Расставив все на столе, Федор Трофимович налил рюмки и произнес торжественно, не скрывая радости:
— Бог даст — не последняя! — он подмигнул и опрокинул рюмку в рот. Гости быстренько выпили по одной, по другой, закусывали с жадностью, словно три дня не видели еды. Одни жадно облизывали пальцы, другие торопливо вытирали их о волосы. Жир блестел на грязных, никогда не чищенных ногтях, на подбородках.
После третьей рюмки в комнате стало веселее, а после четвертой — шумно.
— А вы чего же, сынки мои, смотрите? Пейте и гуляйте, у вас еще будет работа! — подошел Федор Трофимович к сыновьям. Его потные скулы заострились, волосы торчали во все стороны, лицо было в красных пятнах. Сыновья заметили сегодня в глазах отца внезапную перемену: глаза весело бегали в орбитах, хитровато подмигивали. Должно быть, отец привез сегодня из Мены какую-то новость и молчит о ней, а известие, видимо, интересное и для него приятное.
— Пейте, сынки мои, родной отец угощает! Теперь — выше голову, дети! Эх!.. — Федор Трофимович налил два стакана и поднес их сыновьям. Никифор выпил половину, закашлялся и потянулся за хлебом. Иван одним духом, молодецки опорожнил весь стакан.
— Даже не поморщился! — воскликнул отец. — Иван — надежда моя, дорогие гости! А Никифор… — Федор Трофимович помахал в воздухе рукой. — Иван идет по отцовской дорожке!.. — Гости поддакивали хозяину и продолжали есть. Иван пододвинулся к столу, закусил соленым огурцом и, поблескивая быстрыми глазами, спросил отца:
— Какая новость у вас, отец?
Федор Трофимович резко повернулся на стуле.
— А? Ты откуда знаешь?
— По глазам вашим вижу, — усмехнулся сын.
Писарчук вскочил на ноги, рванул к себе бутылку, налил гостям и сыну.
— Слышали?.. — воскликнул Федор Трофимович. — «По глазам вашим вижу…» И видит! Ей-богу, видит! У меня, дорогие гости, от такого сына сердце вот как радуется! Иван, подойди сюда! — Сын, пошатываясь, подошел к отцу. — Выпьем, сынок, за то, что ты угадал! — и Писарчук многозначительно поднял сухой, крепкий палец.
Они выпили по стакану, отец обнял и поцеловал сына.
— Молодец, ты не пропадешь, Иван!
— Хе-хе-хе, этот не пропадет… — тоненько смеялся Маргела.
Поп Маркиан провел ладонями по своей пышной белой гриве и протянул басом:
— Родители гордятся чадом своим… Сын должен любить родителей своих… — Маркиан помахал толстым пальцем перед глазами Ивана и обернулся к хозяину, — Не мучьте душу христианскую, Федор Трофимович, расскажите угаданную вашим чадом новость.
Писарчук присел к столу.
— У меня сердце пляшет в груди от этой новости. А я было пал духом, только думаю — нет, не будет так, как большевики хотят… Чтоб чужие государства да допустили такую беду на нашей земле!..
— Да говорите уже, Федор Трофимович, что вы жилы из нас тянете, — поднялся, облизываясь, Орищенко.
— Хе-хе-хе, дипломат, Федор Трофимович, дипломат! — дымил трубкой-носогрейкой Маргела.
— Скажу, скажу!… А скажу я, что большевистской власти конец! — и Писарчук ударил кулаком по столу. Перевернулись рюмки на скатерти, и водка струйками побежала на пол.
— Ой, правда?! — вскрикнула жена Орищенко.
— Слава господу богу и Николаю чудотворцу! — перекрестился поп Маркиан.
— Не перебивайте, дайте человеку досказать! — просил старый Орищенко и тяжело перегнулся через стол.
— Правду говорю! — снова ударил Писарчук по столу. — Немцы идут к нам освобождать Украину от большевиков! Уже границу перешли!..
Неожиданному известию не сразу поверили. Федору Трофимовичу пришлось подробно рассказать, как он на станции Мена подслушал разговор железнодорожников:
— Один кондуктор и говорит другому: «Вот еду я с поездом в Бахмач, а когда вернусь в Гомель, то там уже, верно, немцы будут, прут они, как саранча». Только услышал я это, так бочком, бочком к нему и говорю: «Зачем людей православных немцами пугаешь?» А у самого, ей-богу, сердце чуть не выскочит от радости… Ну, а он повесил голову и махнул рукой: «Какое там пугаю, если уже половину Белоруссии заняли». Я — в местечко, потолкаться среди людей, и там об этом говорят… Большевики думали — будут править! Земелькой моей пользоваться думали, делить собирались ведной!.. — Глаза Писарчука налились кровью. — Вот мы вас поделим!.. Скорее приходите, освободители наши! Добро пожаловать! — он снова схватил бутылку, налил всем водки и, словно приказывая, крикнул: — Выпьем за здоровье немецкого императора… Как его?
