А теперь самое плохое. Я стала слышать. Врачи говорят, что это от шока и от сильного удара головой. Что там, в моих ушах, все очень удачно сместилось, и теперь я могу слышать. Но я думаю, что это не от удара по голове. Я стала слышать из-за другого. Это сделал со мной Крысолов. Или эта самая сирена. Он вернул мне слух, чтобы я услышала его, когда он меня позовет. Вот так.

И еще. На правой руке, чуть выше локтя, у меня появилась родинка. Большая, размером с пятак. Но я не отчаиваюсь. Я знаю, как с ними бороться. Куда бы я ни шла, где бы я ни находилась, дома, на улице, в поезде, со мной всегда шприц с концентрированным раствором натрия. То есть с солью. Когда родинка зашевелится, я воткну в нее иглу и нажму на поршень. У меня хватит решимости. Теперь хватит. А тот, кто не любит Крысолова, поможет мне. Я в этом уверена.

А вчера приходил Володька. Он принес мне апельсины и сказал, что нашу школу закрыли на карантин. Кто-то рассыпал по коридорам полкилограмма ртути. А еще Володька сказал, что скоро он уезжает…»

— Ну и как все это объяснить? — спросил Корзун.

Новенький промолчал.

— Давай, давай, рассказывай, — настаивал Корзун. — Что там с ними стало со всеми. Откуда у тебя этот дневник?

— Хорошо, — согласился новенький. — Я расскажу. Эта история на самом деле произошла. Два мальчика и одна девочка пошли искать третьего мальчика в школьный подвал. Они заблудились, хотя там и заблуждаться-то было негде. А потом что-то случилось.

— А ты откуда все это знаешь?

— Меня зовут Владимир, — ответил новенький.

— Володька? — не поверил Корзун.

— Да. Это меня они там искали. Вернее, им казалось, что искали. Я тогда в самом деле поссорился с родителями и сбежал к бабушке. А Валя решила, что я застрял в подвале. А я в подвал вообще не ходил. И брата у меня никогда не было. А они на самом деле пошли меня искать. Их нашли на следующий же день, они спали на лестнице в подвал. Дэн и Жук вообще ничего не могли рассказать, орали только про пятна. А потом, как очухались, так вообще говорили, что не помнят ничего. Их, правда, в психушке немного продержали, одного — месяц, другого — полтора. Потом выпустили. А с Валей вышло хуже. Она молчала. И рука у нее почти отсохла, потом все-таки восстановилась. Но в психушке почти год лежала, ее какие-то доктора особые смотрели, искали чего-то. Там, в психушке, она и написала это. И мне подарила, когда я приходил ее навещать. Сказала, что врачи хотели эту тетрадку заполучить, с ней, с тетрадкой, будто что-то не в порядке. Чтобы я ее сохранил. Я ее и сохранил.

— А что дальше с ними сталось? — спросил Малина.

— Не знаю. — Володька пожал плечами. — Я из того города уехал.

— А собака? — снова спросил Малина.

— Собаку не нашли. Мне кажется, ее вообще не было. В нашем дворе не было собаки по кличке Дик.

Новенький замолчал. Молчали и остальные. Потом Корзун спросил:

— А что с тетрадкой ненормального?

— Есть такое, — кивнул новенький. — Наверное, из-за этого врачи и хотели ее заполучить. Помните, они все время пятна какие-то видят? А Валя даже одно трогает? Оно еще холодное такое?

— Ну.

— Тут странная штука, — вздохнул новенький. — У некоторых, кто читал это, тоже появлялись такие пятна. Они растут, растут, а потом…

— Ну хватит! — Корзун вывалился из гамака. — Хватит эту фигню молоть! А то в рог дам!

— Как скажешь. — Новенький свернул тетрадь в трубочку и спрятал в карман.

Новенький забрался в свой гамак, закутался в одеяло и стал смотреть в потолок, которого в темноте не было видно.

— А мне история понравилась, — сказал Борев.

— Мне тоже, — согласился Малина. — Нормальная история. А Корзун просто испугался. Слушай, Вов, а можно я эту историю тоже кому-нибудь расскажу?

— Рассказывай. — Володя пожал плечами. — Мне все равно.

Борев отвязал лямки окошка и посмотрел за реку. Церковь с черными куполами была на месте. Борев пощупал ногу. Нога была холодная.

