сомнений. Гестапо удалось завербовать даже вице- министров, членов Центрального Комитета большеви­ков! Всюду создавались диверсионные ячейки: в про­мышленности, на транспорте, в армии. Направляемое Берлином троцкистское подполье действительно могло полностью парализовать оборону в первый же день вой­ны. Секретов не существовало. Если вице-министр иност­ранных дел передает информацию потенциальному про­тивнику, то, как говорят в России, дальше ехать не­куда. Кто даст гарантию, что в Берлине не распола­гают дипломатическим шифром? Приходится считаться с тем, что немцы могут быть в курсе оборонных планов Чехословакии. Арестованные на квартире советского военного атташе шпионы показали, что он был связан с германской разведкой. Тогда этому не при­дали серьезного значения, посчитали за провокацию, но в свете московских разоблачений невольно приза­думаешься. Тем более что атташе отозван. К сожалению, не удалось установить, арестован он или еще нет. Павлу считает, что арест неизбежен. Но его информация край­не противоречива и ненадежна. Сообщение об аресте Тухачевского до сих пор не подтверждено. Тем более сомнительной представляется версия об участии в заго­воре военного министра Ворошилова. Французский по­сол в Москве Кулондр явно черпнул из сомни­тельного источника.

Крофта раскладывал перед собой телеграммы по чис­лам, словно карты в хитром пасьянсе. Не сходилось до головной боли. Последующее зачеркивало преды­дущее, а потом опять все возвращалось на круги своя.

Вообще посольство в Москве работает из рук вон пло­хо. Павлу не та фигура. Он определенно не в фаворе у кремлевского руководства. Нужно серьезно подумать о замене... Может быть, Фирлингер?.. Тьма вопросов и ни одного вполне определенного ответа. В стенограм­ме процесса, опубликованной в советских газетах, вы­пущено именно то самое место, где шеф партийной печати Радек упомянул Тухачевского. Было ли это на самом деле при закрытых дверях? Пусть в отделе печати посмотрят еще раз, строчку за строчкой, под увеличительным стеклом. И где Тухачевский? Положи­тельное упоминание будет означать одно: подозрения не подтвердились. Если бы так! Тем более Павлу счита­ет, что после процесса вероятность поворота Моск­вы в сторону Берлина сведена почти к нулю. Дай-то боже!..

—     

В Град,— устраиваясь на заднем сиденье «тат­ры», сказал министр и положил на колени портфель.

На последней встрече с советским послом Александ­ровским он и словом не обмолвился о маршале Тухачев­ском, хотя так и подмывало спросить. Вероятно, это бы­ло бы самым разумным решением. Но как можно? Пусть решение принимает сам президент.

Быстрым шагом он миновал галерею, освещенную хрустальными жирандолями, и наискось пересек зер­кальный зал с золотыми багетными завитушками.

—     

У себя? — Крофта приветливо кивнул начальни­ку канцелярии.

—     

Он тебя ожидает.

—     

Ничего нового? — Эдуард Бенеш вышел навстре­чу и, несколько церемонно взяв Крофту под руку, по­вел к круглому бидермайеровскому столику.— Чашечку кофе?

—     

Не откажусь,— Крофта со вздохом развел рука­ми.— Я до последнего момента надеялся, что ситуация вот-вот прояснится, но пока... Если поступят какие- нибудь известия, позвонят прямо сюда.

Бенеш понимающе опустил веки. С первых дней республики и до тридцать пятого года он возглавлял МИД и, как частенько казалось Крофте, по-прежнему оставался негласным министром.

—     

У меня было свидание с Виттигом,— задумчиво помешивая чай позолоченной ложечкой, президент на­рушил затянувшееся молчание.— У него нет ни малей­ших сомнений в точности информации. Более того, выявились кое-какие подробности.

—     

Интересно...

—     

Остановившись проездом в Берлине, Кулондр гос­тил у Понсе. У него есть сведения, что Тухачевский, по-видимому, не поедет в Лондон на коронацию. Это, безусловно, еще ничего не доказывает, но, согласитесь, деталь характерная. Наводит на размышления.

—     

Скажу по чести: я уже устал ломать голову. Гово­ря юридическим языком, косвенных улик предостаточ­но, но это еще не

corpus

delicti[31].

—     

Именно поэтому я ничего и не сообщил Стали­ну. Все жду.

—     

Мастный тоже ждет от нас определенной пози­ции. На прошлой неделе пришло две телеграммы... А что я могу ответить?.. Кстати, откуда сведения о беседе французских послов?

—     

По линии Фиалы,— удовлетворенно кивнул Бенеш.— Военная разведка тоже кое-что может.

—     

Результаты, прямо скажем, мизерные. Поедет Ту­хачевский или не поедет — это пока гадание на бобах. Тем паче что сведения, исходящие от Кулондра, часто оказывались пустой болтовней. Похоже, что наш Павлу питается из его рук,— осторожно пустив пробный шар насчет посла в Москве, министр тут же переключился на проштрафившегося посла в Бухаресте.— Как насчет Шебы? Не решено?

—     

Отзывайте. В Праге ему будет куда сподручней заниматься историческими изысканиями.

—     

Климентинум, во всяком случае, под рукой... А что вы думаете насчет Богдана Павлу?.. По-моему, он засиделся в Москве? Будь моя воля, я бы не побоялся послать туда коммуниста.

—     

Коммуниста? К сожалению, для них мнение Ста­лина значит больше, чем инструкция президента рес­публики... Надеюсь, вы шутите?