— Вильгельм, — быстренько подсказал Варивода.
— …Вильгельма, который освободит нас от большевиков.
Все выпили.
— Как же они, немцы эти, идут на нашу землю? Они нас завоюют в свою державу? — спросила, делая ударения на «де», жена Сергея Орищенко, откормленная молодица с глуповатыми бесцветными глазами.
— Хе-хе-хе… — залился Маргела.
— Когда большевики захватили Киев, так Центральной раде куда деваться? Пришлось ей удирать. Ну, не отдавать же Украину каким-то большевикам.
— Хорошо «каким-то»! А землю кто у нас отобрал? — перебил Писарчук.
— Вот, вот, — угодливо прошептал Варивода. — Вот и пригласила Центральная рада Вильгельма; приходите, мол, ваше светлое величество, и наведите свой порядок на Украине, а то нас в одних подштанниках, извините, большевики уже вытолкали, а за услуги мы не поскупимся, отблагодарим… Есть ведь хлеб и сало на Украине, и еще кое-что найдется…
— Но-но! — окрысился Писарчук, — Что ты говоришь?
— Я думаю, здесь люди свои, здесь можно, — боязливо заглядывая в глаза хозяина, прошептал Варивода. — Я так понимаю. Вот идут теперь немецкие полки к нам.
— Немцы по головке не погладят, — вставил и свое слово молчаливый Никифор.
— Это я вам сейчас объясню, — услужливо сказал Прохор Варивода, торопливо проглатывая кусок жареного мяса.
— Да, да, объясни им, Прохор! Это уже твое дело!
Варивода зашептал.
— А мы им еще поможем общипать кого следует! — добавил Писарчук. — Слава богу, наши освободители идут. А голодранцы плуги и бороны чинят, возы ладят, в супряги соединяются. Весны ждали, землю делить собирались. Вот вам и весна пришла, большевички!.. Не знаете вы Федора Трофимовича! Я вам не прогнивший Соболевский! Я вам еще покажу свои руки, они к делу привыкшие!..
Его перебил Лука.
— А как я добивался земли? По судам, по начальству сколько ходил. Там магарыч поставишь, там в руку что-нибудь сунешь, в другом месте низко поклонишься, вот и стал хозяином. Я ведь, когда отвоевывал землю у Ми-киты Нечипоренко, вышел с людьми на межу, набрал в руку вот столько чернозема и говорю: видит бог — это земля моя! Я съем этой земли, и мне ничего не будет, потому что она моя! И съел, и водой из Гнилицы запил, и все. Вот так мы землю добывали! — хвалился Лука перед сыновьями. На радостях пьяный отец сболтнул лишнее.
— Так вот и съели? — удивлялась жена Писарчука.
— Съел, матушка, съел!
— Характер у вас крепкий, Лука Пиментович, характерец!.. Хе-хе-хе!.. — попыхивая трубкой, сказал Маргела.
— Советы нечестивые позаводили, — тянул баском поп Маркиан. — В священном писании сказано: «блажен муж иже не идет на совет нечестивых..» Богохульники они, бога не признают. Господи боже, подними над ними меч свой и срази врага своего и супостата!
— Аминь! — положил руки на стол Писарчук. — Аминь! Я о деле скажу вам. Увидите что-нибудь такое — на заметочку их, кто, когда, что делал! Чтоб, когда придут освободители, мы им сразу готовенькое и поднесли! Все поняли?
— Хе-хе-хе… Готовенькое, готовенькое! Голова у тебя, Федор Трофимович, министерская! — Маргела обнял старика и поцеловал его в бороду.
— А теперь гуляй, гости!
Иван принес из другой комнаты балалайку и ударил гопака.
— Хе-хе-хе! Громче, громче! — опьяневший Маргела вылез из-за стола и часто застучал каблуками по полу. Подхватив жену Сергея, Маргела закружил ее вокруг себя. Сергей глуповато улыбался и хлопал в ладоши. Рядом притоптывали братья. Отец Маркиан подобрал полы подрясника и, странно выбрасывая ноги, пошел вприсядку. На толстой шее беспомощно болтался серебряный крест.