Уже выше колена.

Почему одним — все, другим — ничего?

Вот вопрос вопросов! А то пишут: «Быть иль не быть?» Да лучше вообще не быть, чем быть такой! Варя стояла перед зеркалом и хмуро рассматривала свое отражение.

Угораздило же уродиться такой!

Уродилась — уродина. Вот именно — уродина.

Варя медленно провела ладонью по лбу, следя за тем, как ее зеркальный двойник проделал то же самое.

«Может, челку остричь?»

Мысль о челке разозлила ее еще больше.

«Какая челка! Опомнись! Челку она отрежет! А ноги тебе кто удлинит? Кто тебе росту добавит? С лицом что делать будешь? Да-да, вот с этой самой физиономией, что сейчас маячит перед тобой в зеркале?!»

Варя резко отвернулась и отошла в сторону. Незачем себя травить. Настроение и так — ниже плинтуса.

Особенно после вчерашней вечеринки.

«И зачем я туда поперлась?! Ведь не хотела же! Дура! Дура! Еще и вырядилась всем на посмешище! Платье новое нацепила!»

Варя в сердцах схватила сумку, затолкала туда учебники и тетради со стола. Чуть не сломала застежку.

«Ладно, если бы еще кто-то нравился… да и кто у нас может понравиться? Смешно даже!»

Она фыркнула от возмущения, вспомнив своих одноклассников. Покосилась на новое синее платье с яркими полосками, брошенное на спинку стула. Платье, видимо, почувствовав свою вину, сжалось, рукав беспомощно сорвался и повис, касаясь пола.

— У! — Варя схватила ненавистное платье и, скомкав, затолкала в шкаф, с глаз долой. Платье было свидетелем ее вчерашнего позора. Пусть невольным, но свидетелем. Школьная вечеринка вспомнилась так ярко, как будто она еще не кончилась, как будто Варя до сих пор отплясывала в кругу одноклассников, уверенная в собственной неотразимости.

Отплясывала до тех пор, пока не услышала у самого уха:

— Варь, ты че так ссутулилась?

Повернула голову и встретилась взглядом со смеющимися глазами Ленки Гориковой. Ленка — известная язва, но к Варе она никогда не приставала. Раньше не приставала. Потому что у нее с Варей ничего общего. Варя остановилась. Замерла, распрямила плечи и оглядела лица ребят и девчонок. Вон, шушукаются две… Смеются, чуть ли не пальцами тычут. «Это они надо мной», — пришла внезапная страшная догадка. Как она сразу не заметила! Ведь за весь вечер ее ни разу не пригласили на медленный танец. Можно было догадаться. Правда, ее и раньше не особенно приглашали… Варя знала, что далеко не красавица, и, в общем, ни на что особенно не претендовала. С одноклассниками у нее всегда были ровные отношения, ее никто не задевал, и она никого не трогала. Не выставлялась, но старалась быть дружелюбной. И ей даже казалось, что в классе ее уважают. Но сейчас над ней смеялись в открытую! Она стала посмешищем! А этого Варя стерпеть не могла!

Натянув на лицо улыбку, она покинула круг и быстро вышла из зала. Спустилась в вестибюль.

Зеркало!

Ее догнала Машка.

— Я выгляжу как дура? — в лоб спросила Варя.

Машка смутилась:

— Ну… ты только не обижайся, но я бы на твоем месте под расстрелом это платье не надела… где ты его взяла?

Варя вспыхнула:

— Сшила! На заказ!

Подруга опешила:

— Че, правда?.. Ну, не знаю…

Варя смотрела на себя в зеркало и как будто не узнавала. Дома ей казалось, что платье сидит вполне прилично, а сейчас она видела кургузую девчонку, нелепую, растерянную, ужасную, одним словом!

Нет, это же можно с ума сойти! Выходит, Варя была всеобщим посмешищем в течение всего вечера, и даже лучшая подруга не предупредила ее. А мама? Ведь они вместе ходили в ателье, вместе выбирали, вместе заказывали, и на примерках мама была, и потом, когда платье уже было готово, мама видела его, она долго смотрела на Варю, просила повернуться, пройтись. Варя послушно поворачивалась, мама, кажется, похвалила, но сдержанно, да-да, точно, она не восхищалась, не ахала, просто кивнула и пробормотала что-то.