* * *
Сквозь сон Дмитру послышалось, будто кто-то стукнул калиткой. Он прислушался. Под печью тихо скребла мышь. Где-то под скамьей пел сверчок. За окнами в темноте завывал ветер, засыпая стекла снегом. Дмитро решил, что это, верно, Мишка со она ударил рукой о печь, или кто-нибудь из спавших на печи — о трубу. Дмитро задремал опять. Тихо зазвенело стекло в окне. Дмитро сразу вскочил, босиком подошел к окну. Прислушался. Кто-то осторожно постучал пальцем.
— Кто? — Дмитро приник к стеклу. В темноте едва заметно вырисовывался серый силуэт. — Кто?..
Человек за окном тоже прильнул к стеклу. Так они несколько секунд смотрели друг на друга. Потом Дмитро выбежал в сени и открыл двери.
— Заходи, Михайло. Неспроста, верно?
Воробьев сбросил шинель и устало присел на скамью.
С постели поднялась Ульяна, Мишка громко и испуганно спросил: «Кто вошел?» Дмитро его успокоил.
— Кушать хочешь, Михайло?
— Не мешало бы. Только не беспокой жену. — Но Ульяна, набросив кофту, принесла кувшин молока, стакан и краюху хлеба.
— Думал — не найду, но попал на посиделки, и там хлопцы рассказали мне, где ты живешь. — Михайло медленно жевал хлеб. Дмитро сидел возле, нетерпеливо ожидая рассказа. Наконец, Михайло отодвинул стакан и взял Дмитра за руку.
— Садись поближе… Петлюровцы в селе есть?
— Нет. На станции стоит бронепоезд полковника Мензы. Зачем он здесь — не знаю.
— За этим я и пришел к тебе. Твои товарищи надежные?
— В деле еще не были, но я им доверяю.
Воробьев немного подумал.
— Нет ли у вас тут такой женщины, которая могла бы завтра же все разузнать на станции?
Надводнюк толком еще не разобрался, что хочет сделать Михайло, но догадка уже мелькнула.
— Я пошлю жену.
— Нет! Это вызовет подозрение. Писарчуки могут там быть. Рисковать не надо.
Дмитро подумал о Марьянке.
— Есть девушка — толковая и наша…
— Хорошо! — Еще с минуту Воробьев помолчал, потом сжал локоть Дмитра, сказал на ухо: — В Мене и Макошине — советские воинские части, им надо помочь. Вот зачем я здесь…
— Я готов, хоть сейчас. И хлопцы тоже…
Воробьев начал разуваться.
— Постели мне рядом с собой. Ляжем и вдвоем разработаем план.
Дмитро поспешил к постели.
* * *
Холодно на дворе. Мороз крепчает. Подул северный ветер, заметает снегом рельсы. Марьянка постукивает ногой о ногу, толчется на месте, чтобы согреться, дует на руки. Холодно, но Марьянка не уходит со станции. Она торгует. У нее в корзине кусок масла и белый хлеб. Не один железнодорожный служащий подбегал к ней, чтобы купить ее товар, но никто не купил. Подходил и красноносый с припухшими глазами есаул с бронепоезда. Но и он не купил. Девушка такую цену заломила, что и подступить боязно. Пять карбованцев за такой кусочек масла!
Марьянка, смеясь, отвечает есаулу:
— А что я за ваши пять карбованцев куплю? Вот у меня кофты нет.
Есаул задирает голову, кладет волосатую с грязными ногтями руку на темляк сабли и молодецки подкручивает усы.
— Ты и без кофты, моя милая, хороша… — и петушком подходит к Марьянке.
Она смеется звонко и весело. Есаул тоже доволен.
— Эх, война, а не то бы в деревню пришел! Эх!.. — подмигивает он.
Марьянка еще громче смеется.
— Кому вы нужны, пан есаул?
— А тебе?.. Чем не казак? Сечевик.
— Казак-то казак, да потрепанный! — смеется Марьянка.
Но есаул не обижается.
— Ты, моя милая, еще не разбираешься. Ну, что в этом молодом? Молодой толком и не знает, как подойти к девушке, как с ней обращаться.
«Ах ты, пугало гороховое!» — думает девушка.
В здание станции заходят «сечевики» с бронепоезда. У каждого на шапке — кисть. «Сечевики» греются у печки, курят, сплевывают на пол, поглядывают на Марьянку и явно завидуют есаулу. Из комнаты телеграфиста торопливо вышел толстый полковник — командир бронепоезда. Все вскочили. Есаул тотчас же подошел к полковнику:
— Пан Менза, какие будут распоряжения?
Положив руку в теплой перчатке на плечо есаула, полковник подвел его к окну. Марьянка опускает глаза, смотрит в свою корзинку.
— Приказ пана головного атамана Петлюры таков, — слышит Марьянка шепот полковника. — Большевики… через Десну… взорвать мост… — жадно ловит Марьянка обрывки фраз. — Ночью без прожекторов…
Марьянка громко выкрикивает:
— Кто же заберет масло и хлеб? Сидеть холодно.
Есаул хохочет:
— Ого-го, разве у нас некому тебя согреть? Вот сколько хлопцев. Все орлы, как один.
Полковник прищурился и оглядел Марьянку с головы до ног.
«Поскорей бы домой! — думала девушка. — Не забыть бы, не забыть бы… Большевики через Десну… взорвать мост… ночью без прожекторов…» — мысленно повторяла она. Полковник закурил папиросу и опять скрылся в комнате телеграфиста. Есаул подсел к Марьянке. Их окружили «сечевики».
— Ну, так сколько ты хочешь за свое масло? — спросил он.
— Да уж давайте, сколько дадите. Ноги замерзли…
— Вот видишь! Я знал, что девушка перед настоящим казаком не устоит! — подмигнул он «сечевикам» и вытащил три карбованца.
— На, девушка, и знай мою доброту…
«Сечевики» купили белый хлеб. Марьянка заспешила к выходу.
— Черноглазая, скажи, как тебя зовут? Когда побьем большевиков, я в гости к тебе приеду, — кричал ей вслед есаул.
— Приезжайте, приезжайте… А зовут меня Ганка Орищенко. Самый красивый дом напротив церкви — моего отца… Приезжайте…
Через станционный двор Марьянка вышла в поле, а когда миновала пригорок, побежала, не оглядываясь, «Наторговала сегодня. Надводнюк будет рад…» — думала она и повторяла слова, услышанные от полковника.
Навстречу ей дул холодный ветер.
Пошел снег.
* * *
Ночь темная, беззвездная. Густой сосновый лес сливается с темнотой. Но люди свободно ориентируются: издавна знают, что слева от дороги — старый лес, справа — молодой сосняк. Людей немного — небольшой вооруженный отряд. Они цепочкой, один за другим, идут, пригнувшись между рядами молодых сосенок. Тишина. Свежий снег едва слышно хрустит под ногами. В лесу тепло и безветренно. Где-то позади спит село. Едва доносится пыхтение паровоза на станции. Это петлюровский бронепоезд стоит под парами.
Сосняк кончился.
— Тут, — прошептал Надводнюк, и отряд окружил его. Воробьев долго всматривался в лица друзей.
— Не боитесь? — спросил он. — Кто боится, пусть идет домой.
— Нет таких, — ответил за всех Павло Клесун.
Михайло наклонился к товарищам.
— Утром советские войска начнут наступление от Макошина. Петлюровцы хотят взорвать мост через Десну. Этой ночью их бронепоезд без прожекторов подойдет к мосту. Поняли вы мой план, фронтовики?
— Поняли, поняли…
— Так вот: Бояр, Клесун и Кутный будут отгребать лопатками снег из-под рельсов, чтоб были видны костыли; Дмитро, Ананий и я ломами вытащим костыли, а Малышенко и Шуршавый пройдут шагов на двести вперед и будут караулить; Сорока и Песковой — караульте здесь. Работать тихо и осторожно. Оружие держать наготове! Давай…
Отряд рассыпался. Через несколько минут послышалось осторожное царапанье лопаток о снег и глухой звук прикосновения железа к железу. Когда Ананий или Надводнюк надавливали ломом и костыль выскакивал из шпалы, в воздухе слышалось короткое: «лусь».
Сверху сыпал снежок, мягкий и нежный.
Прошло несколько десятков минут, и отряд тихо спустился с насыпи. Было уже за полночь. Гуще посыпал снег, мороз уменьшился. В лесу было тихо-тихо. Пахло смолой.
Воробьев слышал, как стучит его сердце. Глухо и отрывисто: тук!.. тук-тук!.. тук!.. Прошло еще несколько минут. Напряжение росло. Сердцу стало совсем тесно в груди. А вдруг советские войска начнут наступление раньше, чем подойдет сюда петлюровский бронепоезд? Тогда мы своих подведем… Михайло покрылся холодным потом… Связаться! Немедленно предупредить!..
